Герой по вызову

— С превеликими удовольствием!

— Ну вот!

— И чем больше мы тут препираемся, тем сильнее у меня руки чешутся! — Я вспомнил про вкусную баранью отбивную и про пиво с привкусом орехов кешью. Но и харчевня, и все ее посетители отныне и вовеки веков стали достоянием истории — а все из-за этого бородатого ублюдка-бомбиста.

— Пользы от твоего убийства мне будет куда меньше, чем вреда, — возразил я. — Давай-ка еще раз проанализируем ситуацию. Ты лично меня не интересуешь. Мне наплевать и на вашу спецоперацию, и на правительство Афганистана, и вообще на все, кроме девушки, за которой я сюда приехал. Возможно, мне и на нее тоже наплевать, но очевидно также и то, что она для меня куда важнее, чем вы все вместе взятые. И еще я хочу выбраться отсюда живым. Меня не радует ни кинжал в тюрбане, ни яд в стакане с вином, ни стены, которые взрываются, когда я на них мочусь. Вы меня не трогайте. Просто оставьте меня в покое — больше мне от вас ничего не надо. Все, я тебя отпускаю — иди и скажи им это. Понял?

— Значит, ты меня не убьешь?

— Наконец-то до тебя дошло!

Он прищурился и взглянул на меня с хитрецой.

— Ты, наверно, из Центрального разведывательного управления?

— А, так вот что тебя гнетет?

— Кто меня гнетет?

— Неважно. Нет, я не из Центрального разведывательного управления. Если честно, то у меня с Центральным разведывательным управлением давние трения.

— Ты что, противник ЦРУ?

— Ну, можно, наверное, и так сказать, если слегка утрировать наши разногласия. Если угодно, можно даже сказать, что я большой друг России. Я поддерживаю Советский Союз. Я — верный союзник Народной Республики Болгария. Ты рад?

— Ну даешь! Ты — друг Советского Союза!

— Точно!

— И Болгарии!

— Абсолютно! Так ты передашь своему боссу то, что я тебе сказал? Скажи товарищу Якову, коротышке в очках с пластмассовыми зубами, что я свой парень и приехал сюда по сугубо личному делу. И передай ему, чтобы он, Христа или Маркса ради, перестал подсылать ко мне убийц. Мне это не нравится!

Он кивнул.

— А теперь… — продолжал я, — Учти, я это сделаю не потому, что ты мне противен, а потому, что я тебе не верю. Я понимаю, гнусно так думать, но у меня есть подозрение, что ты за мной снова увяжешься.

— Ни за что! — горячо воскликнул он.

— Твои обещания меня не убеждают. У меня даже есть предчувствие, что ты, так ничего и не поняв, можешь опять попытаться меня убить.

— Я не такой!

Замахнувшись ногой, я сделал вид, что сейчас ударю его в промежность. Я только притворился, но и этого оказалось достаточно, чтобы он согнулся пополам, прикрыв промежность руками. Тогда я ухватил его за волосы и пару раз шмякнул затылком об стену. Не слишком грубо, потому что, вышиби я ему мозги, как бы он тогда передал товарищу Якову мое устное послание. Но и не слишком нежно, потому что я не питал теплых чувств к моему бородатому другу. Если он, придя в себя, обнаружит на голове шишку, будем считать, что я своего добился.

Я выскользнул из переулка на улицу. То есть я не просто вышел, как раньше. Я сначала подкрался к угловому дому, осторожно высунул голову, посмотрел направо и налево и только потом ринулся вперед и скрылся в тени на противоположной стороне.

Если этим идиотам больше нечего делать, думал я, как только подстерегать меня в разных неожиданных местах с целью убить, то по крайней мере я буду всегда начеку. Какой смысл облегчать им задачу?

Покойный Артур Хук описал мне этого афганца как жирного борова с седыми патлами до плеч. А Таршин, торговец сосисками, добавил, что у него чудовищный аппетит и брюхо едва не разрывает халат. Оба оказались правы. Аманулла, сын Баалота, сына Пезрана, сына Дхона, с лихвой соответствовал всем описаниям.

