Порнограф

Нельзя сказать, что я до конца верил известному шоумену, да и не мог он говорить всю правду… Кому? Какому-то Лопухину? Однако, чувствовал, в его словах был резон. А почему бы и нет? Те, кто ограбил и грабит мою родину, прекрасно понимают, что в случае не «заказного» развития исторических событий в пропадающей стране после ухода Царя-батюшки на покой (дачный или вечный) им могут предъявить серьезный счет. А это всегда печально заканчивается. Для тех, кто позабыл краткий курс ВКП(б).

— Ну-с, Лопухин, — поинтересовался рассказчик. — Удовлетворил свое любопытство?

— А при чем тут Sodos?

— Это не ко мне.

— А к кому?

— К Аркаше, дорогой мой.

— Как понимаю, программа через компьютерную сеть контролирует все банковские структуры? — не унимался я.

— Верная и глубокая мысль, — мой собеседник притушил папиросу на столе. — Но добрый совет: забыть. Все. И не вспоминать. И будешь жить сто лет.

— Сто лет? — удивился. — А нах…я такая жизнь?

— А х… й его знает, — ответил господин Лиськин, поднимаясь из кресла. Находился в прекрасном расположении духа (наркотического?) — Этого, блядь, никто не знает, кроме Господа нашего! — Хлопнул в ладоши. — Теперь слово за вами, Ехан Палыч!

— А ещё вопрос можно?

— Ну что такое?

Вопрос был задан о погибших друзьях — зачем их уничтожили? Господин Лиськин посмеялся: на войне как на войне; будь проще, парень, и все у тебя будет в порядке. Что я мог ответить? Мы находились в разных планетарных мирах, и тот, кто дышит цветочным кислородом, плохо чувствует себя в ипритных испарениях.

— Ну-с, слово за вами, Ехан Палыч, — повторил шоумен таким голосом, будто ожидал от меня иллюзорного фокуса: ап! И вот она — дискетка, материализовавшаяся из воздуха.

Ан нет, господа, предмет у меня дома. Надо послать гонцов? Бесполезно, товарищи, она находится в тайнике, о котором никто знать не знает, даже предатель Мойша Могилевский. Да? Да-с. И мне поверили, не до конца, правда: надели на запястье наручники, предусмотрительно прикрыв металл моей же куртенкой.

Потом предупредив, чтобы я не дурил, вывели из мраморного «Олимпа». Это уже был успех легкоатлета, употребившего допинг, которого таки выпустили на свободную гаревую дорожку стадиона. Сдавив с боков, головорезы буквально несли меня по воздуху. К автомобилю БМВ. Когда меня заталкивали в его нутро, я успел заметить, что господин Лиськин тоже собирается в путешествие. В соседнем лимузине «Ройлс-ролсе» цвета кипяченного молока с пенкой.

Ба, Ваня, сказал я себе, если такие люди желают посетить коммунальный клоповник, значит, дело пахнет миллиардами. И не в отечественных деревянных рублях. В противном случае, я ничего не понимаю.

Столица жила своими мелкими хлебобулочными и квасно-водочными проблемами. Никому не было дела до торжественного лакированного кортежа, плывущему по размягченным летним солнцем улочкам. Я, зажатый трупоукладчиками, сидел на заднем сидении, и уличный мир мне казался ирреальным. Не верилось, что ещё час назад я трепался по переулкам, глотал тополиный пух и чувствовал себя вполне сносно. Печально будет, если мне не предоставится шанс выручить собственную шкуру.

Известный шоумен и его люди не простят мне пустого времяпрепровождения. Право, доверчивы как дети. Неужели верят, что я настолько безмозгл? А почему бы и не верить, имея такую убойную силу и прикрытие кремлевскими звездами. Они, люди, и мысли не допускают, что кто-то способен на сопротивление. Этим доверием надо и воспользоваться, если я ещё хочу пожить и узнать о программе «S».

Дальнейшие события развивались, точно в отечественном кинобоевике. Не будь я главным участником, не поверил бы. Наш кортеж мирно прибился к жилому дому, разваливающемуся на глазах. Телохранители вздернули свои лицевые квадраты на окна, где замелькали зеваки. Господин Лиськин, с брезгливым выражением выбравшись из лимузина, тоже осмотрелся. С недоумением, не веря, что люди живут и здравствуют в таких противоестественных условиях. Да, господа, живут и размножаются в надежде на лучшую долю. Своих детей. Которые, вырастая, тоже продолжают нести бессменную вахту надежды на руинах скудного бытия.

