Страница 75 из 97
Она наморщила носик.
- Но может каждую минуту расстроиться.
И она начала жаловаться на его золотое сердце, которым он готов поделиться с каждым встречным.
- Он знает, что я люблю цветы. Ну, пусть бы принес мне небольшой букетик, а то тащит целые корзины цветов или чуть ли не деревья в горшках.
- Видишь, какой я забывчивый! - хлопнул я себя по лбу. - Я абсолютно забыл об этой прекрасной черте его характера, когда рассказывал о моем Фране! А ведь об этом можно было бы написать целую повесть!
- О расточительности будущих людей? - удивилась Либа.
- Об их щедрости. Расточительности не будет, если все будут расточительными!
- Понимаю. Ты хочешь сказать, что тогда всего будет вдоволь.
- Вот именно...
- Но тогда подарки потеряют свое значение. Как может обрадовать меня подарок, если у меня будет все, что душе угодно?
- Еще больше, чем теперь.
- А я повторяю, что подарки потеряют свою ценность.
- И даже в том случае, если человек подарит .человеку то, что ему дороже всего? Пусть это буд-зт пустяк, но он будет ценен заключенной в нем любовью и радостью от этой любви...
- Пожалуй, ты прав.
- Это будет эпоха подарков. Не будет ни одной вещи, которую люди не могли бы подарить друг другу.
- Но в конце концов и в наши дни...
- Всякий подарок, хотя бы букетик полевых цветов или букетик, сделанный из золота, будет, собственно, лишь воплощением улыбки, пожатия руки или ласки.
- Ах, дядя, теперь я понимаю тебя! Садись и пиши рассказ о щедрости или о подарках.
- А этот твой Алеш, он от рождения слепой?
- Нет, он потерял зрение в концентрационном лагере. А почему ты спрашиваешь?
- Мне нужен слепой от рождения. Родился слепой ребенок. Я хочу сделать кое-какие наброски.
- Ага, явилась муза. Ну, я пошла.
- Но ты ее сестра, Либушка!
Вчера после обеда Либа влетела ко мне с "замечательной идеей".
- Дядя! Пиши! Коляски!
- Какие коляски? - изумляюсь я.
- Детские коляски, - и, задыхаясь, она начала рассказывать о том, какими будут через сто лет детские коляски. Я не мешал ей говорить и забавлялся чисто женским воображением моей племянницы.
По ее словам, каждая коляска будет представлять собой некий уникум, созданный общими усилиями конструктора и художника. Ребеночку в ней будет куда удобнее, чем на руках у матери. Коляски будут различной ширины и вместимости, ведь в некоторых из них будет лежать двойня и даже тройня. Требуемая температура, искусственный ветерок, маленькое солнышко, если большое спрячется за тучи, автоматический менятель пеленок - все это должно якобы предотвращать плач и обеспечивать глубокий сон ничего не подозревающим наследникам славы и благоденствия грядущих эпох.
- Послушай, Либа, - сказал я и испытующе посмотрел ей в глаза, - уж не собираешься ли ты выходить замуж?..
Мне показалось, что она покраснела.
- Ну а если бы? - мотнула она головой.- Что я несовершеннолетняя, что ли? И вообще как это могло прийти тебе в голову?
Я засмеялся.
- Случайно, Либушка! Совершенно случайно я подумал об этом!..
И вот теперь я переписываю все сызнова. Пишу новое начало. Чтобы в нем прославлялась щедрость людей будущего - и детские коляски. Но у меня есть сомнения относительно этих экипажей. Сперва мысль показалась мне слишком дикой, но все же я решил попробовать. Не знаю только, справлюсь ли я с ней, не была ли это лишь минутная слабость, когда я поддался голосу Сирены!
ОТ КОЛЫБЕЛИ К СИМФОНИИ
Oзаренная летним солнцем, вдоль озера вьется Аллея колясок. В развесистые кроны лип вплетаются цветные стекла и белый мрамор.
Это Аллея статуй и скульптурных групп, изображающих эпизоды из жизни ползунков. Здесь рассказывается о первых нетвердых шагах, о протянутых к маме ручках-подушечках, об обряде кормления, о скривившихся ротиках, готовых вот-вот зареветь, о сидении на круглом троне горшочка. Статуи окаймлены кустами распустившихся георгин, названных именами ребятишек, но для описания оттенков их окраски не хватает слов и человеческой речи.
Это - аллея колясок и материнской гордости.
Здесь прогуливаются со своими младенцами мамаши, совсем не похожие на матерей - такой у них свежий и юный вид, можно подумать, что это старшие сестры малышей...
Одни из них идут весело, легкой походкой, так и кажется, что они того и гляди начнут танцевать или прыгать. Другие шествуют величаво, ибо нет более торжественного обряда, чем везти коляоку со спящим человеческим детенышем, который вступает в жизнь, подобную чуду.
- Я вас здесь еще не видела,- обращается русоволосая мамаша с тройней в широкой коляске к брюнетке с одним младенцем.- Я Гана.
- А я Ленка!- представляется брюнетка с алой лентой в волосах.- Я здесь всего лишь третий раз, но вашу коляску я уже знаю, как можно ее не знать! Вчера я заглянула в нее, проходя мимо вас, но ничего не увидела...
- Я сейчас вам представлю их!
Пани Гана наклонила коляску - задние колеса приподнялись. Теперь дети лежали на дне ее в наклонном положении.
- Вот это Ганичка. Ту в середине зовут Яна. А вон та, третья, Аничка...
- Как вы узнаете их? - удивилась пани Ленка.- Ведь их нельзя различить!
- А я и в темноте их различаю! Они совсем не похожи друг на друга. Только глаза у всех одинаково голубые.
- Как и у вас...
- У нас вся семья голубоглазая,- смеется блондинка и закидывает свою соломенную шляпу с голубой лентой за спину.- Мне хотелось бы какойнибудь другой цвет, но ничего не выходит...
- Ну, еще не поздно! - утешает ее Ленка. - У вас может быть еще и черноглазка...
- Что поделаешь, я не могу налюбоваться на вашего младенца!
- Я могу дать вам адрес доктора Вагнера, позвоните ему,- советует ей Ленка.- Он производит опыты с пигментацией. Те матери, которые обращаются к нему за врачебной помощью, путем взаимного обмена приобретают для своих малюток желаемый цвет глаз и волос...
- Да, я знаю его,- легкомысленно улыбается Гана.- В прошлом году мы с мужем были в Евпатории. Природа там делает чудеса. Наверное, поэтому и родились трое, - залилась она звонким смехом.
- А как ваша работа, хорошо идет? - спрашивает Ленка, потому что справиться о работе является признаком хорошего тона.