Страница 94 из 115
Поправил вязаный колпак и сразу стало слышно, что кроме ветра и моря с двух сторон — за спиной и далеко впереди, за «Эдемом» — ничего нет. Вася снова напомнил себе, все гуляют в домах, по степи никто не бродит, что ж они дураки что ли. И он не дурак, просто беспокойный, вдруг Витя забыл про подарок для Наташи. Это важно. Важно-преважно.
Оглянулся вниз, на поселок в редких огнях фонарей и в частых квадратиках желтых окошек, и пошел вниз, с вершины первого из четырех пологих холмов. Внизу ветра не будет, но и огней тоже не будет, ни сзади, ни спереди.
— Я не боюсь, — сказал шепотом. И двинулся по еле белеющей тропке. Ноги съезжали по глине, он взмахивал руками и замирал, если по пальцам вдруг хлестали высокие кустики полыни. Смотреть вперед себя было нельзя, все потеряется в темноте. А если в балке, среди темных склонов он не увидит тропинку, то угодит в грязь, прикрытую старой травой, а наверх придется лезть напрямки. …В степи лучше ходить по тропинкам, а то ведь кочки, ямки, только кажется, что ровно кругом.
— Коровы еще эти, — пожаловался сам себе, — натоптали дырок.
Почти у самого дна балки заскользил вдруг обеими ногами, замахал руками, падая на спину. Так и съехал, извозив куртку, быстро вскочил и, испуганно оглядываясь, заставил себя постоять, чтоб глаза привыкли. Тропы не было… Задрал голову и посмотрел в небо. Черная туча навалилась на маковку неба, мама так на чайник кидала старый пуховый платок, сложенный, чтоб заваривался чай. Низкая туча, села на степь, и все звезды, что светили по краям ее, вместе с луной остались там, за верхушками курганов. Черно и черно.
Опустив голову, стал разглядывать темноту под ногами и чуть подальше. Скашивал глаза, пытаясь определить, где белеет тропка, а где просто пятна в глазах плавают. Понять ничего не мог. И тихо-тихо внизу, от этого еще страшнее. Ветер посвистывал сверху, под тучиным животом, а сюда не шел.
…Дома все сидят за столом, мать с красными от духовки щеками, наверно, уже достала пирог. И оливье, уж на что целый тазик, но, как в том году, снова побежит «подрезать» из сваренных с запасом яичек и картошки. Дядя Петр смеется и, водя рюмкой над столом, рассказывает, как летел с острова, название такое, собачье, Шпиц, Шпицберген, и им запретили посадку, летчик летал и летал кругами над Москвой. Он все время это рассказывает. Как будто на острове, где полярники, снег и белые медведи, ничего и не было. А еще дома компот любимый, из вишни.
…Наташа тоже вишню любит. На дереве они все спорили, у кого ветка лучше. Наташкино место повыше, ветка толстая прогнута сидушкой, удобно, но зато тонкие кончики далеко, а там самая вишня. А у Васи — развилка из трех веток, они хоть и нетолстые, но держат хорошо, если ноги вывернуть и по-особенному поставить. Он сестре показывал полные горсти ягод, хвастался, а она смеялась, но видно было, немножко завидовала и пуляла в него косточками. Если раскачаться немножко, не попадала. Тогда пугалась, что упадет брат. Кричала, грозилась, что мать позовет и та Васю веником отлупит.
Надо идти… Так и не найдя тропу, Вася двинулся вперед, нащупывая ногой склон и поводя перед собой руками. Думал, успокаивая себя: влезет наверх и там звезды, будет стоять, пока не увидит, где дорога получше. Не опоздает, потому что у него есть часы с пиратом, новые. Надо было фонарик взять, но забыл. Расстроившись из-за фонарика, Вася поспешно придумал, что не забыл, а не взял специально, потому что было бы видно в степи его пятнышко света — сразу понятно, где его искать.
— А мне пока не приду, хорониться надо.
Продвинулся вверх наугад, заскользил по жесткой траве и скатился вниз.
— Тут сильно круто, — сказал шепотом, — надо еще пройти, подале.
