Страница 4 из 54
Это, конечно, бренди. Марго испуганно вытаращилась на меня, а прыщавое дарование заткнулось и довольно быстро слиняло со своими книжками, рюкзаком, плеером и жевательной резинкой. И мы сели курить и пить чай. Курить при учениках Маргарита считала непедагогичным.
— Что уж ты так сразу… — укоризненно покачала она головой. — Пожилой преподаватель… Я, между прочим, на год моложе тебя, только выгляжу… солиднее.
— Потрепаннее ты выглядишь, — обрубила я. — Жрать меньше надо, и так корова! На диету какую-нибудь сядь, что ли… Эх, пропадешь ведь без меня! Кто тебя вразумлять будет?
— Ты куда-то уезжаешь? — испугалась Марго.
— Еще не знаю… надеюсь, что нет… Меня посадят… скоро… Сделал дело — садись смело! И моей любимой передачей будет чай и вишневое варенье… без косточек. Ты будешь носить мне вишневое варенье?
Я всхлипнула. Марго смотрела на меня большущими слезливыми глазами, откусив полпирожка и не смея проглотить.
— А может быть, меня повесят… по закону всемирного тяготения, — продолжала куражиться я. — Эм на жэ, где эм — моя масса, а жэ — пятая точка… И когда у меня спросят о последнем желании, я скажу, что всю жизнь мечтала выучить китайский язык… в совершенстве!
— Да ну тебя! — махнула пухлой белой рукой моя подруга и отправила пирожок в последний путь. — Наклюкалась — и куролесишь! Мамай вон тоже думал, что его узнает весь мир! А его знают только шестиклассники, да и то одни заучки! Убирай на шкаф свое барахло, пойдем телевизор смотреть. Таблетку только приму, голова раскалывается…
Держась за поясницу, охая и причитая, она полезла в шкафчик, набитый кулечками с лечебными травами и коробочками с лекарствами. Такой шкафчик у меня тоже есть, я стараюсь пореже в него заглядывать. Только уж, когда совсем прижмет.
Телевизор у Маргариты не включался. Я потянула за провод — и вилка вывалилась из стены вместе с розеткой, повисла на двух пыльных проводах с желтой от старости изоляцией.
— Агнесса, куда ты лезешь спьяну?! — всплеснув руками, запричитала Маргарита. — Как тебе не стыдно?! Ну и что мне теперь делать?! Витьку неделю буду просить, чтобы починил! Что за горе мне с тобой!
Она разохалась, расквохталась, пошла в ванну за мокрым полотенцем, обвязала голову, прилегла на диванчик и сделалась такой бессильной, такой несчастной, что я и думать забыла про свою тюрьму. Жалко мне ее стало — и неловко за эту чертову розетку. Дети ее в ссоре между собой — второй год таскаются по судам, делят отцовскую дачу и развалюху-автомобиль…
— Ну, не стони, не стони, квашня… — виновато сказала я. — Где у тебя отвертка? Я поправлю. Тут дела на три минуты. Это нас мужики всегда дурачат, будто работы невпроворот!
— Оставь, оставь! — замахала она руками, быстро-быстро, точно наседка крыльями. — Еще убьет тебя током — отвечать потом! Ты же не умеешь!
— Не боись! — сказала я уже почти трезвым голосом, чувствуя небывалый прилив энергии и энтузиазма. — Все могут короли… но королевы могут больше! У тебя, как и положено гуманитарию, патологический ужас перед техникой и раболепное преклонение перед мужчиной! Давай молоток, отвертку — и я тебе покажу, что такое инструмент в руках настоящей женщины. Запомни на всю жизнь: шуруп, забитый молотком, держится лучше, чем гвоздь, закрученный отверткой! А отчего это у тебя голова так разболелась?
— У соседа опять всю ночь музыка… — кисло кивнула Маргарита на стенку с вываленной розеткой. — А я весь день хожу, как пыльным мешком ушибленная…
— Так сказала бы ему! Чего же не сказала? Эй! — потеребила я Марго за ногу.
Но она только хлюпнула носом, сморщилась и отвернулась к старому гобелену на стене.
— Эй! Да ты, никак, его боишься?!
— Не боюсь я никого…
— Боишься!
— Не боюсь! Я говорила… два раза…
— А он?
— А он мне пообещал костыли подарить… и первую группу инвалидности на всю оставшуюся жизнь. Такой хам… не знаю просто, откуда такие берутся.
— Бабы их рожают! — решительно сказала я, поднимаясь с дивана и направляясь к двери.
