Страница 26 из 77
И Федору - вдруг - очень, очень захотелось остаться. Уж как соскучал по дому, по родным,- а тут понял, что непременно останется здесь еще на день, чтобы следующим вечером, на посиделках, побыть рядом с этой насмешливой Ульяной…
Накануне днем обговорили, что домой отвезет Федора его двоюродный брат, четырнадцатилетний Петя. Хотели выехать рано утром назавтра. Так что сейчас бы самая пора спать, дабы в дороге не клевать носом. Федор поднялся на полати, неторопливо снял тельняшку, напряг и распрямил плечи, поиграл мускулами - тело соскучилось по домашней работе. Надо было предупредить бабушку и тетю Настю, да и Петю тоже:
- Тетя Насть, бабушка, слышьте… Если я еще на завтра останусь, а? Ничего? А послезавтра пораньше и выедем…
- А-а, понравились наши девчата!- сразу разгадала тетя Настя.- Так-то вот… красиво наши девушки поют, заслушаешься…
- Оставайся, дитятко, поживи,- откликнулась и бабушка.- Нам-то лишний день радости, оставайся, Федюшко.
Вздохнула старая.
- Гришатку-то мы теперь никогда не увидим…
Тетя Настя всхлипнула, но переборола себя и обратилась к Петру:
- Ты, Петя, тогда съезди завтра за дровами, сынок.
- Да мы вдвоем и съездим,- обрадовался Федор.- Быстрее управимся,- и толкнул братана в бок. На одних полатях спали.
- Ты бы отдохнул, Федя,- попросила бабушка.- Вон уж сколько тебе досталось… А Петя наш и сам справится, эвон какой вырос, полный мужик…
- Ничего, помогу. Работа по дому - она сама по себе отдых. Дрова в сани грузить - это не пудовые снаряды таскать да в ствол пушки запихивать… Живой остался, так теперь я воз дров хоть на себе приволоку!
- Ну сходи либо, дитятко, коли соскучал по крестьянской работе,- улыбнулась бабушка, по голосу слышно было - улыбнулась.- Только оденься теплее.
И Федор уснул со счастливой улыбкой. Конечно, до родного дома еще ехать и ехать, но и бабушкин дом - родной, все тут такое понятное, свое, близкое… До чего же хорошо здесь!
Назавтра Федора одевали бабушка и тетя Настя, выбирали из рабочей одежи, что получше, потеплее, что подойдёт. Зипун подошел дедов, а валенки и беличья шапка с длинными ушами достались дяди Дмитрия… Пётр ждал на улице, готовый ехать. Федор сначала, обошел вокруг запряженной лошади: потрогал ручку топора, воткнутого между прутьями мата, настланного в санях, деревянную лопату - снег разгребать, покачал дугу, попробовал гужи.
Пётр обиделся:
- Проверяешь? Думаешь, не… Но Федор разгадал обиду братана:
- Нет, нет, Петро. Я же вижу, какой ты крепкий, вижу - наверняка затянешь супонь, как полагается. Просто сам я давненько лошадь не запрягал…- говорил и тайком высматривал, не покажется ли из соседнего дома Ульяна. Нет, не показалась.- Знаешь, Петро, после пушек, снарядов, после железа всякого так мне хочется ко всему деревенскому прикоснуться… Давай, поехали. Ты садись в сани, а я по деревне пешком пройдусь. Только не гони сильно.
Но и по деревне Уля не встретилась. И с чего бы это так застряла в голове эта девушка…
За дровами до темноты они успели дважды съездить. Лопата для снега и не понадобилась - снег еще не глубокий, не намело. А погрузить дрова, да выгрузить, да сложить в поленницу позади пристройки для Феди была одна радость - как игра. Не чуял он никакой усталости, мог бы даже сам взяться и вместе с лошадью тянуть воз: хотела душа настоящей хозяйской усталости, хотела. Еще до ужина Анна сообщила брату, где вечером молодежь соберется на посиделки. Сказала: в складчину собрали шаньги, пироги, керосин для ламп, а Костя Савин зайца приволок, на жаркое. У Анны щеки пылали кумачом, радостью горели глаза. Так ей хотелось скорее попасть на вечеринку.
- Сходим, Федя, повеселимся. Ты рядом со мной садись, ладно? Ну, если, конечно, не потянет тебя куда в сторону…- Анна хитренько усмехнулась, пристально глядя в глаза брату.
- Если не потянет, обязательно рядом с тобой сяду,- улыбнулся тот, стараясь отшутиться и не показать, что же зародилось у него на сердце.
