Страница 38 из 44
Ну и что с того, что кто-то сказал «нецелесообразно»? Для Сахарова был значим аргумент довода, а не аргумент имени. В физике такой способ жизни обеспечил все его научно-технические достижения. Естественно было держаться своих привычек и вне науки. Никто же не противопоставил его военно-политическому анализу какие-то доводы по существу. А ведь он не просто хотел поделиться с человечеством своим пониманием мировых проблем, он продумал еще и практический ход, который помог бы решить главную проблему разделенного человечества – проблему его жизни или ядерной смерти.
И Сахаров через несколько месяцев вернулся к задуманной им статье дискуссионного характера, к открытому обсуждению взрывчатого клубка проблем, в котором противоракетная оборона стала бикфордовым шнуром. В его «Размышлениях» как первая из опасностей, угрожающих миру, обсуждается угроза ядерной войны, и проблема ПРО в ее центре. К маю 1968-го он закончил статью и отпустил ее в самиздат.
Так почему же он – пятнадцать лет спустя – не рассказал честно эту предысторию его «лихого удара в другой области», чтобы ясна стала вся серьезность его причин и намерений?
Думаю, прежде всего потому, что Сахаров был честный человек. Ненормально честный, если под нормой понимать то, что обыкновенно среди людей. Говоря о своем учителе в науке и жизни Игоре Евгеньевиче Тамме Сахаров употребил выражение «абсолютная честность». Это вполне относилось к нему самому – и в обыденной жизни, и в самой необыденной.
«О периоде моей жизни и работы в 1948 – 1968 годы я пишу с некоторыми умолчаниями, вызванными требованиями сохранения секретности. Я считаю себя пожизненно связанным обязательством сохранения государственной и военной тайны, добровольно принятым мною в 1948 году, как бы ни изменилась моя судьба», – это он писал в своих «Воспоминаниях» в годы горьковской ссылки и абсолютно честно относился к своему обязательству. Рядом с ним в ссылке была Елена Боннэр – самый близкий ему тогда человек. Не раз они были готовы умереть вместе в голодовках, но он ей так и не сказал, что всего в двух часах езды от Горького расположен тот самый Объект, в котором он провел два десятилетия и о жизни в котором много чего рассказал в своей книге.
Более того, он охранял государственную тайну даже от сотрудников КГБ. Как- то к нему домой пришел его коллега по Объекту. Разговор коснулся прежней работы, но Сахаров заметил: «Мы с вами имеем допуск к секретной информации. Но те, кто нас сейчас подслушивают, не имеют. Будем говорить о другом». (Охраной государственных секретов и слежкой за свободомыслящими занимались разные части КГБ.)
Все это к тому, что письмо Суслову 21 июля 1967 года было секретным, и Сахаров не мог о нем рассказывать. Поэтому, видимо, и в его «Воспоминаниях» предмет секретного письма оторван от его статьи для «Литературки», отчего и возникает впечатление некой легковесности.
Значит; все было очень серьезно, и Сахаров всерьез бросал вызов воле ЦК, считая целесообразным то, что не объявили ему нецелесообразным. Наверно, при этом он весь сжался, собрав вею свою решимость в кулак?
Вовсе нет.
Он, конечно, писал и свою дискуссионную статью для «Литературки» и свои «Размышления» вполне серьезно, как и все остальное в своей жизни, но при этом и с веселой творческой свободой, без которой вообще вряд ли что-нибудь по-настоящему серьезное можно сотворить. И никакого вызова он никому не бросал – у него были дела поважнее и поинтереснее и в физике, и в деле международной безопасности.
Это следует не просто из обших соображений и наблюдений над стилем его жизни. Имеется еше и конкретное свидетельство очевидца, которому довелось общаться с Сахаровым в 1968 году, как раз в главные месяцы, недели и даже дни того года. Потом они увиделись всего один раз и только через двадцать лет. А значит, ему не приходится отделять в своей памяти более поздние слои от ранних с неизбежными перемешиваниями.
