Жиголо

- Да?

И услышал молодящий женский голос, кой показался мне странно-знакомым:

- Шок`а? Это я. Папа подписал указ, сутки его держат под сукном. Действуй, - и короткие гудки.

- Кого держат под сукном, - хотел спросить я, - папу? - И не спросил по причине срочного отключения абонента.

Ничего себе кремлевские игры, сказал я себе, чеша мокрый затылок: мобильный принадлежал г-ну Шокину и ему звонила известная дама приятная во всех отношениях, она же папина любимица, она же кормилица всей олигархической картавенькой братии.

Ну-ну, господа, значит, не все ещё захапали, коль имеется некое хозяйственно-производственное волнение. Болваны, вы так и не поняли страны, где проживаете, вы живете одним днем и полагаете, что он будет длиться век. Понимаю, вы живете верой, что в крайнем случае перемахнете в рай на дюралюминиевых гробах своего "Аэрофлота"...

Ну-ну, блажен, кто верует.

Неожиданно вновь раздается знакомый звук мобильного. Я чертыхаюсь что за Дом советов? Нет, на этот раз поет мой телефончик. Это господин Королев:

- Дима, ты где?

- В реке, - говорю правду и в рифму.

- Ты в порядке? - не понимает моего хорошего настроения.

- Как и папа, который подписал указ и который сутки будет лежать под сукном, - дурачусь, прыгая голышом на первозданном пригожем бережку.

Главный секьюрити дамского клуба нервничает: в чем дело, черт подери, не говори загадками? Я вынужден снизойти до объяснений, мол, вот такая вот гримаса судьбы. Если бы дочь венценосного отца знала, кому она передала сверхконфиденциальную информацию. Анатолий Анатольевич продолжает волноваться: не слишком ли я приблизился к кремлевским звездам?

- К звездам ли? - смеюсь. - Почему я должен бояться - пусть меня боятся.

- Дима! - неприятно говорит АА. - Есть разговор. Тебя когда ждать в клубе?

- О чем речь?

- По нашей теме, - уходит от ответа.

Конспираторы хреновы, натягиваю на мокрое тело джинсы и майку, можно подумать, что находимся в тылу врага, где за каждым кустом ползают лазутчики. Что за времена, когда надо опасаться собственной тени? Не будет такого - во всяком случае, я всегда топтал свою тень. Тень - это нарочная смерти. И что из этого? Бояться её и пресмыкаться перед ней?

Впрочем, о дурном не хотелось думать, вышагивая в праздничном ситцевом денечке. Не уродилась ещё такая вселенская геморроидальная гадина, способная уничтожить этот вечный праздник жизни!

Мои восторженные чувства полностью разделяли жители деревни Луговая и члены садово-огородного товарищества "Автомобилист".

На центральной площади имени В.И.Ленина гуляла свадьба - гуляла под разбитную песенку: "Ой-ей-ей! А я несчастная девчонка! Ой-ей-ей! Я замуж вышла без любви. Ой-ей-ей! Я завела себе миленочка. Ой-ей-ей! А грозный муж меня бранит. Ой-ей-ей!". Столы были накрыты под открытым небом, на них артиллерийскими снарядами тужились бутыли с мутным самогоном, горками возлежала народная закусь - редиска, огурчики, помидорчики...

Создавалось впечатление, что на площади сбилось все народонаселение колдовского края. Конечно же, чуть ли не во главе стола находились дед Матвей и Ван Ваныч, последний был в состоянии табурета, на котором сидел, и говорить с ним не имело смысла. А Матвеич держался молодцом и, приметив меня, посчитал нужным сообщить:

- Председательска дочка Танька-рыжая выходить за Леню Ткаченко. Во образины, у смысле красавьцы! - И заорал, открыв во всю ширь незлобиво-беззубую пасть. - Горька-а-а!

Невеста в белом и жених в черном поднялись из-за стола и, хлопнув по стакану водки, впились устами друг в друга, точно вампиры.

Дочь председателя садово-огородного общества была огненно-рыжей стервозой и не давала жизни многим членам "Автомобилиста", в том смысле, что подменяла собой папу, то есть брала его обязанности на себя. Папа же только пил горькую, крякал не к месту и бухал печать на бумаги, которые родная кровинушка ему подкладывала. Чтобы взять в жены такую невозможную персону, надо было обладать определенным мужеством и характером. Леня Ткаченко трудился киномехаником в клубе и слыл известным бабником, оборудовав аппаратную лежаком, на котором проелозила ни одна жопастенькая молодуха Луговой и её мелиоративных прелестных окрестностей. Возможно, дочь председателя испытала в кинобудке с разъемом ног необыкновенный подъем души и решила забрать в личное пользование непутевого добытчика счастья. Во всяком случае, молодые выглядели счастливо, равно, как и все остальные гости на этой пыльной чумовой и веселой свадьбе.

Многие, меня признающие, требовали, чтобы я присоединился к народному торжеству. И я бы с радостью это смастерил, хряпнув стакан самовоспламеняющейся жидкости и закусив гвардейским огурчиком, да увы - не мы определяем ход событий...

Я покинул дикую свадьбу, посмеиваясь над тем, что такой иступленный к жизни народец никакими указами не протравишь. Выдюжит, перемеля любую власть - выдюжит, разве что издаст пук от удовольствия своего бытия.

По приходу на родное подворье обнаруживаю драндулетик в полуразобранном состоянии. Юный Кулибин (Степа) с увлечением роется в моторе, а Катенька, сидя на свежем чурбачке, по-старушечьи лущит семечки.

- Так, - говорю, - через два часа, чтобы машинка работала, как часы, а семечки выбросить.

- Щас, - вызывающе плюется сестренка.

- А мать-то где?

- На огороде, - морщится Катенька, - копается.

- Помогла бы, - и чертыхаюсь про себя: что за назидательный тон, сержант, почему, когда зришь глуповатый молодняк, у тебя возникает одно желание: дернуть их за ноги и посадить головой в грядку.

Из огородика появляется мать с ведерком пожелтевших от времени и горя огурцов. Я помогаю ей, перехватив цинковое ведро, напоминающее о недавних страшных событиях в пятиэтажке близ Измайловского парка, где, помнится, пучился духовой оркестр.

- Как дела? - спрашивают меня.

- Нормально, - отвечаю. - А почему не гуляем на свадьбе?

- А-а-а, - отмахивает. - Собачья свадьба.

- Что так?

Мать накрывает на стол, чтобы покормить меня, и поносит последними словами Таньку-рыжую, которая месяц водила её за нос, а бумагу нужную на прибавочные 0,1 га так и не дала. Надо было подмазать, смеюсь я. Так подмазывала, обижается, утыкая руки в бока, так прорва она необыкновенная, Танюха-то: у этого взяла, и у этого взяла, и у того взяла...