Страница 4 из 20
Мы всегда ездили верхом без седла и уздечки. Вместо неё мы использовали лошадиную гриву, а седло нам вообще было ни к чему.
Когда мы уже хорошо умели ездить на лошади, то взбирались на неё так же легко, как современные ребята садятся в автомобиль. Мы неслись по прерии и её холмам, преодолевали ручьи и реки, скакали среди скал и через лес. Верховая езда была частью нашей жизни.
Наши лошади имели крепкие ноги, но иногда они спотыкались, и тогда оба – мальчик и пони – падали. Но они быстро поднимались на ноги, не получив серьёзных повреждений. Дело в том, что по всей прерии были рассеяны колонии прерийных собачек. Эти маленькие животные разрывали почву для своих нор и нашим пони было трудно не ступить копытом в одну из них. Но нас это не смущало. Как и все мои друзья, я носил длинные волосы, которые свободно падали на спину. Когда погода была тёплой, на мне не было ничего, кроме ноговиц из оленьей кожи. Я был настоящим «диким» маленьким индейцем. Наши пони были сильными и выносливыми и знали, как позаботиться о себе. Они были маленькими, но очень сильными.
Когда охотник возвращался с охоты с убитым бизоном, он навьючивал добычу на спину лошади. Маленькое животное почти скрывалось под столь тяжким грузом. Если дело было зимой, то ему приходилось добираться до дома, преодолевая мили глубокого снега. Но при этом оно не выказывало особой усталости. Когда наши пони паслись, они могли выкапывать сухую траву копытами даже из-под слоя снега. Кроме того, эти низкорослые кони очень твёрдо держались на ногах, даже на льду. Когда они на полном скаку попадали копытами на лёд замерзшего ручья, то катились по нему, не теряя равновесия. Там, где бизоны спотыкались и падали, наши пони были вполне способны удержаться на ногах. Они отличались прекрасной быстротой и ловкостью в погоне за бизонами или другими лошадьми. И уметь оставаться на спине лошади при любых её поворотах являлось для нас одним из важнейших навыков в искусстве верховой езды. Если пони спотыкался и падал, то мы тоже падали, перелетев через его голову, и как можно быстрее старались встать и снова взобраться на него, даже если сильно ушибались при падении. Это было вызвано соображениями безопасности, поскольку для охотника не было большей опасности, чем остаться пешим посреди стада бизонов.
Случались и такие удары и падения, что любой нетренированный мальчик вряд ли смог бы встать после них. Но мы вели жизнь, требовавшую силы, быстроты и ловкости. Это было столь же привычно для нас, как для городского парня, торгующего газетами на оживленной улице, лавировать среди быстро движущегося транспорта. Я думаю, что подобные тренировки на свежем воздухе очень полезны для всех, и любой мальчик понимает преимущества этой вольной жизни на природе.
Если пони достигал двух-трёх лет, а на него ещё ни разу не садились, то его нужно было объездить. Если недалеко от лагеря паслись необъезженные кони, то мы отправлялись туда и выбирали на свой взгляд наиболее подходящих.
Первым делом нужно было взять длинный ремень из бизоньей кожи. На нём не было шерсти, он был мягким, но прочным. Затем намеревающийся поймать пони, брал гибкий ивовый прут, предварительно высушенный и очень лёгкий. К его концу привязывался ремень со скользящей петлёй.
