Стихотворения

* * * Нам в этом мире все давно чужи. Мы чьи-то жмем бессмысленные руки, Мы говорим, смеемся. Сколько лжи И сколько в этом настоящей муки. Но если раз, единый только раз Мы наяву Тебя случайно встретим – Толпа сомкнется и разделит нас… Давно пора бы примириться с этим. * * * Уже не страх, скорее безразличье – Что им до нас, спокойных и серьезных? Есть что-то очень детское и птичье В словах, делах и снах туберкулезных. Особый мир беспомощных фантазий И глазомера, ясного до жути, Всей этой грусти, нежности и грязи, Что отмечает в трубке столбик ртути. * * * Настанет срок (не сразу, не сейчас, Не завтра, не на будущей неделе), Но он, увы, настанет этот час, – И ты вдруг сядешь ночью на постели И правду всю увидишь без прикрас И жизнь – какой она на самом деле… * * * Неужели ты снова здесь? Те же волосы, рост, улыбка… Неужели… И снова смесь Пустоты и тоски — ошибка. Как-то сразу согнёшься весь. * * * У нас не спросят: вы грешили? Нас спросят лишь: любили ль вы? Не поднимая головы, Мы скажем горько: — Да, увы, Любили… как ещё любили!.. <1936 > * * * Мы отучились даже ревновать – От ревности любовь не возвратится… Все отдано, что можно отдавать, «Но никогда не надо унывать». (Придя домой, скорей ничком в кровать, И пусть уж только ничего не снится.) * * * Не обычная наша лень – Это хуже привычной скуки. Ни к чему уж который день Не пригодными стали руки. Равнодушье («ведь не вернёшь»), Безучастие, безнадежность… Нежность, нежность! но ты живёшь, Ты жива ещё в сердце, нежность? <1936 > * * *

кн. Н.П. Волконской

До того как в зелёный дым Солнце канет, и сумрак ляжет, Мы о лете ещё твердим. Только скоро нам правду скажет Осень голосом ледяным…

Из книги «Дважды два четыре» (1950)

* * * Может быть, это лишь заколдованный круг И он будет когда-нибудь вновь расколдован. Ты проснешься… Как все изменилось вокруг! Не больница, а свежий, некошеный луг, Не эфир – а зефир… И не врач, а твой друг Наклонился к тебе, почему-то взволнован. Берлин 1936 * * * Слабый треск опускаемых штор, Чтобы дача казалась незрячей, И потом, точно выстрел в упор,– Рев мотора в саду перед дачей. …И еще провожающих взор, Безнадежный, тоскливый, собачий. * * * Неужели сентябрь? Неужели начнется опять Эта острая грусть, и дожди, и на улице слякоть… Вечера без огня… Ведь нельзя постоянно читать. Неужели опять, чуть стемнело, ничком на кровать – Чтобы больше не думать, не слышать и вдруг не заплакать. * * * У нас теперь особый календарь И тайное свое летосчисленье: В тот день совсем не 1-й был Январь, Не Рождество, не Пасха, не Крещенье. Не видно было праздничных одежд, Ни суеты на улице воскресной. И не было особенных надежд… Был день как день. Был будний день безвестный. И он совсем уж подходил к концу, Как вдруг случилось то, что вдруг случилось… О чем года и день и ночь Творцу Молилось сердце. Как оно молилось… Ницца 2-IX 1932 * * * Время искусный врач, Лечит от всех неудач, Лечит от всех забот. Скоро и глупый плач Ночью (во сне) пройдёт. * * * Снова осень и сердце щемит – Здесь сильнее дыхание грусти. Эти дни хорошо проводить Где-нибудь в захолустье. Очертания острые крыш… В небе ратуши темные башни. Легкий сумрак… Стоишь и стоишь, Заглядевшись на камни и пашни. Вдаль уходят пустые поля, Темнота опускается ниже… Как ни странно, но все же земля С каждым годом нам будто все ближе. * * * Нет в этой жизни тягостней минут, Чем эта грань – не сон и не сознанье. Ты уж не там, но ты еще не тут, Еще не жизнь, уже существованье. Но вот последний наступает миг, Еще страшнее этих – пробужденье. Лишь силой воли подавляешь крик, Который раз дозволен: при рожденьи. Пора вставать и позабыть о снах, Пора понять, что это будет вечно. Но детский страх и наши боль и страх Одно и то же, в сущности, конечно.