Страница 96 из 97
Антонин быстро подходит к огромному биноклю, установленному на штативе.
- Они машут нам рубашонками!-растроганно говорит он и вдруг разражается бранью: - Черт возьми! Двое там дерутся! Сейчас же прекратите, ребята! Антонин отталкивает бинокль, словно он мешает ему, и сам улыбается обману зрения.
- Теперь на свете еще только, то есть уже только, дети дерутся! отмечает Аничка и издали посылает им свою улыбку, всепонимающую улыбку воспитательницы вот таких малышей...
Наступила ночь, мягкая и нежная, как бархат, утканный золотыми звездами. Аничка не может уснуть. Она выходит на палубу. На корме, в уголочке, она находит свободную кушетку. Две голубые занавески по ее бокам слабо раздуваются от легкого ветерка.
Аничка ложится. Она лежит, подняв подбородок вверх, раскинув руки, похожая на большого ребенка.
Девушка вспоминает о своем любимом и о таких же вот звездах, под которыми родилась их робкая любовь, о его глазах, в глубине которых она с затаенным дыханием прочитала, что ее еще что-то ожидает и что именно это будет самым важным и самым изумительным из всего того, что таит в себе человеческое тело. Что чудеса совершаются не только вокруг нас, но и в нас самих, и они-то и есть самые прекрасные. Что единственное и настоящее счастье в этом мире может дать человеку только человек.
Ее Павел - один из строителей обсерватории на горе Братства, купол которой в ясную погоду виден даже в Градце [Градец - город в Чехии. ]! Такой же робкий, как и она, он все знает и все понимает, кроме женщин. Он прошел вдоль и поперек все части света, и только этой страны еще не знает. Это таинственный остров, который лежит перед ним, и он боится открыть его.
Их руки сплетаются, их губы жаждут слиться в поцелуе, но до сих пор они ни разу не поцеловались - вот какая это любовь! Павел такой же непорочный, как и она. И, если он когда-нибудь сорвет этот цветок, то он и себя сорвет!
Ей вспомнился закат солнца, который она наблюдала, сидя рядом с любимым. Как это было изумительно, каким мощным порывом были объяты его тело и душа, какие струны зазвучали в нем, куда он вознесся со своими планами; а потом он улетел, и все закаты солнца поблекли и погасли...
Так грезила Аничка с закрытыми глазами.
И вдруг она вздрогнула от неожиданного толчка.
Что-то мягкое, шелковистое упало ей на глаза, черный мешок мрака навалился на грудь, и в этот момент она почувствовала на своих губах чье-то горячее прикосновение. Она хотела кричать и не могла. Хотела кусаться, драться, выплюнуть эти дерзкие уста, но, прежде чем она опомнилась, все исчезло. Но это была не галлюцинация, это был поцелуй кого-то чужого, продолжавшийся одно лишь мгновение. Аничка вспомнила Павла и с ужасом поняла, что все кончено. Она чувствовала, что изо рта у нее льется кровь...
Девушка стала звать на помощь. Раздались тревожные звуки сирены.
Проснулись спавшие пассажиры и выбежали из своих кают. Они нашли ее потрясенной и подавленной, лицо она закрыла всеми десятью пальцами, из-под которых текли слезы. Антонин взял Аничку за руку, стараясь заглянуть ей в лицо. Но она вырвалась и, прежде чем он мог помешать ей, вскочила на перила и бросилась вниз.
- Ныряльщик! - закричало в одно и то же время несколько голосов, но в этом крике о помощи не было надобности. Стройный, худощавый юноша уже застегивал свой комбинезон с крыльями. Задержавшись на перилах, он вытянул вперед руки и скользнул вниз головой в воздушное пространство. Световая рука прожектора опустилась глубоко в темноту и нащупала на дне светлую точку. За ней следом и бросился стремглав ныряльщик Вацлав, как альбатрос за своей добычей...
Все пассажиры сошлись на том, что человеку, совершившему такое преступление, нет места в их обществе. Никто не требует его признания, никто не интересуется его именем. Для всех было бы тягостно и невыносимо смотреть ему в лицо. Как только стемнеет, пусть он использует свой парашют...
Так он и сделал: ночью он исчез тихо и незаметно, свидетелей его ухода не было, его имя не было произнесено. На следующее утро, когда пассажиры обменивались пожеланиями счастья и радости в новом дне, на одного человека стало меньше - вот и все...
За развевающимися бледно-голубыми шелковыми занавесками снова звучат музыка и пение, время от времени слышатся удары гонга, пиршественные залы заполняются народом. У всех пассажиров легко и весело на душе, их взаимоотношения исполнены неизъяснимой нежности, благодарности и гордости. После того как с корабля был сброшен живой балласт, их сердца, ликуя от радости, вознеслись еще выще. Они окружают Аничку вниманием и нежной заботой. А она утверждает, что давно уже простила его. Своим уходом он искупил вину. Все-таки он был человек!
Солнце спускается к западу и окунает легкие облака в розовый сок. Плавно несется воздушный корабль. Курс - на восток: через Москву в Пекин.
Небо отливает перламутром, глубины грустят в предчувствии тьмы. Наступает вечер, сгущаются сумерки, огненные глаза рефлекторов сверлят темноту. На корабле начинаются игры, пение и хороводы, рассыпаются огни фейерверка, до ночи звучат смех и веселье. И вдруг зазвонили колокола.
Ревут мегафоны:
- Смотрите на восток!
Все бросились на палубу. На востоке загорелось сияние, как будто перед восходом полуночного солнца. И внезапно перед изумленными взорами пассажиров появляется в темноте огненный колосс, чудесное небесное тело. Это Комета с красной звездой на челе, ее массивный хвост сверкает, как звездное небо.
Но вот пылающая оболочка меркнет, сияние исчезает, видны лишь ряды освещенных окон, а над ними огненная надпись "Пушкин". С пролетающего корабля доносится музыка, словно он сам является огромным музыкальным инструментом.
- Он бы нас заглотил целиком, даже после ужина,- одобрительно сказал штурман, а поваренок считает: - Одна, две, три... восемь палуб!
Голоса, которые радионы передают с палубы на палубу, скрещиваются:
- Здравствуйте, товарищи! Куда? Куда?.. - приветствует по-русски голос нашего капитана Блажея, испытанного аэронавта, который с юных лет живет в воздушных просторах.
- Да так! Немного погулять по свету,- из вежливости по-чешски отвечает гулкий голос, словно отлитый из меди.