Порнограф

Участники ночного затянувшегося празднества чувствовали себя хозяевами этого полусраного полустанка, именуемым «Жизнь». При этом мужчины были удивительно галантны и держали тренированные в спортивных залах спины, как джентельмены, а их леди кривлялись на каблуках и требовали шампанского.

В три часа шестнадцать минут нового дня появилась группа людей, которых мы, признаться, заждались. Господин Лиськин защищал свою непрочную плоть телохранителями, не понимая, что нет спасения от первой пули. И второй тоже. Выпущенных с пятнадцати-двадцати метров.

… Пули пробили лобную кость известного шоумена, и умненькая хитренькая лисья голова его лопнула, как перезревший астраханский арбуз в руках требовательного покупателя. Плюмц!.. И сочные куски с лохмотьями ещё живой окровавленной плоти…

Все остальное уже не имело никакого значения — ни обвал зеркальных стекол, ни геройское падение телохранителей на конвульсирующее тело хозяина, ни истерические женские взвизги… Ничего не имело значения.

Оставив АКМ на крыше и на память, мы легкими тенями покинули место преступление. Мы торопились — новые, более сложные проблемы ждали нас. А ночное предгрозовое небо было по-прежнему вечным. С проблесками далеких межгалактических звезд, где тоже, возможно, шла необъявленная война.

Просыпаюсь от шума дождя. В такую погоду хорошо спать, спать и спать. И видеть сны о необитаемых островах в океане, похожих на притопленную цветную гальку в теплой воде.

Нет-нет, Ванечка, подъем! Тебя, как контр-принца Андалузского, ждут великие дела. По изменению существующего порядка вещей.

Да, мир можно изменить, а вот как вернуть павших друзей… Мы отомстили за Костьку, Софию и Хулио, мы отомстили за многих ушедших из этого мира нелепо и глупо, но этим их не вернуть, они ушли на другие неизвестные планеты и теперь живут там без нас. А мы здесь — без них. Жаль.

— Подъем, Сосо! — любя, гаркаю над ухом.

Друг брыкается на соседнем диванчике и выражает крайнюю степень неудовольствия. Не верится, что ещё вчера мы с ним выступали в роли примитивных киллеров. Но ведь это было. Было? Или случился такой сон?

Не сон — в комнате отдыха появляется фруктовый барон Гога и включает телевизор. Все информационные каналы заполнены сообщениями о гибели известного коммерческого деятеля в мире шоу-бизнеса и поп-музыки. Ведущие тележурналисты, похожие на зомбированных болванов, комментирует убийство: говорят о переделе собственности, о политических пристрастиях усопшего, о его женщинах, намекают о геях. Я зеваю — скучно жить на свете, господа; уничтожена одна из гнид общества, не более того. И делать далеко идущие выводы из этого…

— А не позвонить ли на ТВ? — шучу я.

— Зачем, вах?

— Чтобы расставить все точки над i.

— Вано?

Говорят, что дождь к удаче. А если дождик мелочит день деньской, значит нас ждет Большая удача? Вот на этот счет у меня серьезные сомнения. Это напоминает сказку, которую мне рассказывали деревенские бабульки; сказку о пигмеях сражающихся с циклопом. Кстати, зверь был побежден. Увы, мы живем не в сказке. А быль наша невыразительна и печальна, как поля среднерусской полосы размытые нескончаемыми холодными октябрьскими дождями.

Потом мы завтракаем бананами и тушенкой и начинаем обсуждать наши будущие боевые действия. Приходим к мнению, что цель акции — устрашение. Пусть господа фальшивомонетчики знают, что они на этой навозной земле гости, но не хозяева. Мы их терпим до поры до времени, да не надо злоупотреблять нашим добросердечным радушием. В противном случае вместо румяных раскрасавиц с хлебом и солью их встретит ядерный залп системы «Тополь». А это очень неприятно, господа, когда твоя бессмертная душа сгорает в огнеметно-атомной плазме, как тряпка.