Дикую лошадь нелегко поймать. Она весьма увёртлива и очень быстро бегает. Пони всегда сбиваются в табуны, и в каждом есть «наблюдатель». Поэтому объездчику было очень важно отвлечь их. Первым делом, ему следовало знать лошадиные привычки. Кроме того, его собственная лошадь тоже должна была знать, что делать в такой ситуации, ведь чтобы поймать дикого пони они должны были действовать вместе. Иногда в этой охоте принимал участие весь лагерь. Разведчики находили табун и старались, чтобы он сбился в одном месте, обычно в долине. Затем охотники прятались в окрестных холмах, чтобы лошади их не видели. Затем некоторые из охотников показывались на вершине холма с одной из сторон (например, с севера). Табун в таком случае начинал двигаться в противоположном направлении (то есть на юг). Там и встречали его ловцы. В конце концов, лошади начинали бегать по кругу за своим вожаком и сбивались в центре долины. Наконец, они уставали, и тогда охотники пробирались в самую середину табуна и каждый выбирал себе пони, которого он будет ловить. Подкравшись к нему достаточно близко, охотник накидывал петлю на его шею, и петля постепенно затягивалась. Теперь задача состояла в том, чтобы «познакомить» дикого коня с домашним. Конечно, по сравнению с ручным, дикий пони был гораздо более стеснён в движениях. Ремень вокруг его шеи служил недоуздком, и был достаточно длинен, чтобы обвязать им плечи домашнего пони. Таким образом, два коня оказывались связанными вместе и были должны двигаться вместе. Вначале они сопротивлялись, но затем дикий пони понимал, что для него будет лучше двигаться куда следует по доброй воле.
Возможно, вы удивитесь, что пойманные кони так быстро подчиняются человеку. Это достигается следующим образом: никаких громких выкриков, никакой ругани, никакого рукоприкладства и жестокости по отношению к животному. Не должно быть ни суматохи, ни шума – разве что топот копыт бегущих лошадей. Индеец не производит так много шума, как думает большинство белых. Он делает своё дело тихо и с достоинством. Не создавать шума – первая заповедь охотника. Если каждый начнет кричать и шуметь, то любая лошадь, будь она дикая или объезженная, испугается криков и брани, и не выйдет ничего, кроме неприятностей. Кстати, в языке Лакотов вообще нет бранных слов, и потому мы никогда не сквернословили. Но я никогда не видел, чтобы белые делали подобную работу без самых жутких ругательств в адрес бедных животных. Белый человек, похоже, никогда не научится достойно пользоваться своим языком.
Кроме того, индейцы никогда не использовали раскалённого железа, чтобы метить своих животных – белые называют это клеймением скота. Когда мы в первый раз увидели эту процедуру, она вызвала у нас ужас и отвращение. Ужасное зрелище – три-четыре человека, сидящие на беспомощном животном и держащие раскалённое железо на его дрожащем теле, пока не послышится запах палёного мяса. В те времена у нас не было общества защиты животных, но мы были достаточно милосердны и не раз бывали потрясены вещами, которые белые люди говорили и делали.
Когда охотники возвращались в лагерь, диких лошадей спутывали и отпускали. Правую переднюю ногу связывали с левой задней, а левую переднюю – с правой задней. Это не доставляло лошади особого неудобства, но лишало её возможности брыкаться передними ногами и лягаться задними.
Следующий этап – показать животному, что ему не угрожает никакая опасность. Мы гладили его уши, гриву, спину, затем накидывали на него узду и уговаривали идти. Я видел, как мой отец объезжал множество лошадей. Именно он учил меня, что нельзя применять насилие и жестокость ни к одному животному, независимо от его размеров.
Чем больше силы ты применяешь, тем больше оно сопротивляется. Таким образом, я понял, что насилие неразумно в этом деле. Когда я вырос, а моего отца уже не было в живых, я содержал ферму, где вырастил и объездил много лошадей, и при этом я никогда не забывал то, чему он учил меня.
Все индейские мальчики очень хорошие наездники. Но мы старались обучиться и кое-чему более сложному, чем просто сидеть на лошади. Мы представляли, что участвуем в сражении, и придумывали ситуации, которые могли бы там произойти, и как с ними справиться. Это способствовало развитию ловкости и отваги. Перед лицом врага мы должны были быть как можно менее уязвимыми. Если воин просто прямо сидит на лошади, то он – прекрасная мишень для врага. Мы же практиковали различные манёвры на полном скаку. Некоторые из нас, умели на полном скаку спрыгивать с коня и вскакивать обратно. За подобными тренировками с интересом наблюдали все остальные. Представляя себе, что мы скачем навстречу противнику, мы свешивались со спины лошади в противоположную сторону, держась за неё с помощью одного колена – при этом голова и тело были недосягаемы для «врага». После долгой практики мы могли производить этот трюк на большой скорости и доходили до такого мастерства, что «врагу» была видна только ступня.