Атомный П - Ц

К полуночи я уже знал всю подноготную семейства Нестеровых. Папа был учителем математики в средней школе и воспитывал двух своих сыновей строго, но справедливо: в духе советского образа жизни. Старший Витя был примерным пионером, таская из дворов старые кровати на нужды металлургической промышленности СССР, и часто переводя старушек (вопреки их воле) через транспортные магистрали, потом Виктор вступил в ряды ленинского комсомола и был самым активным проводником передовых идей самой авангардной молодежи мира. Дальнейший жизненный путь Виктора Германовича был прост, как байкало-амурский рейсовый путь: учеба в МИФИ научно-исследовательская работа в снежинском Центре. Работа, обдуваемая пронзительными ветрами «холодной войны» считалась престижной и перспективной. Молоденькая супруга ученого Ирина Горациевна без всяких раздумий покинула насиженное столичное гнездышко своих родителей и переехала жить к мужу, чтобы словом и телом поддержать его беззаветный труд, а также обороноспособность всей страны. Трудился молодой профессор Нестеровой в одной из самых секретных лабораторий, находящейся под патронажем МО — Министерства обороны. Сейчас только становится понятным, чем занимались ее сотрудники. Они разрабатывали оружие ХХI века — удобное и мобильное, неожиданное и эффективное. По утверждению западных специалистов, за ядерными ранцами было будущее в локальных войнах. Не знаю в чью первую светлую головушку пришла подобная веселая мысль, но факт остается фактом: советская наука выдала на-гора искомый продукт. И в таких количествах, что остается лишь гадать, как ядерные ранцы made in USSR еще не выставляют на аукционах Sotbis в качестве сувенира, как хохломские матрешки. — Так выпьем же за советскую науку, — предложил я. — Самую передовую в мире. — Была п-п-передовая, — шумно вздохнул Нестеровой-младший. — А теперь, — и махнул рукой, — ка-ка-катышки… Я его прекрасно понял: приятно носить новый джемперок, подаренный любимой женой; ты его носишь-носишь, а затем обнаруживаешь, что он весь в неприятных катышках. Что делать? А делать нечего — надо выкидывать вещь. Или делать вид, что не замечаешь этих проклятых катышков. Или прикупить новое шмотье. Только вот на что, если зарплату не выдают год? Как жить честно и не протянуть ноги? В частности, приходит такой правдолюбивый НТРовец в дом родной — приходит с пустыми руками. Не научился он выносить в хозяйственной сумке или рюкзаке несколько килограмм оружейного плутония. Хотя многие его коллеги выносят и продают огородникам в качестве защиты от дачно-садовых воришек. Правда, через год ни воришек, ни плодового садика, ни тем более огородика. Красивый марсианский пейзаж. Сиди — любуйся. Но все это мелочи жизни. Так вот возвращается вечный м.н.с. в семью, а на душе, точно на марсианском огородике: пустота. Опять же суровые, как правда жизни, супруга с тещей и опять же прожорливые дети требуют арахиса в шоколаде и колбасы из картона. Не понимает мелюзга, что зарплата вся ушла на покрытие долгов МВФ, руководители которого считают, что все население России чересчур жиреет на дармовой гуманитарной маце и отныне должно питаться святым духом. И вот, похлебав пустые щи, работник умственного труда укладывается на боковую с голодным брюхом. А на такое бурчащее пузо какие могут быть исследования в области новых технологий? Никаких, лишь чудные видения во время полуголодного сна.

Вот будто он, м.н.с., вместе с женой и детишками в ресторане Papillon, что в переводе с французско-нижнегородского «Бабочка». Маленький и уютный ресторанчик, украшенный цветными витражами. И несет им garson фирменные блюда. Блюда за блюдом. Семга жареная с соусом (24$), форель фаршированная (20$), карп жареный под соусом vinerone (18$), луковой суп (7$). Очень хороши и соблазнительны лягушачьи ножки по-провансальски (21$), копченная семга (18$), королевские креветки (20$). А из напитков — бочковое пиво «Фауст», варящееся по таинственному рецепту одноименного доктора, заложившего душу дьяволу. Очень даже хорошо жил доктор Фауст — без души-то. И невидимые миру слезы зальют младшего научного сотрудника, как вешние воды покосные луга, и шепнет женушке ласковые и долгожданные слова, чтобы поутру приготовила рюкзачок, тот самый, с которым они беспечно хаживали по лесам и оврагам ближнего Подмосковья в упоение от сказочной и нетленной природы. И супруга все поймет и тоже обольется горько-счастливыми слезами по ушедшему молодому миру, наполненного знойной морокой беспредельного поля и неба, трудолюбивым пчелиным жужжанием, сладострастной негой близ божественно пахнущей скирды, баловнем ветерком и компетентными руками любимого и талантливого, как Курчатов, будущего супруга. И объединятся они, утерявшие за годы совместной жизни все иллюзии молодости, в упоительном соитии, искрящемся, как витражи в ресторане Papillon. И наступит благословенный и ладный миг вечной любви. Правда, дьявол в карминном кушаке будет самодовольно скалить резцы, бить копытом и потирать лапы. Черт с ним, дьяволом! Черт с ними, надеждами на будущие перемены. Черт с ними, принципами святой молодости. Когда хочется одного: жрать вдоволь и питать нежные телесные чувства к жене. А все остальное полая фата-моргана. Мираж. Марево. Морока в беспредельном поле жизни. Что там говорить, не каждый способен выдержать опытов над своим телом и тем, что в нем, как в сосуде, хранится в виде трех-пятиграммовой субстанции — это я про душу. Не выдержал Виктор Германович Нестеровой искушения, не выдержал и решил продать свою душу. И дорого продать, чтобы все народы мира отправились вместе с ним гореть в вечном огне подземной геенны. — Не, я думал, он шутит, — бил себя в грудь его младший брат. — Честное слово! Такое удумать! Ну, Витек, капитально с катушек!.. — И ты ему в этом помог, Вадик, — заметил я. — Хорошо помог. — Я? Это в каком смысле, товарищ? Конечно, мои грязные домыслы полностью подтвердились. По возвращению из столицы простодушный младший братик не удержался и за рюмахой кедрового первача сдуру похвастал перед старшим, что полноценно овладел его бывшей супругой Ириной Горациевной в кабинете теперешнего муженька — в рабочем кабинете с видом на Красную площадь и золотоглавый Кремль. Виктор Германович принял весть весело и даже посмеялся над анекдотической коллизией, мол, чего только в нашей графитной жизни не случается. Однако подобная глумливая ухмылка судьбы, по-всему видимому, окончательно подкосила его душевные силы. В организме начались необратимые процессы распада. Мозг — этот микроскопический реактор, вырабатывающий полезную энергию, — от чрезмерных перегрузок «понесло». И в результате этой центробежной и неукротимой силы возникла безумная мысль… Я внимательно рассматриваю семейный альбом: ничто не говорит о том, что из примерного пионера может образоваться монстр. Увы, люди рождаются с чистыми святыми душами, но наша окружающая среда настолько отвратительна, что большинство не способно сохранить свои души в первозданной невинности.

— А это, как я понимаю, последний курс института? — указываю на фотографию, где молодые физики запечатлены у Лобного места на фоне кремового храма Василия Блаженного. — Т-т-точно так, — обреченно кивает Нестеровой-младший. — Витек тут, как ангелочек. Правда? — Как бы мы все дружно к ангелочкам не отправились, — отвечаю, всматриваясь в лица выпускников МИФИ — Московского инженерно-физического института. Почему нашему Витьку не остановиться на постой у кого-нибудь из бывших сокурсников, жителей столицы, если таковые имеются? Надо задействовать информаторов, пусть срочно отработают эту версию. — А как ангелочек вытаранил ранец? — задал я вопрос, давно меня терзавший. Надеюсь, не за бутылку? — За две, — хохотнул Вадик, — свободно. Местный пинкертон Полуянов обиделся за строгие охранные службы ядерного центра Снежинска и предположил, что умелец тащил не сразу весь ранец, а по мелочи, как это делают оружейники славного города Тула, способных из пустых на первый взгляд швейных деталек смастерить ракетные комплексы. Последующее расследование доказало, что мой новый друг был не совсем прав: Система работала хорошо, но вот люди… Люди-люди — главное наше, понимаешь, богатство… — А почему бы нам… в гости к академику Биславскому, — пришла мне в голову причуда, когда я понял, что праздник заканчивается, а время детское — три часа ночи. — Нет, — твердо проговорил Полуянов. — Только через мой труп. По этому поводу мы посмеялись: вот только трупов нам не надо, и любезный Нестерович-младший предложил провести остаток ночи в гостиной, где есть удобные кресла для походного сна. Предложение было принято с удовольствием и через минуту я ухнул в темную и беспросветную мглу сна. Я долго летал в беззвездном мраке, потом проявился тусклый свет и возникло чувство радости — бессодержательный полет завершается и меня ждет возвращения на родную планету.