Наконец господин Лиськин сделал знак рукой и меня за шиворот вырвали из автомобильной утробы. От солнышка я прищурился и… будто рядом обвалился дом. От старости. Так мне показалось. Возникшие из летнего дня активные боевые люди в шапочках РУОПа и кованых ботинках спецназа обрушились на группу шоумена. С дикими криками и матом-перематом. Я вновь решил, что снимают современное кино, однако предусмотрительно упал на асфальтированную планету, выполняя энергичное требование «лежать, вашу тра-та-тать мать!». Господин Лиськин продолжал скучать у лимузина и был похож на молодого бога из греческой трагедии, которого мало беспокоит мирская суета сует. Я, придавленный упавшим головорезом, ничего не понимал. Что за спектакль, где одни актеры нюхают пыль скрипучих половиц, а иные шествуют по сценическим подмосткам, гордо выбрасывая колени?

Пока я переживал по этому поводу, декорации поменялись: миру явился «Мерседес», мне знакомый. е' Господин Савелло собственной скромной персоной, тоже похожий на молодого бога, но из римской трагедии, которого наоборот мирская суета беспокоит.

И в то время как «боги» тихо и напряженно вели переговоры, РУОПовцы обработали ребра всех участников театральной фиесты. В том числе и мои, хотя честно предупредил, что я заложник с браслетами на руках. Ударом приклада мне объяснили все мои права и свободы. А я то, дуралей, надеялся, что это веселое представление масок-шоу исключительно посвящено моей персоне.

Впрочем, не ошибся. Через несколько томительных минут взоры публики и главных действующих лиц обратились на меня. Граф Лиськин с бледным ликом неудачника, видно, не смог предъявить достаточно веских прав на дворового Ваньку Лопухина и уступил его графу Савелло. Тот с державной стремительностью приблизился ко мне и, заметив наручники, приказал немедленно их снять. Выстрелом из АКМ. Это я так подумал, да, к счастью, обнаружился нежный ключик, и я получил свободу.

Не успел прийти в себя, как начался второй акт современной трагикомедии. Господин шоумен с заметным неудовольствием покинул сцену на «Ройлс-ролсе», а за ним и его боевая группа, которую РУОПовцы проводили с мирными улыбками, мол, до скорой встречи, дорогие товарищи бандиты.

— Как дела, Лопухин, — поинтересовался Аркадий Аркадьевич, взяв меня под руку, как барышню. — Надеюсь, все в порядке?

— Можно сказать, что в порядке, — помял запястья. — А что происходит?

— Ничего, Ваня, ничего, — улыбнулись мне. — Недоразумение. Наш друг слишком активен, вынуждены держать его под контролем. Но, как говорится, нет худа без добра. — И по-отечески приблизил лоснящиеся лицо. — Где дискетка?

— Какая дискетка?

Понятно, что мое дуракаваляние ни к чему не привело. Было такое впечатление, что я нахожусь в медицинской пробирке и меня изучают, как амебное образование. Что делать? Делать нечего — надо приглашать гостей в комнатку, где находится тайник, а в нем — предмет, из-за которого, собственно…

Надо ли говорить, что мое появление в обществе высокопоставленного чиновника, известного всему честному люду своими частыми выступлениями по ТВ, телохранителя и двух автоматчиков, привело моих соседей в состоянии эйфории. Вот она, демократия на марше!..

Все бабульки кинулись в барские ножки просить снисхождения по пенсии. Телохранитель принялся ласково оттеснять старость от молодого тела хозяина, РУОПовцы опустили автоматы, а я ключом открывал дверь в комнату, хотя она была незаперта. Решение пришло именно в эти секунды общей и радостной толчеи в плохо освещенном коридоре.

А почему бы и нет, Ваня, сказал я себе, это твой единственный шанс, рискни, вспомнив прыжки с парашютом и без. Вперед, диверсант, пусть тебя земля встретит, как мать родна…

Эх, мама моя родная!.. И с этим безгласным кличем рванул дверь и, скользнув в её щель, метнулся к открытому окну. И, как меня учили, нырнул «рыбкой» вниз. Со второго этажа. Полет был скорым и нормальным — мелькнули синевой край неба и отливающие солнце окна. Взрыхленная клумба встретила героя с нежностью. Перевернувшись через голову и встав на ноги, я сделал паузу, чтобы найтись в пространстве. Два ханурика сидели на лавочке и поминали третьего Гену, закончившего, напомню, свой земной путь на унитазном престоле. Мой полет из окна и кульбит на клумбе они приветствовали поднятием стаканов с ртутной жидкостью: