Страница 9 из 77
- Вообще-то оно конечно… Если моего батю изберут, он ведь худого закона не выдумает…
- Вот видишь, и ты поверил, что такое возможно.
- Поверить-то поверил, а мудрено это все. А уж что возможно такое - это вилами по воде…
- Пока - да, Федя, пока - вилами. А поживем - увидим, кто будет окончательно прав.
- Ну и какой закон самый нужный, Илья? Какого не хватает?
- Надо, Федя, чтобы не было, как сейчас: один очень богатый, а другой очень бедный. Надо, чтобы никто не мог жить за счет другого. Согласен?
- Я не знаю… У нас все одинаковые. А кто усердно работает, кому фартит в лесу, тот и богаче. Ну, конечно, и в лесу побегать надо. А не побегаешь, так живо на пихтовую кору сядешь. Заместо хлеба. У нас ведь ого как поворачиваться надо, чтобы жить по-людски… Белка сама в лузан не заскочит.
- Вот и давай копнем поглубже. Вы добычу свою кому отдаете?
- Больше купцу из Кыръядина, Якову Андреичу, продаем. Он раньше всех, по первопутку, приезжает. Да и весной, пока дорога держит. Он пушнину скупает и товар разный привозит: ну, дробь, порох, чай-сахар и другое всякое. Еще чердынский купец Попов бывает…
- За одну беличью шкуру сколько купцы платят?
- Яков Андреич - тот по десять копеек за лучшую, а чердынский Попов - тот даже двенадцать дает.
- Ну вот, вам по гривеннику за шкурку, а сами увезут и продадут вдвое дороже. Сколько белок за сезон настреляете?
- Год на год не приходится. Когда шишек в лесу богато, то мы с батей раз аж девятьсот с лишком продали. Правда, и ходили-то за Урал.
- Ну вот и посчитай: купец только ваших белок продал на сто восемьдесят рублей, если не более, а вам заплатил девяносто. А вторые девяносто, вами же заработанные,- прикарманил. По парме день-деньской не бродил, а вашим горбом нажил. А сколько охотников продает ему свою добычу? И, наверное, не только беличьи шкурки.
- Не только, да. Мы ему всю добычу приносим. В тот удачный год нам еще три лисы попало, шесть куниц. Зайцев много… хороший год был.
- Вот купец и богатеет на вашем поту. Понял - как?
- Понял, Илья. Как не понять. Но ведь и у него свои хлопоты. Сохранить шкурки надо. Привезти в город в большой - надо. Продать там - опять надо. Это его дела купеческие, Илья. Вот если б я сам все устряпал, тогда бы и барыш мой…
- Дела, говоришь? Да уж, дела. Ты сравни, Федор, ваши труды в лесу, за гривенник шкурка, и его, купеческие, когда готовую шкурку на воз положил, в город привез и гот же гривенник барыша получил… Сравни, и поймешь, чей гривенник потом пахнет, а чей сам в карман катит…
Это - да, это Федя тоже знает. А что поделаешь, так жизнь устроена. Кто-то в лесу месяцами бьется, у костра cпит, по шею в снегу барахтается. А кто-то в теплой лавке барыш имеет. Да. Ну придет он к Якову Андреичу и ляпнет: так и так, давай мне по двадцать копеек за шкурку. Мне - двугривенный, а себе пятачок, за купецкие хлопоты. Выставит его Андреич из лавки, на смех подымет. А главное, ни дроби тебе, ни сахару, ничего…
- Оно конечно… Можно Якову не отдать, подождать Попова из Чердыни, он на две копейки дороже дает. Но опять же, когда приедет? Может, к середине зимы. А охотник не может без дроби-пороха, никак. Тогда не две копейки, тогда все потеряешь. Да и одежду купить надо, и хлеб-соль, а как иначе?- Федя рассуждал вслух, словно советовался с Ильей.
- Я же сказал тебе: сделаем революцию, скинем эксплуатацию. Останутся только трудящиеся люди. И никому не дадим права жить за чужой счет. Все будут работать, и всем будут платить по справедливости.
- И купцов тоже выгоните?
- И купцов.
- И кому тогда мы свою добычу продавать станем? - У кого товар покупать?
- Охотники сделают кооператив. Сообща охотиться будут коллективно. И свою добычу продавать государству за полную стоимость. А потом деньги поровну разделите между собой, чтобы не было ни богатых, ни бедных, ни обиженных. Чтобы - все равны.
