Герой по вызову

— Если месье желает получить полный финансовый отчет…

— Да нет, не стоит, — поспешил я с ответом. — Я вам верю…

Но моя интонация была видимо, не вполне убедительной, так как клерк скроил страдальческое лицо.

— То есть я хочу сказать, что я, должно быть, забыл, когда снял крупную сумму. В этом все дело…

— Ну конечно, — произнес клерк с сомнением.

— Вот подзаработаю, и надо будет доложить… Как только я найду Федру и вернусь из Аф… — только тут я понял, что болтаю лишнее, — оттуда, куда я собираюсь, — закончил я.

Мне не хотелось закрывать этот счет. Я снял три тысячи долларов, оставив на счету такую маленькую сумму, что банк согласился продолжать меня обслуживать исключительно из принципа noblesse oblige. Потом я обменял небольшую сумму в долларах на швейцарские франки и британские фунты и на всякий случай приобрел на пару сотен долларов золотых украшений в оптовой ювелирной лавке на Хиршенграбен.

Время я убил в кинотеатре. Только уже усевшись в зрительном зале, я понял, что попал на фильм, который мне довелось посмотреть в Портсмуте, тот, про великое ограбление поезда, дублированный на немецкий. Но конец был тот же самый. Этот чертов Скотланд-Ярд всех повязал.

Я поймал такси и поехал в аэропорт. Я не мог полететь домой в Нью-Йорк, как и в Англию, как и в Кабул, где русские шпионы порвали бы меня на бефстроганов. В Индию и Пакистан я отправиться тоже не мог, из-за дороговизны авиабилета: ведь я располагал суммой в три тысячи долларов, которых должно было хватить на выкуп Федры. Не мог я лететь и в Иран, потом что рейсы в Тегеран были с посадкой в Афинах или Стамбуле, где я считался нежелательным иностранцем по политическим соображениям. Возможно, я мог бы добраться до Багдада, но я не знал наверняка, насколько серьезно иракцы относятся к моим связям с курдскими повстанцами. Еще, вероятно, можно было бы улететь в Амман, но вдруг иорданцам известно, что я являюсь членом организации Звезды Давида?

Я ощущал себя безродным космополитом, а равно бомжом, беженцем, перемещенным лицом, инородцем…

Короче говоря, я вылетел в Тель-Авив.

Глава 7

У туристов, въезжающих в Израиль, паспорта проверяют с особым тщанием. И багаж тоже изучается весьма придирчиво. Я понятия не имел, делается ли это просто по долгу службы или служба безопасности получает наводку на каких-то злоумышленников, но мне было совершенно ясно, что бельгийский паспорт месье Поля Морнэ в любом случае не станет для меня пропуском в землю обетованную.

Посему Поль Морнэ вышел из очереди туристов и встал в другую очередь, примкнув к лицам, собирающимся переехать в Израиль на постоянное жительство, а в этой очереди паспорта не подвергали слишком суровой проверке. На чистом иврите я сообщил инспектору, что сим осуществляю мечту всей своей жизни вернуться на историческую родину моих предков. На не менее чистом иврите он ответствовал, что я здесь желанный гость.

— Вы даже говорите на языке! — похвалил он меня. — Это очень важно преимущество. Вот прочему мы всегда рады репатриантам из Европы. Страна захлебывается от наплыва сефардов. И в бумажном море. Вы не представляете, сколько всяких бланков нам нужно заполнять! Но вам я помогу с удовольствием.

Он и впрямь помог мне с удовольствием, и очень скоро месье Поль Морнэ заполнил прошение о предоставлении ему израильского гражданства, подтвердив, что сам он еврей и его мать еврейка — последнее было sine qua non для подтверждения его иудейского происхождения.

— Как видите, у нас правила строже, чем в гитлеровской Германии, — пошутил инспектор. — Чтобы попасть в Освенцим, достаточно было просто иметь родственника-еврея по любой линии, а чтобы попасть в Израиль, вам потребуется еврейская мама.

Я понятия не имел, была ли у настоящего Поля Морнэ — тот еще поц, говорю вам! — еврейская мама, но мои родители явно не принадлежали к иудейскому племени, хотя я смутно припоминаю, что сестра моего отца вышла замуж за Морица Стейнхардта, после чего все члены нашего клана перестали с ней разговаривать. Но убей бог, не помню точно, отчего ее подвергли остракизму в нашей семье — потому что ее муж оказался евреем или немецким нацистом…

Но заполняя иммиграционный листок, я вдруг ощутил глубочайшее родство с приятелем Минны Мигелем. Он не ходил в школу по еврейским праздникам, а я был членом «Звезды Давида» и будущим гражданином государства Исраэль. Как гласит рекламный слоган мацы, вам не обязательно быть евреем, чтобы ее кушать.

