Страница 25 из 54
— Непоследовательная, вот! — храбро заявила Маргарита, на всякий случай отодвигаясь за мою спину. — Ты же сама говорила, что надо делиться!
— Я была не права! Признаю свою ошибку, довольна?! Не довольна?! Обиделась?! Ну и фиг с тобой! На обиженных воду возят!..
Глазки Маргариты наполнились слезами. Она готова была разреветься, как в первом классе! И, разумеется, как в том самом незабвенном возрасте, когда деревья были большими, а собаки и люди — добрыми, мне пришлось ее защищать! Господи, как мне это надоело! Ничего не изменилось за полвека!
— Маргарита Карловна, валькирия ты наша прусская, — нежно проворковала я. — Нечего тут хныкать, не детский сад! Ты уж определись, пожалуйста! Так нельзя! То ты участвуешь, то ты не участвуешь… достала уже!
— А она участвует, когда бабки надо делить! — съязвила безжалостная и острая на язык Зинаида. — А чуть соседушка косо в ее сторону посмотрит — она уже и не участвует! Предательница! Не бери ее в команду, Нюська! Толку от нее никакого не будет, только расходы одни! Ну что ты умеешь делать, что, скажи?! Детишек падежами мучить — только и всего! Маша так помыла раму, что у мамы шары на лоб! Иди, зубри букварь. Нам с Нюськой кой-какие дела обсудить надо.
— Давайте без личных оскорблений, девочки, — командным тоном сказала я, привычно беря в руки бразды правления. — Марго, ты должна решить раз и навсегда — ты с нами, или нет. Независимо от поворота событий всех предстоящих, и весьма возможных, подчеркиваю, опасностей!
Мой суровый голос напугал это робкое шестипудовое создание.
— Я не знаю… — беспомощно развела руками Маргарита. — Что вы ко мне пристали?! Я женщина, в конце концов! Существо противоречивое… легко поддаюсь посторонним влияниям, в панику впадаю… Мы, женщины, последовательны в своем непостоянстве!
— Нет, ты посмотри на нее! — изумилась Зинаида. — Женщина она, глядите… А мы, по твоему, кто?! Лошади?!
Я при этих словах чуть не заржала, потому что Зинка Учонкина уж точно больше напоминает старую клячу, чем женщину в моем понимании. Пришлось закашляться и пригнуться пониже к столешнице, пряча глаза от подозрительного взора Зинаиды.
— У меня гуманная профессия… — почти зарыдала Марго. — А вы черствые, бездушные… вам деньги застят весь мир… все человеческое…
— Ой, ой, понеслась душа в рай! Ты, Нюська, делай как хочешь, а я ей от своей доли ни копья не дам! Накось, выкуси!
И разбойница Зинка сунула плачущему филологу под нос свой костлявый пролетарский кукиш.
Нет, ну почему так?! Почему как добрые дела — так обязательно за мой счет! Что я вам всем — дойная корова, что ли?! Если я имею понятие о добре и зле, причем, не по книжкам, а выстраданное — смею вас заверить, если я тонко чувствую несправедливость, и всегда меня подмывает вмешаться, когда сильный обижает слабого, если у меня еще не окончательно атрофировалась совесть — рудимент дворянской России — почему всегда так оказывается, что я же и должна за это платить! Нет, ни одно доброе дело не остается безнаказанным, это факт!
Я повозмущалась, поохала, почертыхалась про себя — и согласилась выделить несчастной стенающей от несправедливости жизни Марго десять процентов из моей доли. Вы думаете, она обрадовалась? Возблагодарила меня? Схватила за руки и прижала к своей пухлой, как подушка, груди? (Я, кстати, терпеть не могу, когда она это делает). Ничего подобного! Это угнетенное родителями и учителями создание разревелось пуще прежнего! Я уже перепугалась не на шутку! Может, у нее нервный срыв с голодухи?! Такое бывает, между прочим, по себе знаю — я, правда, обычно не плачу, а даже очень наоборот: когда у меня нервный срыв, ко мне лучше ближе пяти метров не подходить, но Маргарита — другое дело, у нее реакция астеническая.
— Маргаритка, милая, чего же ты плачешь?! Все ведь хорошо, мы тебя приняли, и ты получишь свои десять процентов… если мы все не падем смертью храбрых… Десять процентов — это знаешь, какие большие деньги? Это миллион! Ты будешь миллионершей, Марго! Пенсионерша-миллионерша, представляешь?!
