Скорпион

Жить?... Зачем?

... Шел третий день отдыха, начиналась скука - санаторий был для умирающих: не заводить же шашни с полудохлыми дамами света, барражирующими вдоль побережья под дурные вскрики чаек.

Но мне повезло: пуля попала в мое прочное легкое и мне практически ничего не сделалось. Глебову, надо признать, повезло куда меньше, чем мне. Хотя, когда тебя заваливают дуплетом, как медведя, то, наверное, не успеваешь толком понять, что же в мире плохого происходит? Ты стоишь в счастливом утреннем лесу и думать не думаешь, что через секунду твои боеспособные мозги брызнут на росистый кустарник. Ты, вероятно, думаешь совсем о другом. О чем? О том, что ты счастлив стоять в лесу и наблюдать его утреннюю напряженную жизнь? О чем же думал мой товарищ? Боюсь, что об этом уже никто не узнает, кроме меня. Я знал, о чем думал мой боевой друг...

Мне повезло: в обед за мой столик подсадили супружескую пару. Мы познакомились. Он - пресс-атташе в отставке: точнее, по службе, он был дипломатом, а по душевному призванию имел отношение к тайным поставкам оружия made in USSR на Азиатском континенте. И эта причина, надо признать, тоже заставила мое командование направить меня на отдых, чтобы, так сказать, совместить приятное с полезным.

Жена пресс-атташе была сухопара, высокопарна и недурна собой, она обожала своего мужа и называла его Котик. Именно - мой Котик. Константин Семенович Котов верно ей служил, хотя на его лбу без труда замечались чудовищных размеров рога - они мешали жить. Пресс-атташе быстро уставал: клевал носом прямо над тарелкой щей. Ему было жарко, неудобно, ему мешали рога; вероятно, такой же вояка выпустил дуплетом по кустам, где стоял Глебов. Дряхлому охотничку показалось вдруг, что в кустах прячется медведь. В зверя он не попал, потому что в кустах его не оказалось; косолапый, наверное, был в другом лесу; а вместо него в кустах прятался человек, которому приказали стоять в охранении. И он стоял: такая у него была работа - выполнять приказ, какой бы он ни был.

Вернее, у моего друга Глебова была такая работа. Правда, он позволил себе роскошь заняться не своей проблемой, ведь в тот день на его месте должен был стоять я, Александр Стахов. И теперь я ем щи под южным солнцем, а мой бывший товарищ где-то там, в надежном цинковом ящике. Но не будем больше об этом.

Итак, я жил и шел купаться со своими новыми знакомыми.

- Называйте меня Лиза, - сказала однажды жена дипломата, когда мы барахтались на бархатистых волнах.

Ее Котик дрых под тентом или отгонял газетой мух, когда не спал. В детстве его топили, и после этого он возненавидел воду и уважал тех, кто её не боялся.

- Саша, отдаю вам Лизоньку, - говорил он несколько старомодно. Однако не заплывайте за буйки, будьте благоразумны.

- Котик, - отмахивалась жена, - не волнуйся; Алекс хороший пловец, - и заговорщически подмигивала мне.

И мы уплывали за буйки. Пресс-атташе осоловело смотрел изредка в нашу строну, или читал газету, или спал. На третий день шалостей у буйков я признался:

- Лиза, я вас хочу.

- В каком смысле? - удивилась.

- В самом прямом, Лизонька.

- Здесь же не очень удобно. - И засмеялась. - Лучше на твердой суши, Александр.

И мы поспешили на берег. Там был утомленный солнцем Константин Семенович, собирающийся на обед. Обычно мы уходили вместе, но сейчас Лиза заявила, что мы пойдем попозже - ещё позагораем.

- Девочка! Порядок должен быть во всем, - возмутился старичок. Нельзя нарушать санаторные нормы...

- Котик, давай не будем, - ответила жена, и на этом спор закончился.

Пресс-атташе удалился, качая ветвями рогов. Мы остались одни - берег был пустынен, все ушли питаться санаторной кашей, волны кипели в валунах, и кричали чайки.

- Ты меня любишь?

- Люблю.

- Ты будешь со мной всегда-всегда, - тянула меня за руку, - мой котик?

- Да, - солгал я.

Надо признать, она была чересчур сентиментальна. У неё была такая грудь, что ею можно было обматываться во времена осенних холодов, как кашне. И кожа была дряблая, в складках. Женщина тащила меня в кусты - ох, эта буйная южная растительность!

Лиза оказалась активной, как динамо-машина фабрики "Большевичка". Она, женщина, разумеется, вопила, будто её любил отряд горячих латиноамериканских коммандос в холодных льдах Арктики. Но я добросовестно выполнил свои привычные джентльменские обязанности. Хотя, скажу и об этом, в самую пикантную минуту услышал подозрительный шум там, за своей спиной. И мне показалось, что через миг ударит выстрел, и мои сочные теплые мозги разгуляются по кустарнику.

Потом выяснилось: это ежик шуршал в поисках жратвы. А ведь из-за него я мог стать импотентом. Обидно из-за глупой зверюшки становиться неполноценным. Но вот что лучше: быть импотентом и жить? Или погибнуть в добром здравии?

Итак, шла вторая неделя нашего с Лизонькой активного отдыха - чересчур активного. Правда, иногда семейная пара уходила гулять в городской дендрарий, и я оставался один. А когда я один, то вспоминаю о своих прямых служебных обязанностях. И по этой причине несколько раз посетил гостиничный номер дипломатической четы. Больше всего меня интересовала записная книжка пресс-атташе, каждая её страничка была тщательно исписана неряшливым старческим почерком и мне пришлось тратить время, что разобраться с фамилиями тех, с кем дипломат Константин Семенович Котов имел дела - личные и служебные. Конечно, проще было умыкнуть записную книжку, да, боюсь, командование мою такую нехитрую самодеятельность не приветствовало бы.

В конце концов мне пора было уезжать. Я восстановил здоровье, а женщина мне порядком осточертела. Она была готова заниматься любовью чуть ли не за обеденным столом - и это становилось неприличным. Во всем нужно соблюдать меру.

- Саша! В чем дело? Я тебя не узнаю! - кричала она. - Или все, что ты говорил просто слова?

- Да, - отвечал я.

- И ты меня не любишь?

- Не люблю.

- Как это гадко с твоей стороны!

Она была все-таки глупа и стара. И я ей об этом тактично намекнул намекнул, что она глупа и стара.

- Я тебя... ненавижу, - билась в истерике. - Ненавижу вас от всего сердца!

Я развел руками - она не знала, что мой отдых и задание закончилось. Мне нужно было уезжать. Я получил то, что хотел получить, и больше меня ничего уже не интересовало, даже её знойная страсть.