Он весь словно обвис. Его жирные патлы, белые как лица присяжных в Алабаме и жухлые как член евнуха, свисали до плеч. Его туловище обросло слоями жира, и жирные складки террасами висели под подбородком и на боках. Когда-то он, видимо, сунул голову в духовку и застрял там, потому что его лицо представляло собой гигантский красный блин. Его огромные синие глаза пикантно контрастировали с коричневыми зубами. У него были исполинские уши с такими огромными мочками, что обладая способностью ими хлопать, он смог бы летать подобно крылатому слону. Да и весил он не меньше слона. Пока я представлялся, он успел сожрать миску салата, полголовы сыра и выпить литра два пива вприкуску с буханкой хлеба. Он даже не ел, а засасывал пищу прямехонько в свое брюхо.

Но несмотря на все это, он оказался очень даже приятным человеком. Я уселся за стол напротив него, приготовившись испытать острое чувство ненависти и омерзения к нему, но с самого начала нашего разговора понял, что его просто невозможно не полюбить. Он источал добродушие.

— Ты передаешь мне привет от Таршина, торговца сосисками? — он тихо рыгнул. — Таршин, торговец сосисками. Кто же это такой, что-то не припомню…

— Муж сестры жены твоего брата.

— Ах, kazzih, ты разбираешься в моих родственных связях лучше, чем я сам. Да, так и есть. А ты пробовал его сосиски? Лучше сосисок, чем у Таршина, не сыщешь во всем Кабуле. А у «Четырех сестер» лучшая кухня во городе.

— Да? Я думал, тут подают только вино.

— Для меня тут специально готовят. Для других — нет. Я обедаю здесь постоянно. Вкусно поесть — самое большое удовольствие в моей жизни! — Он оглушительно расхохотался и похлопал себя по выпирающему брюху. — Да это и так видно, а? Разве этот живот не указывает на источник моего главного удовольствия в жизни? — Он снова охлопал себя. — Но что-то я один ем, а тебе ничего не предлагаю. Нехорошо. Ты голоден?

— Я поел час назад.

— Через час после еды я опять умираю от голода. Вина?

— Лучше пива.

Он заказал пива, и очередная уродина-сестра принесла мне полную кружку. В процессе разговора я поинтересовался у него, отчего пиво имеет вкус кешью, и он подробно рассказал мне про орехи, которые добавляют в афганское пиво. Когда я осушил кружку, он заказал еще.

— Так, kazzih, — наконец произнес он. — Как я понимаю, ты хочешь обсудить со мной дело. Не так ли?

— Так.

— И что за дело?

— Женщина.

— Одна? Понял. Ты хочешь купить или продать?

— Купить.

— У тебя есть особые предпочтения? Какую тебе надо? Молодую или старую, высокую или низенькую, европейку или азиатку? Толстую? Худую? Блондинку? Брюнетку? А хочешь, я дам тебе посмотреть мою картотеку и сам догадаюсь, какую ты предпочитаешь?

— Мне нужна девушка по имени Федра.

— Ты предпочитаешь женщин с таким именем? — Он передернул плечами и все его жировые складки заходили волнами. — Но какая разница, как их зовут? Честно признаюсь, я даже не спрашиваю имен у женщин, которыми занимаюсь. Но если ты желаешь девушку с таким именем… как ты сказал, ее должны звать?

— Федра.

— Очень необычное имя для наших мест. Индийское?

— Греческое.

— Поразительно! Но какая разница, как их зовут? Главное выбрать девушку, заплатить за нее подходящую цену — и она вся твоя! Если угодно, ты можешь звать ее Федра или Говнония, на Говнония она точно отзовется! Что скажешь, kazzih?

Я вздохнул. Ну никак не мог я ему втолковать, что мне нужно. Тогда я начал с самого начала, и объяснил, что ищу девушку, которая уже прошла через его руки, которую он уже когда-то приобрел в качестве рабыни.

— Мне привозили эту девушку в Кабул?

— Да.

— А, ну это совсем другое дело! Когда это было?

Я ответил.

— Так давно? Тогда это проблема… — Он взял из хлебницы булку, разломил ее пополам, налил внутрь масла и заглотнул. — Я в тот месяц так много продал и купил девушек, kazzih. Думаешь, я мог бы их отличить одну от другой?

Я сказал, что эту девушку ему продал англичанин и что она прибыла сюда с партией шести других англичанок. Я даже вынул фотографию Федры и показал ему. Аманулла долго ее изучал.

— Я помню эту девушку, — наконец произнес он.