Смертельный медовый месяц

— Хорошо. А ты знаешь как туда попасть, к библиотеке? Он уже пользовался однажды библиотекой во время подготовки к экзамену на степень адвоката и еще помнил, где она находится. Они не могли найти такси. Утренняя толчея на улицах уже началась и такси просто не было. Тогда они пошли вдоль Тринадцатой улицы, чтобы попасть на автобус в центр.

— Так как Карл умер, осталось одним человеком меньше, который знал, как мы выглядим. Люблин — единственный, кто может опознать нас.

— Ты в шоке, да?

Он посмотрел на нее.

— Из-за Карла.

— Потому что я убил его?

— Да.

— Но с другой стороны, меня беспокоит то, что я не убил Люблина. — Он отбросил сигарету. — Я просто должен был это сделать.

— Ты не мог сделать этого.

— Просто мне нужно было один раз сильнее ударить его. Потом я бы смог внушить себе, что я не хотел убивать его, что это было просто неосторожно с моей стороны и слабостью с его. Тогда не было бы никого, кто мог начать охоту за нами, и нам было бы нечего бояться. Это было бы наилучшим решением.

— Но ты не мог сделать этого, Дэви.

— Пожалуй.

* *

Фрэнсис Джеймс Уошберн за прошедшие пять лет едва ли не десяток раз упоминался в «Таймс». Дважды его командировали в Вашингтон, чтобы выступить перед сенатской комиссией по расследованию. Один раз он упоминался в передаче о гангстерском контроле в профессиональном боксе, один раз — в сообщении о бесчинствах гангстеров на рынке труда. Во всех случаях он ссылался на закон и отказывался отвечать на некоторые вопросы, не желая навлекать на себя обвинение. Сами вопросы указывали на то, что Уошберн имел какие-то подпольные связи с одним из местных профсоюзов, что он был неофициальным президентом местного объединения служащих отелей и ресторанов, что ему принадлежала львиная доля капитала, предназначенного на продвижение боксера среднего веса по имени Литтл Кид Мортон, и что он и в другом отношении был замешан в тех темных предприятиях, которые были предметом, заинтересовавшим сенатскую комиссию по расследованию.

Его трижды арестовывали. Один раз его обвиняли в том, что он имел отношение к получению взятки крупным должностным лицом из городских властей. В другой раз его подозревали в хранении наркотиков. Кроме того, его поймали во время облавы на игроков в кости и арестовали за участие в запрещенных азартных играх. И каждый раз обвинение отпадало за отсутствием улик, и Уошберн оказывался на свободе. В одной из статей «Таймс» сообщала, что во время Второй Мировой войны Уошберн два года провел в тюрьме за укрывательство. В тридцатые годы он тоже не раз побывал за решеткой за членовредительство, а в 1937 году с него было снято обвинение в убийстве.

Остальные сообщения о нем были краткими. Он внес большую часть фонда на предвыборную кампанию республиканского депутата городского совета Нью-Йорка. Было упомянуто еще об одном политического плана пожертвовании и о том, что он держал покров над гробом какого-то другого политика.

В общем, виделся образ человека шестидесяти лет, который до войны сумел выбиться из нижних рангов гангстерской иерархии и постепенно занять положение сомнительно-респектабельное. У Уошберна были обширные деловые интересы и политические связи. Он был человеком важным и явно процветал. Так что добраться до него было значительно труднее, чем до Мори Люблина.

Они провели в отделе микрофильмов не более часа. Когда они вернулись в отель, ночного портье уже не было и на его месте стоял другой мужчина.

Поднявшись наверх, они сначала приняли душ, а потом Джулия смыла с волос остатки краски и, причесав, уложила их. Когда час спустя они спустились вниз и вышли на улицу, на Дэви была летняя рубашка, а на Джулии свежая блузка и юбка.

Уошберн жил в районе Восточного Гремерси-Парка, 47. Они не знали, где это, поэтому Дэви зашел в аптеку и после долгих поисков обнаружил нужный им район на городском плане. Нужно было двигаться в Восточную часть, в квартал, лежащий на уровне 20-й улицы между Третьей и Четвертой Авеню.

