Страница 5 из 96
И наконец, нельзя считать самоубийством суицид по неосторожности. В писательском мире России так произошло с Алексеем Константиновичем Толстым, в мировой литературе подобным образом погиб Джек Лондон.
Мне пришлось подробнее остановиться на данном вопросе, поскольку в настоящей книге читатель неоднократно будет сталкиваться с проблемами суицида, отчего автор должен был более четко высказать свою позицию. Повторюсь, помимо вышеназванных видов самоубийства, все прочие, какие бы их причины ни назывались, есть акты себялюбия и непреодолимой гордыни, совершившие их являются преступниками против Бога и человечества, а потому оправдания не имеют, как бы и кто бы ни сочувствовал их близким.
Однако же вернемся к нашему герою. События развивались следующим образом.
9 августа 1792 г. (по ст. ст.) Михаилу Сушкову исполнялось 17 лет. По российским законам того времени в этот день он обязан был вступить сержантом в Преображенский полк, в связи с чем в середине июля того же года приехал из деревни, где гостил у своей слепой тетушки по отцу Прасковьи Михайловны Сушковой (1745–1833), в ее же московский дом, который находился близ снесенной в 1931 г. церкви Николы Явленного в середине Арбата. Сопровождал его только личный слуга Алексашка.
Весь день 15 июля Сушков писал письма и дурачился со слугой. Дальнейшие события описаны в рапорте главнокомандующего Москвы, князя и сенатора Александра Александровича Прозоровского (1732–1809) от 19 июля 1792 г., направленном на высочайшее имя. Князь прекрасно знал, какое место при императрице занимает А. В. Храповицкий, поэтому постарался расписать все события как можно подробнее, дабы оградить себя от возможных неприятностей. Опубликован этот рапорт был уже в наше время стараниями М. Фраанье.
«Всемилостивейшая государыня!..
На прошедшей неделе Гвардии Сержант Михайла Сушков от роду 16-ти лет, приехавши в Москву из деревни тетки своей в Московский ея дом с одним своим человеком, и по приезде в дом был тут человек тетки его, управляющий домом, — при которых он писал весь день и печатал письма, потом выслал людей под предлогом, что он хочет спать, по выходе их, запершись, лег спать. На другой же день, когда после ожидания до первого часу пополудни его пробуждения наконец прежде бывшая его мамка подошед к дверям спальни стучала, и как ничего в ответствие не получила, то люди отворили у окошка ставень и увидели его повесившегося на сплетенном толстом снурке, привязанном за гвоздь в стене.
Управа благочиния при следствии сего происшествия забрала письмы, писанныя им накануне, в которых, как он описывает причины сего поступка к Михайле Васильевичу Храповицкому, брату родному Действительного Статского советника Храповицкого, как он племянник родной вышеписанного, то я с письма к нему всеподданнейше прилагаю к Вашему Императорскому Величеству копию, из которого Всемилостивейшая Государыня! усмотреть изволите образ развратного суждения и беззакония, видно, что он воспитан был как либо развратным французом, как правил прямых человека в нем заложено не было. Он вывезен за город и погребен. Письмы ж по надписям к родне его, в числе котором и Действительному Статскому Советнику Храповицкому, препоручены доставить Управы благочиния…
Главнокомандующий написал это донесение на основании рапорта обер-полицмейстера Глазова, который расписал события с большими подробностями. В частности, он указал, что «…подошед к дверям спальни с ягодами бывшая Ево мамка…» и что «по осмотру же частнаго штаблекаря на оном теле никаких других, кроме на и вокруг шеи от снурка, знак не сказалось».
В комнате, где повесился Сушков, на подоконнике нашли книгу с пьесой Дж. Аддисона «Катон» в переводе матери самоубийцы. Книга была раскрыта на первом явлении пятого действия — на монологе Катона, решившегося покончить жизнь самоубийством. И здесь Михаил Васильевич не обошелся без кокетства перед публикой.