— Да-а… — капризно заныла эта плакса-вакса, хлюпая красным носом, точь-в-точь как в детстве. — Несправедливо-о… Вы меня всегда обижали-и… и теперь вот тоже-е… Тебе шесть миллионов… Зинке три-и… а мне только оди-ин… У-у-у…
А ведь умеет считать, зараза старая! Только притворяется дурой, когда у кассы деньги норовит недодать! Что мне оставалось делать, черт возьми!? Я сдалась и пообещала ей три миллиона. Пусть задавится! В конце концов, это мужчины без конца ссорятся из-за денег. Женская дружба — совсем другое дело. Она бескорыстнее, честнее, искреннее, возвышеннее. Материальное в ней не играет такой роли. Настоящая женская дружба — до первого мужика!
5
Наш триумвират оформился, наконец. Как некогда Марк Лициний Красс, Гай Юлий Цезарь и Гней Помпей разделили весь мир, мы разделили наше богатство. Чем, вы думаете, занялись мои товарки по охоте за сокровищами питерской мафии? Правильно! Они начали прикидывать, как лучше потратить эти деньги!
Через пять минут Маргаритина кухня напоминала палату психушки в период межсезонного обострения. Мы ходили туда-сюда, размахивали руками, разговаривали вслух сами с собой. Зинка мечтала, как она отселит Кольку в отдельную комнату и сделает, наконец, ремонт. Маргарита воображала, какой стройной она станет после пластической операции, и с охами и причитаниями перетряхивала гардероб, беспокоясь, что ей нечего будет надеть. Липосакцию она возжелала! От диеты легко отделаться хочет! Даже я поддалась этому безумию, встала в прихожей перед зеркалом и попыталась представить свою привлекательную, загадочную и многозначительную улыбку, отрабатываемую десятилетиями, при полном комплекте зубов. Получалось неотразимо, я вам скажу! Я сейчас улыбаюсь, так сказать, вполсилы, не размыкая губ, чуть приподнимая краешки — а верните мне возможность, как в молодости, скалиться до ушей — ни один мужик от меня не уйдет, точно вам говорю! Улыбка в женщине — первое дело! Это как визитная карточка. Как женщина улыбается — такова она и в постели. Улыбкой можно пообещать, можно обмануть, можно предложить… а можно и отказать, причем все одновременно!
К счастью, я скоро опомнилась. Делу время — потехе час. Честно сказать — никогда не могла понять смысл этой дурацкой пословицы. Можно подумать, час — это не время. Час — это очень много времени, между прочим. За час можно столько глупостей натворить, что потом девять месяцев от них не избавишься!
— А ну — тихо, старушки-разбойницы! Унялись! Рано радоваться начали! Прежде чем что-то получить, надо сначала кое-что вложить! Хочу вас проинформировать, дорогие мои, что мною уже истрачено на ведение этого дела ровно шесть тысяч собственных кровных сбережений. Да, да, нечего пялиться! Шесть тысяч — и ни копейки меньше! Раз мы теперь одна команда, то и расходы будем делить поровну, не только доходы! Я, собственно, шла к тебе, Марго, чтобы заложить в ломбард свое фамильное золотишко, которое оставляла тебе на хранение. Теперь же я вижу, что в этом нет необходимости. Каждая из вас должна внести в общую кассу на нужды ведения дела по шесть тысяч — и мы будем в расчете. Вопросы? Вам что-то неясно, Зинаида Петровна? Не делайте такие большие глаза, Маргарита Карловна! Впрочем, я никого не заставляю. Если кто-то хочет выйти из дела — еще не поздно.
— Нет! Нет! — в один голос закричали обе. — Раз надо — значит, надо, мы же понимаем…
Маргарита пошлепала в комнату, долго рылась там в вещах, шуршала какими-то бумагами. Исполнившись смутных подозрений, я выглянула — и застукала ее на месте преступления. Бедная Марго дрожащими пальцами, стараясь не шелестеть фольгой, разворачивала припрятанную шоколадку! Лишившись лакомства, она надула губы, как ребенок, сунула мне тощую пачку мелких купюр:
— На, задавись! Не подруга, а садист какой-то…
Зинаида тоже обещала раскошелиться в ближайшее время.
После того, как касса нашего предприятия была пополнена, следовало разработать план действий. Я вкратце, без унизительных для меня подробностей ввела подруг в курс событий, напирая главным образом на статью расходов. Когда я живописала гибель несчастной Светы Самушкиной, едва просохшие глазки Марго вновь наполнились слезами, как неиссякаемый святой источник.