Страница 14 из 112
Теперь я думаю: неужели он так был зорок? Но скорее всего: он хотел, чтобы я был последним, кто бы видел его живым. Такая вот прихоть.
Когда я по приказу явился к Начу в кабинет, там находились сотрудники, двое их было или трое, не помню. Генерал-майор говорил с ними о погоде, а быть может, о сложном международном положении. Потом они ушли, сотрудники, и мы остались вдвоем, я и дядя Коля.
- Как дела, сынок? - спросил он.
Нас было двое, и поэтому он спросил меня: как дела?
Я ответил.
Нач стащил очки с носа, помял лицо ладонями, смотрел на меня. И в эту минуту у него было лицо утомленного бухгалтера, который наконец-то свел дебет с кредитом.
- И еще, - сказал я, - сын товарища ГПЧ засобирался в путь-дорогу... туда, - и показал в окно, где горели рекламные огни города.
- Точно? - рассеянно спросил Нач.
- Да, - удивился, мне всегда доверяли. - Что-то случилось? - Не выдержал; хотя не имел права задавать такой бестактный вопрос.
- Случилось, Саша, случилось, - генерал-майор грузно поднялся из-за стола, звякая ключами, открыл сейф. - Подставили меня, брат. Купился дядя Коля, - и тащил из бронированного нутра сейфа папочки. - Таким вот образом. Продали ни за понюх табаку. Эх! - И снова сел за стол, развязывая атласные ленточки на папках. - И не так обидно, что продали с потрохами, а что сам... сам купился.
- Это серьезно? - спросил я, хотя опять же не имел права задавать такой вопрос.
- Наверное, серьезно, - проговорил Нач, копошился в документах. - Это так серьезно, что ты и не представляешь... и думать... не думаешь, проговаривал он, потом резким движением вырвал страницу. - Вот таким образом. Ничего, мы ещё с тобой... Пенсия... по состоянию здоровья. Я им покажу такую пенсию, - снова вырвал страницу; она была в скоросшивателе и повредилась. - Хотят проводить на пенсию, понимаешь, торжественно... с цветным телевизором. А на хрена мне ещё один телевизор? - И опять рванул на себя страницу. - Я им устрою проводы. Эти пирожноеды на всю свою жизнь...
Я шмыгнул носом, вытащил из кармана платок - высморкался.
- Ты чего? - удивился дядя Коля.
- Так, ОРЗ, - ответил я.
- ОРС? - Нач был, я уже говорил, малость глуховат, это был его единственный недостаток, и он его тщательно скрывал. - Общество развитого социализма, выходит, - сказал он, обмякая в кресле и смотря перед собой. Да, выходит, что так, - и улыбнулся.
Нача хоронили, как героя. А хоронили его в закрытом цинковом гробу. И никто не понимал: почему героя хоронят в закрытом цинковом гробу официальная версия была такова: скоропостижно скончался: тромбофлебит.
Я, например, так и не понял, что это за болезнь такая. Из болезней я лишь знаю: рак легких, пневмонию, то есть воспаление легких, и ОРЗ, то есть острое респираторное заболевание. А что такое тромбофлебит? Говорят, это когда тромбоэмболия - сгусток крови - попадает в легочную артерию.... смерть, утверждают, мгновенная... и по правде, вероятно, страшная смерть, если погибшего хоронят в закрытом цинковом гробу?
Итак, генерал-майора похоронили, и меня вызвал новый руководитель Управления по фамилии Рябенький. Такая у него была фамилия. И я, разумеется, явился по приказу вышестоящего офицера.
Стены кабинета были голы: горшки уже были выброшены на свалку. И понять нового хозяина кабинета было нетрудно - цветочки отвлекают от насущных вопросов. И поливать их надо. Если цветы не поливать, они засохнут. Лучше выбросить на свалку. Есть надежда, что кто-нибудь подберет и будет у себя выращивать на дому крупноплодную ремонтантную клубнику двух лучших сортов мира: Гора Эверест и Кардинал, китайский лимонник, японскую айву... вишню войлочную... чернокорень... и так далее... и так далее... Последнее, между прочим, эффективное средство от мышей, крыс и кротов в саду и в доме.
Всего этого не знал наш новый руководитель, и поэтому по его приказу выбросили горшки с цветами. Жаль, если бы ему объяснили полезность растений, то он бы непременно их оставил. И, возможно, поливал бы каждый день.
- Как дела? - поинтересовался Рябенький.
- Все хорошо, - отвечал я.
- Хочу вам, Алекс, задать несколько вопросов.
Алекс? Это кто? Поскольку в кабинете никого больше не было, то я решил, что обращаются ко мне.
- Так вот. В последнее время вы ничего не замечали?
- Я вас не понял, - вынужден был сказать.
- Утверждают, что вы были последним.
- Последним?
- Да, кто видел Николая Григорьевича.
Я не сразу понял. Николай Григорьевич?.. Дядя Коля?.. И все-таки вспомнил, что действительно друга моего отца дядю Колю называли ещё "Николай Григорьевич".
- Не знаю, - отвечал я.
- В сущности, не это главное; меня интересует, о чем вы говорили, прощаясь?
- Сейчас вспомню, - сказал я; надо признаться, с памятью у меня плохо. Беда с памятью - иногда забываешь то, что не следовало бы забывать. - О часах, знаете, говорили.
- О часах?
- Да, у Николая Григорьевича часы спешили, он искал хорошего часовщика. У меня такой есть, школьный товарищ.
- И все?
- Все.
- А что он делал?
- В каком смысле?
- Работал над документами, читал, стругал карандаши, поливал цветы, когда вы уходили?
- Когда я уходил?.. Да! Когда я уходил, он решил поливать цветы. Чтобы, как я понимаю, не завяли.
- И на этом вы расстались?
- Да, - ответил я.
- Хорошо, спасибо, вы свободны, - сказал мой новый руководитель и сел за стол.
Свободен? Кто? Но поскольку нас в кабинете было двое, то я решил, что я. Я так решил, наверное, потому, что Рябенький был занят: он писал - он увлеченно строчил на бумаге. Быть может, работал над новой инструкцией, запрещающей сотрудникам самоликвидацию.
Видимо, я не застрелюсь потому, что нам по инструкции приходится отчитываться за каждый боевой патрон. Как же я отчитаюсь, если отправлю пулю в лоб?
Нач же застрелился, наплевав на все инструкции, которые в категорической форме запрещают стрельбу в помещениях, не приспособленных для подобных утилитарных целей.
Прежде чем нарушить инструкции, он сложил в папочку поврежденные странички и передал мне:
- Таким вот образом.
- ?!
- Здоровье не то, брат. Шалит.
- Николай Григорьевич?
- Со здоровьем шутки плохи, понимаешь, - и задумался; может быть, в эту минуту он размышлял, куда лучше пустить пулю?