Сделал пару шагов по мягкой земле и снова полез вверх. Упал на живот и, снова съезжая, окарябал лицо. Сел, отплевываясь от попавших в рот стеблей. Поднявшись, решительно отошел сразу на десяток шагов, чтоб уйти от крутизны и полез вверх снова. Упал. Уже тукало сердце, но в голове еще не верил и удивлялся. Как это? Ходил тут сто раз. Тыщу раз! Темнота лощины вела далеко и он помнил, летом по дну течет хлябкая водичка, отмеченная яркой полосой травы, однажды хотели разведать, где заканчивается, пошли с ребятами. Но, покружив до заката, устали и, покусанные комарами, с грязными по колено ногами вылезли в степь, цепляясь за корни дерезы. …Если он сейчас от тропки идет, то так и будет, как жук навозный, ползти вверх и падать на спину. Ведь был снег, таял и после три раза шел дождь и снова снежок, недавно. Глина вся развезенная, каша просто, как на ней еще трава держится.
Трава… Вася встал, вытирая об куртку измазанные руки. Повернуть надо, идти и руками трогать траву: там, где тропка, будет в ней дырка. Осока сейчас высохла, но никуда не делась. Нагнулся, нащупал рукой травяную гривку. И пошел обратно, ведя ладонью. От дождей трава полегла, но рука ее все равно трогала, гладила, а там, где не будет ее, там он наклонится еще и нащупает глину на тропе.
Спина болела, идти внаклонку оказалось тяжело, и куртка мешает. А трава идет и идет под рукой ровненько. Через каждые два-три шага Вася выпрямлялся и отдыхал. Где же эта дура-тропка? А летом тут хорошо, комаров только много, прямо в уши залетают и в нос. Там, у тропки должен плоский камень лежать, белый, его всегда видно, только иногда водой из ручья заливает. И сейчас, наверное, под грязью спрятался. По тропе вверх тоже камушки, ступенечками, кто-то накидал и даже прикопал, чтоб дождями не смыло. Только вот найти бы, и вылезет.
Покричать, конечно, можно, пока недалеко ушел. Но там дядя Петя. Он сразу и скажет, в интернат, там не забалуешь. Вася выпрямился и посмотрел на светящийся циферблат. Еще все шумят, друг к другу ходят, потом сядут старый год провожать. Это через три часа только будет. Его не сразу хватятся, мало ли — в доме где толкется. Но потом вдруг начнут искать? Надо бы поскорее уйти, чтоб не нашли.
Нагнулся, растопыривая руку, сделал маленький шаг. Опять трава! …Как-то по весне у камня, что тропинку метит, он нашел гнездо жаворонка. Раздвинул траву, а оно там! У самой почти тропинки. Яички маленькие, в крапку. И сразу на него птичка налетела сверху — клеваться. Хорошо, был один, пацаны бы забрали яйца печь в костре. Сколько там еды — пшик, но забрали бы. Вася тогда сильно забеспокоился, что все равно найдут, не знал, что и делать. Перенести гнездо подальше, в травку запрятать, где ходить неудобно? Но Варенька Степановна им рассказывала, что птицы, если руками яйца потрогаешь, гнездо бросят. Весь день тогда проторчал на гребне холма, даже ухо простудил на ветру. Дежурил, чтоб никто гнездо не нашел.
— А ночью пришел во сне Меловой Дядько, — забормотал Вася вслух, чтоб было нестрашно, водя рукой по темноте, — я его сам выдумал, ну и что, все одно советы он советывает правильные. Лицо у Дядьки из белого мела точено, а потом будто ветер в него дул дул, вот как на камнях — середку выдул, а крайчики остались. Стал у Мелового Дядьки нос, как топорик и брови как гребешки. Глаза синие и веселые. Волосы белые, пылью посыпаны. А голос шуршит и пищит, как ветер с мышами. Дядька и научил.
Вася тогда встал рано-рано, даже раньше матери и ушел в балочку. Сел на корточки около гнезда и сказал наговорные слова, которые сам придумал. Меловой Дядько сказал, так и надо, если сам, то они сильнее будут.
«Укрыв-трава, наклони цветы, росу стряхни, в глаза залети, пусть не видят, не знают, мимо идут, ты красива трава, ты сильно цвети, пусть запах на ветер, а кто мимо идет, за цветами уплывет, с тропы не сойдет»
Сейчас, стоя в зимней степи, на дне глубокой узкой балки, Вася, припоминая, снова шептал старые слова. Это первые слова были наговорные, что он выдумал. Никому их не рассказывал, пошептал у камушка с гнездом и ушел, не оглядываясь. А на следующий день сам искал-искал гнездо и не увидел. С кургана, да, птицы так и ныряют вниз, а после вверх — песни петь. А у тропки, куда в траву юркают, нет гнезда! Вместо него трава выросла пышная, на каждом стебле узкий цветок, пахнет сильно и руки желтеньким пачкает…