Они взяли такси и, доехав до угла 17-ой Восточной улицы и Ирвинг-Плейс, вышли за три квартала до того места, где жил Уошберн. Это был квартал убогих, построенных с потугой на благоустроенность домов, изредка отделанных глазурью. Встречались и деревья, но немного. По дороге к Ирвинг-Плэйс дома стали несколько представительнее.

Больше всего Дэви мучил вопрос, не установил ли Люблин слежку за домом Уошберна. Вероятность этого была очень велика. Но, нащупав под курткой заложенный за пояс револьвер, он несколько успокоился и они зашагали рядом.

11

Дом 47 в Восточном Гремерси-Парке оказался большим четырехэтажным зданием из светло-серого камня, которое было тщательно отремонтировано после войны. Квартир было четыре — по одной в каждом этаже. Перед входной дверью стоял большого роста негр в коричневой с золотыми обшлагами униформе.

— Нет, — сказал этот привратник Джулии, — в доме не живет мистер Уотсон. На четвертом этаже живет мистер Уошберн, возможно они ищут именно его. Она ответила, что это не он, а негр в ответ услужливо улыбнулся.

Итак, Уошберн живет на четвертом этаже. Они перешли улицу и вернулись на полквартала назад, пока не ушли с глаз привратника. Зеленый квартал парка был со всех четырех сторон обнесен высокой белой решеткой. Ворота тоже были закрыты. На аккуратной металлической доске они прочли, что ключ от парка может получить любой проживающий в одном из близлежащих домов, в любое время. Для всех остальных парк был закрыт. Они постояли у ворот, пока Дэви курил.

— Не можем же мы вечно торчать тут, Дэви. Рано или поздно Люблин пришлет сюда кого-нибудь.

— Или полиция подцепит нас за шатание вокруг дома.

— Хм... Что будем делать? Как ты думаешь, можем мы вот так просто подняться к нему?

— Нет. В одной из статей упоминалась его жена. А она вполне может быть дома. И потом, у него должно быть много прислуги — телохранители, повара и тому подобное...

— Что же нам делать?

— Пока не знаю.

Они прошли дальше на угол. Мимо них прошел полисмен — он совсем не улыбался. На углу они стояли, пока в светофоре дважды не сменился свет.

— Если бы нам попасть в парк...

— Дэви, у нас же нет ключа.

— Я знаю. Из парка мы могли бы держать под наблюдением дверь дома так, что нас бы никто не видел. Это совсем не бросалось бы в глаза. Мы сели бы просто на скамейку, как парочки влюбленных и смотрели бы за домом. Сейчас мы даже не знаем, дома ли Уошберн и кто живет с ним вместе. Мы не знаем толком, как он выглядит. Та фотография в газете была не слишком хорошая. Расплывчатая, как большинство растровых фото в газетах.

— Да, вся в этих мелких точечках...

Да она, к тому же, была и совсем не большая. Но все же возможно, что мы его узнаем, если он выйдет один. Тогда мы могли бы последить за ним. Он для нас ключ ко всему. Если только Люблин не солгал так красиво в последний момент, Уошберн наша единственная ниточка на пути к убийцам.

— Ты думаешь, мы смогли бы заставить его говорить?

— Не знаю. Я сначала думал, что и Люблин не будет говорить. — Дэви взглянул на дом, в котором жил Уошберн. — Прямо напротив парка. В фильмах они всегда снимают квартиру прямо напротив и садятся там в засаду с биноклями, передатчиками, магнитофонами и всякими прочими штуками, и, что самое главное, — они всегда настигают свою жертву. Ну, а что, черт возьми, делать, если этот собачий сын живет прямо напротив парка, в который даже не войдешь просто так?

Соседние с домом Уошберна здания были тоже отремонтированы и демонстрировали атмосферу определенного благополучия. Там вряд ли сдаются комнаты, подумал он. Почти наверняка не сдаются. Может быть со двора...

— Пойдем!

Позади дома Уошберна стояло административное здание Четвертой Авеню. В вестибюле они посмотрели на именные таблички. Здесь были два адвоката, три инспектора по приисканию работы, рекламное и другие мелкие бюро по экспорту и импорту.