Когда пришли на посиделки, народу набилось уже - полная изба. Высоко на божнице дымилась коптилка. Девчата расселись вдоль стены, вспархивали в воздухе их веретена. Кое-где между ними сидели и парни, но большинство сгрудилось у задней стены, силами мерялись: кто на скалках, а кто и перетягиваясь согнутыми пальцами.
Ульяна была уже здесь и позвала их:
- Анна, сюда, мы с Костей для вас места держим. Как хотелось Федору примоститься рядом с Ульяной, но он заколебался, слишком уж мало места оставалось.
- Да тут… как же… я как медведь протиснусь, да вот вас потесню…
Ульяна посмотрела на него мельком, стыдливо прибрала глаза, пригласила тихо:
- Садись, Федя… ничего, не потеснишь… Я вот с вязаньем, рукавицы вяжу…
Федор устроился рядом с Ульяной, и от прикосновения к девушке сердце его так заколотилось в груди, наверное, на улице слышно стало. И в голову шибануло, словно после стакана доброй браги. Федор сидел и боялся шевельнуться, сам себе казался чем-то вроде мерзлого пня. Мерзлый-то мерзлый, а в пот бросило. Ульяна тихонько шевелила спицами, но телом тоже замерла, замерла, замерла…
Сказала наконец:
- Что, Федя, не хочешь с нашими парнями силой помериться, как тогда, в Троицу, помнишь?- И спохватилась испуганно:-Ой, да я забыла совсем, у тебя, поди, плечо до сих пор болит?
- Сейчас уж не так болит, ничего, терпимо,- тихо, только ей, Ульяне, ответил Федор.- Но пускай ребята между собой потягаются. Тогда, в Троицу, я еще мальчишкой был, лестно мне казалось больших перетянуть. А теперь уж и нехорошо вроде, aгa? Всех перетяну, скажут, вот, для того и остался лишний день, чтобы похвастаться, повыставляться…
- А ты не для того остался?- лукаво спросила, не удержалась Ульяна.
- А я не для того остался,- серьезно подтвердил Федор.
Помолчали. Ульяна снова взгляд свой за длинными ресницами спрятала, замечательные у нее ресницы, необыкновенные какие…
Скоро пришел парень с гармонью. Встретили его радостным криком, с двух сторон взяли под руки, усадили в красном углу на специальное место, которое для гармониста хранили свободным. Одна девчонка поднялась на приступочку и спросила у лежащей на печи хозяйки:
- Евгенья Тимофеевна, ужас как поплясать хочется, а? Можно, мы немножко попляшем?
- Да пляшите, дело-то молодое. Только не сильно топайте, печь старая, развалите, чего доброго…
Быстро разобрались на пары - танцевать кадриль. Анну пригласил парень, что сидел рядом с ней, с другой стороны от Федора. Это и был тот самый Костя, который зайца пожертвовал честной компании. Федор плясать кадриль не умел, да и совестился, взрослый мужик, на войне раненный, топтаться молодяжкам на смех…
Ульяну пригласил кто-то другой. Она встала, хотела вязанье свое оставить на лавке, заколебалась, затем быстро, не глядя на Федора, положила ему на колени:
- Подержи, Федя, пожалуйста… Пока кадриль… Федор сжал пальцами шерстяной клубок, смотрел на танцующих, чувствуя, как греет ему ладони вязанье Ули. Как хорошо, что отдала она ему на хранение свою работу, рукоделье свое. Она как бы и не сказала ничего такого, а вот отдала вязанье, будто предупредила: сейчас вернусь и снова рядом с тобою сяду, Федя… Неужели и она что-то такое чувствует, ну, что и он к ней?
Плясали от души, важно шаркая по полу валенками, покачиваясь красиво и плавно. Но без притопов.
Как просила хозяйка. Один парень все ж не вытерпел и лихо топнул. Вернее сказать, не он топнул, а сама нога его выстрелила сверху вниз, ударила в пол - ну требует же душа! Но парня тут же дружно одернули: против воли хозяйки, которая милостиво предоставила помещенье для вечеринки,- ни-ни, не топать.
После кадрили все танцоры выскочили на улицу проветриться и занесли с собой в избу свежий воздух. Даже в слабом свете коптилки видно было, как приятно возбуждены Анна и Уля.
- Почему ж ты, Федя, не пригласил Ульяну на кадриль?- спросила Анна.
- Да вот… слабоват я в кадрили, Аня, у нас в Изъядоре кадриль не пляшут.