Как подчеркнул М. Фраанье, «в XVIII веке самоубийство относилось к категории самых тяжелых преступлений. Тех, кто пытался покончить с собой, осуждали к смертной казни. Если самоубийство удавалось, то наказывали труп. В Воинском уставе, изданном Петром I в 1716 г. и действовавшем для большинства дворян, говорилось: «Ежели кто сам себя убьет, то надлежит палачу тело его в безчестное место отволочь и закопать, волоча прежде по улицам или обозу». Делали исключение тому самоубийце, который явно страдал душевными болезнями (например, меланхолией): его труп не подвергался наказанию; хоронили его» хотя вне кладбища, «но не в безчестном месте». Это, очевидно, произошло и с телом Сушкова». То есть похоронили самоубийцу в освященной церковью земле, как умалишенного. Московские власти опасались не угодить императрице и нанести оскорбление семейству ее фаворита.
Причины самоубийства Сушков объяснил в четырех письмах, адресованных друзьям, московским родственникам и дядям — братьям Храповицким. Родителям писать он не решился, справедливо полагая, что смерть его станет для них сокрушительным ударом, а причины ее — страшным, несправедливым унижением. Зная о возможности перлюстрации, молодой человек предпринял наивную попытку избежать ее. В письмо к друзьям он вложил пакет с прочими письмами, сопроводив просьбой передать адресатам, и отослал его со слугой. Однако все письма были перехвачены Управой благочиния, перлюстрированы и посланы по инстанциям.
Первое письмо было адресовано Николаю Федоровичу Хитрово[13] (ок. 1770–1819), типичному для того времени сынку высокопоставленных и очень богатых родителей. По утверждению родственников Сушкова, письмо это было написано не столько по дружбе, сколько оттого, что Михаил якобы был влюблен в сестру Николая, девицу Хитрово — Наталью Федоровну. Утверждали, что именно Наталья стала прообразом главной героини в «Российском Вертере» и что будто Сушков страдал по причине бедности своего семейства и невозможности ему вести подобную Хитрово жизнь.
Действительно, времяпрепровождение молодежи этого семейства почти не имеет равного в петербургском свете. Причем Николай Федорович Хитрово умудрился так прожить до конца своих дней, что весьма смущало М. И. Кутузова. О Хитрово писали свидетели его мотовства: «Такой образ жизни лишен здравого смысла!» Даже умер весельчак от инсульта, который случился с ним во время очередного праздника.
А в молодости Николай и его сестры Екатерина и Наталья по личному указанию Екатерины II были привлечены к следствию за жестокое обращение с крепостными, но не были осуждены по примеру знаменитой Салтычихи. Помогли огромное богатство и связи при дворе. Преступное семейство лишь заставили продать все их села в Тверской губернии, где они до того и бесчинствовали. Отметим — вот с кем более всего общался и на кого равнялся юный Сушков!
Письмо его, обращенное к Николаю Хитрово, было такого содержания:
«Вы, наверно, удивитесь, милостивый государь, что я обращаюсь к Вам с одним делом, которое Вас так мало касается; но превосходство вашего сердца дало мне это право, и если б я Вас даже меньше знал, то и тогда я бы не колебался ни минуты им воспользоваться. Во имя дружбы, которая связывает Вас с Никитой Петровичем, сообщите ему втайне о моей смерти и передайте ему прилагаемый пакет. Не сомневаюсь, что Вы исполните мою просьбу. Я хотел бы выразить свое почтение вашим любезным сестрицам, которым желаю обрести супругов, не подобных мне. Так как они очень набожны, я прошу их обратиться к бородатым апостолам, чтобы немного помолиться за меня. Они исполнят их желания лучше, чем наши пьяницы-священники. Прощайте. Как видите, я сохраняю видимость приличия к прекрасному полу даже под косой смерти. Особенно хорош будет панегирик, прошу Вас, в стиле Баркова.
Четверг, в 7 часов вечера, Ваш слуга, который скоро им больше не будет,
13
Впоследствии двоюродные братья Хитрово женились на дочерях М. И. Кутузова: Николай Федорович — на Елизавете Михайловне, а Николай Захарович — на Анне Михайловне.