Стоя у окна в квартире Гершона, я разглядывал центр Тель-Авива.

— Американцы часто сравнивают наш город с Сан-Франциско, — сообщил Гершон, — но я там не был. А ты замечаешь сходство?

Теперь да. В такси из аэропорта я не мог отделаться от мысли, что таксист мучает свою тачку почище нью-йоркского водилы.

— Я разговаривал с Цви, — продолжал Гершон. — Ты помнишь, Эван, он был с нами в Праге, когда мы познакомились? Ему надо зайти в синагогу помянуть папу, но скоро он будет здесь. А Ари и Хаима ты тоже помнишь?

— Помню.

— Хаим служит в армии, сейчас его часть стоит на Синайском полуострове. Я не видал его уже несколько месяцев. И Ари тоже. Когда ты с ним виделся, у него еще были обе ноги. Так одну он потерял в Шестидневную войну. В их джип попал снаряд прямой наводкой. Таки ему еще повезло, что он остался жив. Теперь он на государственной службе в Хевроне. Бумажная должность, сочиняет документы для местной администрации на новых землях Великого Израиля. Это для него не фунт изюму, сам понимаешь! Говорят, он собирается баллотироваться в кнессет на будущих выборах. Деревянная нога в израильской политической жизни дает не менее высокий рейтинг, чем деревянная башка.

— Ну, в американской политической жизни ситуация аналогичная!

— Да, уж слыхали! — Гершон провел ладонью по длинным пейсам. — Ладно, хватит о прошлом. Вот скоро увидишь Цви, а с другими встретиться не придется, разве что в другой твой приезд. Но ты, верно, проголодался. Ко мне два раз в неделю приходит арабка убираться. Она придет только завтра — поэтому тут меня в квартире такой бардак… — Он передернул плечами. — Но еду я себе готовлю сам. И все мои кулинарные навыки сводятся к бутербродам. Ты ведь не на слишком строгой диете, а, Эван?

— Не слишком.

— Тогда немного маслица на хлебушек с мясцом…

— …аппетита мне не испортит!

— Слава богу! — обрадовался Гершон. Он принес из кухни блюдо бутербродов на тонких ломтиках ржаного хлеба. Я надкусил один и, жуя, с изумлением взглянул на него.

— Бутерброд с мясом зебры! — важно произнес Гершон. — Ты, верно, даже не слыхал о таком мясе у себя в Америке.

— Никогда!

— За пределами Израиля мясо зебры практически не употребляется в пищу. Говорят, на вкус зебрятина чем-то отдаленно напоминает свинину, запрещенную к употреблению в нашей стране, но зебрятина пища кошерная и не оскверняет Моисеевых заветов. По вкусу твой бутерброд с зебрятиной, наверное, похож на бутерброд с ветчиной.

— Поразительно похож!

— Зебра — что манна небесная в животном обличье! — Глаза Гершона засверкали. — Например, если поджарить тонкие ломтики зебрятины, то утром с яишенкой… Просто пальчики оближешь! Говорят, по вкусу — что их бекон! Но, разумеется, мне не с чем сравнивать!

Покончив с первым бутербродом, я спросил:

— А эта зебрятина, ее что, сюда импортируют?

— Нет-нет! Разведение зебр — традиционная отрасль израильского животноводства. Правда, наши зеброводы стремятся сохранить в тайне свои профессиональные секреты, и этих чудесных черно-белых полосатых копытных почти не видно. Но когда едешь по сельской местности, нередко можно услышать их характерные крики из крытых загонов.

— А как кричат зебры?

— Хрю-хрю… — Гершон подмигнул. — Ах, Эван, друг мой, приходится проявлять талмудическую изворотливость, чтобы как-то приспособиться к жизни в сегодняшнем Израиле. В поисках компромисса между ортодоксальными иудаистами, боязливыми выходцами из европейских гетто и вшивыми африканскими сефардами приходится лавировать и изворачиваться, а иначе как добиться, чтобы наша страна заняла достойное место среди великих мировых держав. А знаешь, у нас есть такие шлёмы, которые хотят уже вернуть Синай египтянам, а Голанские высоты сирийцам! Находятся и такие, кто готов отдать иорданцам Иерусалим! Но мы не вернем им ни пяди нашей земли!