— Не смей! — испуганно охнула Маргарита. — Это подонок отпетый! Он у Кузьмича собачку убил… просто взял за ноги и об угол! Тявкнула она на него! Он и тебя так же точно…
— Кишка тонка! — зарычала я и несколько раз постучала кулаком в стену, предупреждая врага, что мы идем.
Очень кстати он мне подвернулся — а то мне оттянуться не на ком было. Не очень соображая, что делаю, повинуясь одному могучему порыву праведного гнева, я, прихватив по пути молоток, вышла на лестничную клетку, неумолимая, как Немезида. Марго пришлепывала за мной, шаркая тапками, и по-бабьи причитала:
— Господи, хоть бы его дома не было, Господи, хоть бы только его дома не было…
— Ничего! — утешила ее я, яростно вдавливая кнопку звонка. — Тогда дверь молотком покурочу! Хамов надо учить! Молоток — оружие пролетариата! Знаешь, какая это серьезная вещь… в руках разъяренной женщины! Выходи, подлый трус!
Очень мне хотелось оторваться на ком-нибудь за нашу с Марго безоблачную старость.
За дверью происходило нечто странное, только я спьяну не сразу сообразила, что там не все чисто. Сначала долго никто не подходил, и я даже разок-другой припечатала молотком по дерматину так, что железо под ним прогнулось и загудело. Оценив мой решительный настрой, кто-то осторожно подошел и заглянул в глазок, изучил наши искаженные физиономии — мою от злости, а Маргариты от испуга, — и так же на цыпочках удалился. Уже тогда можно было «просечь фишку», как говорит молодежь. Слух у меня чуткий, просто звериный, и я слышала, что человек за дверью ходит в тяжелой обуви. Не в тапочках, не босиком, а именно в тяжелых ботинках на толстой грубой подошве. Странно это для спящего хозяина… если, конечно, он с бодуна не заснул в этих самых ботинках.
— Выходи! — снова завопила я, размахнувшись молотком так, что Маргарита едва успела увернуться. — Открой дверь, если ты мужчина! Я тебе покажу кузькину мать!
За дверью шептались. Кто-то виновато и горячо оправдывался. Я продолжала трезвонить, и уже соседи по площадке выглянули и предложили вызвать милицию. Маргарита их успокоила. После слов о милиции в квартире соседа произошли какие-то движения, замок щелкнул, и дверь осторожно приоткрылась. В узенькую щель просунулась весьма широкая морда — типичный уличный «биток», с толстой золотой цепью на неохватной шее, только без привычной наглой мины. В серых бесцветных глазках, затерявшихся где-то под покатым лбом, я неожиданно для себя увидала слезы — и даже опешила от неожиданности. Неужто у меня провалы в памяти, и я уже успела садануть его молотком?
Пока я, опустив взгляд, недоуменно разглядывала свое орудие, «биток» странно дернул головой, точно кто-то невидимый за дверью наподдал ему в загривок, сглотнул слюну, обозрел нас умоляюще и обратился к Маргарите, которую узнал.
— Я понял… я все просек… — промямлил он. — Не надо шума…
— Это вам не надо шуметь, молодой человек! — решительно, но недостаточно грозно сказала я. — У вас соседка — пожилая женщина, уважайте ее покой!
— Я усек, тетка… — снова глотая слюну, забормотал «брателло». — Все путем будет…
— И попросите прощения за свое поведение!
Тут его блеклые гляделки полыхнули вдруг лютой злобой, он рыпнулся было что-то ответить, но тотчас сник, опустил голову, покраснел, как невеста, и с навыками матерого второгодника промычал в пол:
— Извините… я больше не буду…
— То-то же! — торжествуя, крикнула я, но он уже закрыл дверь. Я обернулась к перепуганной Маргарите. — Видала? Вот так с ними надо! Если еще будет шуметь, скажи, что меня позовешь!
Мы с победой вернулись в квартирку Марго; подруга преданно дышала мне в макушку.
Она безропотно принесла отвертку, уверовав в мои неисчерпаемые таланты. Я присела, приноровилась у вырванной розетки — но тут как раз и подстерегали меня некоторые трудности. Оказывается, для того, чтобы починить розетку, мало быть настоящей женщиной и слона на скаку останавливать. Эти увертливые проводочки с маленькими винтиками никак не давались мне в руки. Ругнувшись и уронив отвертку на пол, я попробовала покрутить винт ногтем, но только ободрала маникюр. Вдобавок меня ощутимо тряхнуло током!