… Мы двигаемся по странному лесу — он мертв и деревья стоят темными хрустальными сосудами. На ветках — прозрачные стеклянные птицы. Под башмаками хрустит стекло. Небо низкое, с пурпурным отсветом далеких пожарищ, в тяжелом воздухе запах жженых костей, резины, бумаги. Наш взвод специального назначения выполняет секретную миссию Планетарного командования на планете № 14509666/GL (бывшая Земля), где произошли необратимые разрушительные процессы. Планета агонизировала, разбитая мировой ядерной войной 2066 года. Но по сведениям Командования в подземных бункерных городах ещё сохранилась жизнь, и наша цель была — обнаружить индивидуумы и транспортировать их на Звезду Благовестия № 356832/FD.

Наш взвод пробивался по бесконечному полю — оно лопалось под нами зеркальными осколками, в каждом из которых отражались искрящиеся души испепеленных в ничто.

— Сорок четыре процента подтверждения, — сказал Командир, всматриваясь в осциолог — аппарат подтверждающий, что в глубине больной планеты ещё сохранена жизнь.

На краю поля оплавленной бетонной массой дыбилось бомбоубежище. Оно было полузатопленное жидкой серебряной фольгой, где плавали костяные остовы мутантов, похожие на заросли драндрофея.

— Пятьдесят два процента подтверждения, — сказал Командир и приказал взорвать бетонные глыбы.

Приказ был выполнен, и наш взвод протиснулся в галерею. Ее стены были пропитаны сладковатым дурманным запахом тлена. Скоро обнаружили гигантское бомбоубежище. Около сотни тысяч GLов сидело аккуратными рядами. Лица их были искажены в пароксизме блаженства — смерть к ним оказалась милосердной. От нашего движения — мумифицированные GLы начали осыпаться, превращаясь в холмики, посеребряные вечностью.

— Шестьдесят девять процентов подтверждения, — сказал Командир.

И мы продолжили наш путь, чтобы наткнутся на бронированную дверь. От разрядов фластеров бронь расплавилась и мягкой массой потекла вниз. Взвыл сигнал тревоги. Я полоснул зарядом по кабелям, и звук угас, и наступила тишина…

— Восемьдесят пять процентов подтверждения, — сказал Командир. Вперед! — И мы побежали по бетонированному туннелю. — Девяносто процентов, — крикнул Командир. — И где-то там, в мертвом пространстве, замелькали пугливые тени. — Девяносто пять процентов! — И я наконец увидел впереди хрупкую детскую фигуру, отсвечивающую серебристым светом. Я ускорил шаг. Это была маленькая GLя (девочка) и, когда она оглянулась, я узнал её глаза — это были мои глаза. — Сто процентов подтверждения! — торжествующе закричал Командир, а осциолог громко и простосердечно сигналил: фьюить-фьюить…

Открываю глаза: о, Господи — оказывается, дремал, утомленный ожидания будущих событий. Мой друг Сосо Мамиашвили говорит по мобильному телефончику. Я смотрю в окно — дождик все моросит серебром, в такой дождь хорошо собирать грибы, жаль, что я не люблю…

— Это тебя, Вано, — говорит товарищ странным нездоровым голосом, протягивая пластмассовый пенал, напичканный электроникой.

— А меня нет, — шучу. — Да, я, Лопухин? — И слышу голос дочери, я слышу её голос и пока не понимаю, что произошло, я ещё улыбаюсь, услышав её родной голос, я ещё улыбаюсь. Потому, что не понимаю, что случилось на самом деле. — Маленький, это ты? Как дела?

— Папа, я у тети Саши. Мы играм в «гейм-бой». Нам весело, ты слышишь?

— У какой тети Саши? — не узнаю свой голос. — У какой тети Саши? повторяю.

— Ну, па. У тети Александры. Она говорит, чтобы ты позвонил домой, а то мама будет волноваться. А мне Саша подарила «гейм-бой»… — Отвлеклась на голоса. — Я тебе ещё позвоню, па, — и короткие гудки отбоя.

Я сижу на корточках, в моих руках телефонная трубка. Я сижу и чувствую, как во мне кипит кровь, отравленная ненавистью, страхом и местью. И вспоминаю все свои странные сны-видения, где меня предупреждали о том, что хотят взять бесценную душу моей дочери. Запредельные и земные гниды нашли таки мое незащищенное местечко в душе; нашли, суки, и хотят этим воспользоваться.

— Вано?

Ничего-ничего, говорю я, все в порядке, все будет в порядке, брат.

— Что?

— Мария у тети Александры, — скалюсь и ощущаю, как лопаются пересохшие губы — запах крови напоминает океанский бриз.

— Это они зря сделали, брат.