Страница 17 из 21
Но тут к памятнику подкрались сразу три комара, вылетевшие на охоту. Раньше по одному летали, а теперь вон их сколько. Один комар "з-з-з" - у самого уха Титирикэ Первого.
Мальчик забыл, что он памятник, поднял руку, чтобы поймать его.
А другой комар в это время сел на нос - "з-з-з!" Пока Титирикэ сгонит комара с носа, другой успевает сесть на ухо, а третий начинает пищать над головой, где должна быть шляпа Титирикэ: памятник, известное дело, был с непокрытой головой.
Видит Титирикэ, что не защитить ему свою голову от комаров, засучивает штанину и отдает добровольно ногу на съедение комарам. Нога - это вам не голова; голова дороже.
И три комара, те самые, что занимались головой Титирикэ, не только вернулись живыми в своей лагерь, но и были наверняка удостоены наград в своём комарином королевстве за то, что взяли в плен ногу Титирикэ Первого!
Стоит Титирикэ с засученной штаниной и предаётся размышлениям:
- Вот с чего надо было начать памятник - с ноги, а я не додумался!
И - бух! - заливает себе ногу ведром алебастра с цементом.
Нога памятника получилась что надо. Теперь было отчего людям останавливаться и глядеть на него, особенно когда алебастр затвердел и памятник начал орать от боли человеческим голосом:
- Ой-ой-ой! Спасите, люди добрые! Помогите!
Попрыгали люди даже через забор, потому что отца Титирикэ не было дома. Окружили бедного Титирикэ, гадают, как тут быть? Разбить алебастр молотком? Ещё покалечишь мальчика. Здоровенный сосед, прочитав, что было написано на пне, решил поднять Титирикэ вместе с постаментом.
- Куда ты его несёшь? - спрашивает женщина.
- На свет, в центре села! Там ему место, а не здесь, в тени!
Услышав это, Титирикэ живо сообразил, что ему надо сделать: поднатужился изо всех сил, изловчился, да как спрыгнет с пьедестала нога памятника, само собой, рассыпалась на осколки, произведя вокруг себя небольшое землетрясение...
Только и остался перед домом пень от всей этой истории, а на нём надпись: "Титирикэ Первый" Да и пень тот на улице пролежал недолго. Отец Титирикэ подобрал его и отнёс обратно в сарай: зима не за горами, сгодится на дрова...
КАК ТИТИРИКЭ СЛУЖИЛ ГОРОДСКОЙ ВЕШАЛКОЙ
Вы уж, верно, и сами успели заметить, какой у Титирикэ характер: если ему что захотелось, то вынь да положь! Сразу, сейчас же, чтобы и глаз не успел моргнуть!.. Вот, к примеру, пришло ему в голову такое желание - попасть в столицу! В Кишинёв! Ни с того ни с сего. Как говорится, с бухты-барахты! Втемяшилась ему в башку эта мысль, как заноза в палец, - попробуй вытащи. И мать уговаривала его повременить, отложить хотя бы на неделю, пусть у него хоть волосы отрастут (глядишь, за это время сын и забудет об этом Кишинёве!). И отец убеждал - ни к чему, мол, эта затея... А после махнул рукой:
- Ладно, если уж тебе так приспичило, поезжай, пока каникулы! А мы тут отдохнём от тебя чуток...
Взял Титирикэ шапку большую, в вагон сел (конечно, с билетом в кармане) и приехал в Кишинёв.
В их селе ещё снег лежал, а здесь вороны уже гнёзда вили. "Распоряжение, что ли, кто-то дал такое - увезти пораньше зиму из столицы?.." - подумал Титирикэ.
Ходит он по городу и всему удивляется. Дома до самого неба тянутся! Людей сколько! А памятники какие! Будь его воля, он бы к столице ещё одну улицу пристроил и своё село разместил...
Титирикэ сел на ступеньки какого-то памятника, снял шапку, чтобы перевести дыхание. Так стоит или не стоит переносить Шишки в город? Одна мысль говорила, что в деревне лучше - там одни знакомые, и при встрече все желают друг другу здоровья. Другая кричала, что там и неба-то больше...
В это время проходил мимо Титирикэ человек и, увидев измученного парнишку с шапкой у ног, бросил в неё двадцатикопеечную монету и пошагал себе дальше.
- Куплю мороженого, - улыбнулся Титирикэ. Но когда сообразил, что случилось, раскрыл рот, затем вскочил как ужаленный и бегом за тем человеком с шапкой в руке (можно было даже подумать, что Титирикэ двадцати копеек мало...). Ещё шаг-другой, и он схватил бы его за рукав, но человек сел в автобус, и дверь закрылась. Попробовал было Титирикэ автобус догнать, но через две остановки отстал. В тот день он не снимал больше шапку.
"Надо же! - возмущался про себя мальчик. - Прохожий решил, что я попрошайка! Если бы узнала мама, голосить бы в голос стала, а отец... кто знает, что сделал бы отец?" Он вынул монетку из кармана выбросить её? Жалко! Деньги ведь... В глазах его блеснул огонёк. "Вот что! Отнесу-ка я её в милицию, пусть найдут того человека по запаху, с собакой, и пусть судят его. Чтоб не срамил честных людей... Нет, в тюрьму не надо, - вздыхает Титирикэ, - человек ведь это от доброты сделал... Но в милицию всё-таки надо пойти..."
Через три шага Титирикэ остановился.
- Постой, ты, пустая голова, - сказал он себе. - Ведь ты же брал деньги в руки?! Ясно, что собака кинется на тебя же в первую очередь. Ещё скажут, что ты полез в чужой карман. Возьмут под стражу и - в тюрьму. Где сидел Котовский.
Тут и отпало у Титирикэ желание шататься по городу Кишинёву, тем более, что он вспомнил номер дома, где жил один старый знакомый отца.
"Хорошо, что в город переехал! - думал Титирикэ, влезая в десятый троллейбус, - а то к кому бы я постучался в дверь?.."
Односельчанин встретил Титирикэ как родного: и накормил, и ночевать оставил, и всё расспрашивал про село да про своих родственников - кто да что, да как, да почему, до тех пор, пока Титирикэ в ответ не засопел сладко.
Проснулся Титирикэ, когда петух в третий раз запел, вскочил с кровати, разбудил односельчанина и спросил, нет ли у него молотка? Человек спросонья на Титирикэ глаза таращит, вроде бы узнаёт и не узнаёт, думает, кто у кого в гостях - он у Титирикэ или Титирикэ у него. А Титирикэ опять к нему с тем же вопросом. Хозяин в ответ: "Какой коток? Мышей в доме, вроде, не водится..."
А жена проснулась и смеётся:
- Он у тебя не про кота спрашивает, ему молоток зачем-то нужен!..
- А-а-а! - сказал совсем очнувшийся от сна хозяин и, посмотрев на часы, затопал босыми ногами. - Спать иди! Не видишь, что ли, ночь на дворе!..
Но до сна ли Титирикэ? Услышал он вчера краешком уха в троллейбусе, что мост надо в столице отремонтировать, совсем, дескать, крепость потерял. Тогда же и подумал: почему бы ему не взяться за это дело? Ведь должен он столице двадцать копеек? Только встать бы пораньше, чтоб кто-нибудь другой не опередил.
Пока односельчанин ворочался в постели с боку на бок, Титирикэ вышел со двора с доской, молотком и гвоздями и пошёл по Кишинёву искать сломанный мост.
Спрашивает одного, останавливает другого - люди на тротуарах пожимают плечами: никто не знает, где этот мост. Одни посылают его в одну сторону, другие - в другую, а моста всё нет!
- Не продашь доску, парень? - спрашивает прохожий.
Титирикэ косо смотрит на него из-под бровей - за кого вы меня принимаете?!
И вспомнил вдруг про дядю Николая. На днях он гостил в селе Шишки.
"Эх, спел бы песню дядя Николай, тут, прямо на улице, собралось бы народу видимо-невидимо, и тогда уж точно нашёлся бы среди такой толпы хоть один человек, который прошёл по тому мосту..."
Титирикэ выбрал улицу рядом с базаром, присмотрел даже крышу низенького дома, на которую мог бы взобраться дядя Николай, но вот беда, в филармонии его не оказалось.
- А почему ты своего дядю Николая у нас ищешь? - спросила Титирикэ какая-то женщина с нотами в руках, от которой пахло, как от клумбы с цветами.
- Он же поёт, - пояснил Титирикэ.
- Значит, все, кто поёт, ты думаешь, у нас в филармонии работают? Может, он дома поёт?.. Кстати, как его фамилия?
- Сулак, - ответил Титирикэ.
- Ах, Сулак! - разулыбалась женщина. - Сулак! Так бы сразу и говорил... Нет, сегодня он не поёт. Рано утром принёс ему почтальон три мешка, набитые письмами. Теперь он сидит дома и читает их...