Федя крепко задумался. Потом сказал:
- Не, такой кооператив нам не годится, чтобы всем поровну. Если охотники торговать будут, то когда и зверя промышлять? Охота - она времени требует и силы. Год поторгуешь, а в следующем и торговать нечем станет. И гол как сокол. Опять же насчет ровности. Я, к примеру, со своим Бусько за день верст сорок обойду и два десятка белок возьму. А такие, скажем, как Зильган Петр, и двадцать верст не пройдет. Ему лень. Пяток белок возьмет - и хватит ему, он уж устал. Какого лешего я с ним делиться стану, чтобы у нас одинаково было? Он как сонный по тайге шатается… Нет, я с таким делиться не буду. Я искал, я поймал - моя добыча. И батя мой тоже не будет таких кормить. Пусть-ка сами побегают. Лодырь, он и есть лодырь… Иное дело, когда артельно промышляем. И далеко уходим, за Урал, скажем. Там одному плохо, там сообща все стараются. Тогда - да, тогда добычу поровну делим. Исстари повелось. Но там и забот больше, там инако нельзя. Однако артельно поохотились, добычу разделили, и опять каждый сам по себе. У каждого свои заботы, Илья. Люди ведь разные. Один и старательный, и шустрый, а фарт не идет, не хватает чего-то. Другой ленивый, и ему лишь бы кусок на столе, пускай без приварка. Всякие люди. Артельно ходить хорошо, Илья, однако в артель мужики не всякого возьмут, это уж точно. И не каждый год ходим, нет нужды каждый год артелью ходить.
- Я и не сказал, чтобы обязательно артелью и каждый год. Можно что-то еще придумать, хорошее, для всех людей. Для того и выберем умных новые законы сообразить.
- Если другое, хорошее для людей - тогда можно, конечно,- согласился Федя.
- Главное, Федор, чтобы жить без эксплуатации, что-бы на чужом горбу никто в рай не ехал. Ты это возьми в толк.
- Я возьму,- пообещал Федя.
Лишь на четвертую ночь приплыли они к охотничьей избушке семьи Тулановых. В пути получилось все удачно, обошлось без лишних глаз. Две лодки только и повстречались между деревнями. В одной сидела молодая женщина, повязанная платком по самые брови, а на носу лежал, опершись на локоть, мальчонка. Проплыли молча, без вопросов. А потом встретился дед Микулай Иван - по-русски: Иван Николаевич. Дед долго смотрел на них и громко спросил:
- Но-о, не признаю никак… Кто будете, добры молодцы?
- Здравствуй, дедушко Иван! Не признал? Я из Изъядора, Федор, сын Михаила Андреича. Прошлой зимой к вам заезжали.
- Старые глаза подводят, вижу, личность знакомая, a никак не признаю - кто. А второй-то?
Лодку деда Ивана течением уже далеконько снесло, дед смешно стоял, повернувшись боком и приложив ладонь к уху, стоял и ждал ответа. Но Федя схитрил, выждал приличного расстояния и ответил издалека:
- А брат мой двоюродный. К нам поднимается, погостить едет.
Дед закивал, закивал, будто и вправду признал Фединого братана:
- Но, но… так и есть,- и махнул рукой, словно благословляя.
Не раз они видели лодки, вытащенные носом на берег, а наверху - дым костров. Иногда кто-то и покажется на обрыве, молча посмотрит, как люди поднимаются на шестах вверх по течению, и снова уйдет к работе. Луга расчищают, самое время. Своими соображениями Федя поделился с Ильей, когда они окончательно приехали на место.
- Ну, прибыли наконец.- Они вышли из-за поворота лесной речушки, и Федя приткнул лодку к невысокому, травянистому берегу. -Все, Илья. Теперь выйдем да поговорим, как дальше быть.
Илья удивился, он, видимо, думал, что приплыли они хоть в маленькую, но деревушку. А тут сплошная парма, и человеческим жильем даже не пахнет. Только берег у воды, куда причалила лодка, немного утоптан. Федя вслед за Ильей тоже вышел на берег, взял из лодки вещи, ружье, топор…
- Здесь наша с батей охотничья избушка, Илья. Сейчас туда идем, печь топим, еду варим. Спешить теперь некуда.- И он направился к высоким разлапистым ёлкам. Хорошо заметная тропа вела их мимо вековых елей вверх по берегу и саженей через десять привела к маленькой избушке, съежившейся под двускатной крышей.
Шагах в пятнадцати в стороне стояла другая избушка, чуть поменьше, односкатная, но тоже из бревен, основательная. A еще чуть дальше - лабаз на высоких стойках. Федя почувствовал себя совсем дома.