Этот очевидец – Владимир Карцев, тогда молодой физик-инженер, занимавшийся сильными магнитными полями, и начинающий популяризатор науки, написавший свою первую научно-популярную книжку. Ему посчастливилось получить к своей книге предисловие Сахарова – единственное предисловие к научно-популярной книге, которое тому суждено было написать.
Как это случилось, Владимир Карцев рассказал в интервью, которое я с ним провел недавно и фрагменты из которого предлагаю вниманию читателей [в квадратных скобках – мои краткие пояснения]:
«Я тогда написал книжку об истории магнита, начиная с древности и до последних экспериментов Сахарова с сотрудниками, где было получено 16, а может быть, и 25 миллионов гауссов. Это были поля-рекордсмены. Подходило время издания этой книжки [то была осень 1967 года – книга подписана к печати в конце января 1968-го]. Мы обсуждали с моей редакторшей, кто бы мог написать предисловие. Ей хотелось получить предисловие от кого-нибудь из маститых, потому что накануне один из авторов этого издательства («Советская Россия») уехал за границу и сбежал в Англию. Издательство попало под подозрение ЦК, и нужно было как-то «укрепить» его репутацию. Кроме того, мою книгу иллюстрировал очень талантливый художник Селиверстов, с весьма смелыми, новаторскими заходами. Да и текст книги содержал слишком много иностранных имен. В такой обстановке издательству нужно было как-то подстраховаться большим именем ученого, которое как бы «освятило» книгу. Я думал о Капице, но туг как раз статья Сахарова [1966 года в «Известиях» о сверхсильных магнитных полях].
Я написал письмо в Академию – адреса его, конечно, никто не знал, и не давали. Оставил свой телефон. И через несколько дней он мне позвонил. Я дал ему книжку, рукопись. Он ее прочел, она ему очень понравилась и он сказал: «Я напишу предисловие».
Прошло около недели. Я уж решил, что никакого предисловия не будет. Звоню ему и спрашиваю: «Андрей Дмитриевич, может быть, вам нужна «рыба» [заготовка, черновой текст] или что-то еше для подготовки…». Он страшно, просто ужасно обиделся и сказал: «Я всегда сам пишу свои работы». И он написал предисловие, оно у меня здесь, его почерком. Он сказал, что ему не нужно никакой помоши, никакого остова. Он убрал свое имя, которое в книге, как он считал, всуе упоминалось.
Книжка вышла благополучно. Я был тогда совсем молодой человек, молодой кандидат наук, у нас с ним сложились очень хорошие отношения, и я пел от радости. Он сказал, что завидует мне, что он хочет заняться всерьез популяризацией науки и написать несколько популярных книжек.
Вопрос: А вам нравится сахаровское предисловие?
Карцев: Очень. И прежде всего тем, что он наметил там практическую программу исследований [в двухстраничное предисловие Сахаров включил перечень из шести нерешенных проблем физики магнетизма]. Вот программа, работайте в этих направлениях. И я считаю большой честью, что в моей книге прозвучала такая исследовательская программа. Он меня очень лихо поддел с Лениным. Пытаясь оправдать кажущуюся необъяснимость магнитных явлений, я упомянул в книге известный ленинский тезис о «неисчерпаемости» электрона. И тут я просто физически ошибся, было просто физическое непонимание, и он меня поправил как физик. [Сахаров в предисловии пишет, что в свойствах магнитных материалов «нет принципиальных неясностей, и быть может, зря автор напоминает о неисчерпаемости свойств электрона»].
За все время у нас было три – четыре встречи, и во время одной из них он мне показал – из своих рук – как раз эту свою политическую работу 1968 года.
А на своей книге я написал: «Дорогому Андрею Дмитриевичу с пожеланием осуществления всех его начинаний», имея в виду несколько вещей, в том числе его новые политические изыскания и его желание заняться популяризацией науки. Я думал, что эти размышления он писал для себя. Не знал, что это пойдет так широко.