Страница 98 из 204
Япония стремилась исторгнуть из Китая не только немцев, но и англичан, французов, американцев, а Россия соглашалась на условия, которые виделись ей оптимальными в сложившейся ситуации. Для России возникало как бы страховочное азиатское направление приложения русской энергии - в том случае, если дела на Западе пойдут совсем худо.
Это был подстраховочный договор царского правительства - последний крупный акт, подготовленный Сазоновым с целью избежать сверхзависимости от Британии. Частично это касалось и Соединенных Штатов, по мере того как они начинали овладевать экономическими позициями в России. Петроград с согласия Японии теперь мог укрепить свою стратегическую континентальную мощь, как бы "окапываясь" в Евразии, получая китайскую зону влияния и противостоя державам, чья мощь так отчетливо проявилась на морях. По мнению посла Френсиса, "Япония использовала неспособность России защитить свою восточную границу и продиктовала русско-японский договор, подписание которого я, к сожалению, не смог предотвратить; но я немедленно выразил свое неодобрение русскому правительству"{484}.
Американцев в этой ситуации больше беспокоила возможность азиатского возвышения Японии, чем России (в которой Америка видела скорее силу, сдерживающую японскую экспансию). "Если Япония овладеет контролем над Китаем, - писал американский посол Френсис, - она сможет мобилизовать и обучить армию, которая сможет превзойти даже современную армию России, и тогда в мире действительно появится "желтая опасность"{485}.
Британия - главный контрпартнер России в азиатских проблемах - была обеспокоена выбором Россией в качестве партнера державы, с которой она прежде воевала и у которой был договор с Британией. В связи с японской инициативой в октябре 1916 г. посол Бьюкенен посетил императорскую ставку в Могилеве (в первый и последний раз). Официальной целью было вручение императору британского ордена. Неофициальной - желание выяснить характер нового соотношения сил в Азии.
"Париж стоит обедни, почему бы не отдать Японии Северный Сахалин?"{486}
Бьюкенен должен был исходить из уже сложившейся ситуации: Япония уже снабжала русскую армию значительным объемом оружия и амуниции (действуя в этом своего рода конкурентом западных поставщиков). Царь постарался успокоить англичанина, но определенное смещение сил в Азии стало очевидным.
Ослабление основ союза
После наступления Брусилова численность ощутивших свою уязвимость австро-германских войск была увеличена с 1300 до 1800 батальонов. "Это увеличение на 530 батальонов, - пишет Черчилль, - в то время как численность германских войск на Западном фронте составляла 1300 батальонов, показало мощь российских операций в эти месяцы"{487}.
Понеся урон, коалиция центральных держав под водительством Германии во второй раз за период войны - сумела восстановить свою силу. Как и после Львова и Марны, Германия начала работать на пределе своих огромных возможностей. Она сумела подготовить к 1917 г. исключительные по мощи силы.
Время начало работать против связки Россия - Запад, тяготы войны подточили союз, крепла внутренняя оппозиция. На Восточном фронте не полностью искорененная нехватка боеприпасов исключала новые масштабные действия. Нокс записал в дневник 5 ноября 1916 г.: "Без аэропланов и гораздо более мощных орудий, снарядов к ним, а также умения все это использовать, посылать русскую пехоту против германских оборонительных линий представляет собой бойню, бессмысленную бойню"{488}.
Дело было уже не только в отсутствии аэропланов. Во время аудиенции у императора в ноябре 1916 г. Бьюкенен взял на себя смелость указать царю на серьезность внутреннего положения, на рост германского влияния, на антибританскую кампанию в России. Посол утверждал, что "германофилы в России работают в пользу мира, благоприятного для Германии, и пытаются убедить общество, что Россия ничего не выиграет от продолжения войны"{489}.
Император ответил, что тот, кто заводит такие речи, поступает преступно. Он не столь драматично оценивал текущую ситуацию, он обещал не поддаваться влиянию прогерманских сил. Начинать с немцами переговоры тогда, когда русские области находятся еще в руках врагов, - измена. Царь напомнил об обещании не заключать мира, пока последний неприятельский воин не покинет русской земли. Царь был настроен весьма враждебно в отношении Германии. "Он сказал, - пишет Бьюкенен, - что ничто не заставит его щадить Германию, когда придет время для мирных переговоров"{490}.
Западные союзники пришли к выводу, что русский император находится в своего рода самоослеплении, не замечая пришедших в движение оппозиционных сил. Палеолог называет Парижу в качестве главы прогерманской партии премьера Штюрмера. Палеолога взволновали три гравюры, выставленные в кабинете Штюрмера: венский, парижский и берлинский конгрессы XIX века. Хозяин указал на соседствующее место, которое он оставил для изображения будущего московского дипломатического конгресса. Палеолог: "Но разве это будет конгресс? Разве мы не условились принудить Германию согласиться на наши условия?.. Мы заинтересованы в урегулировании общих условий мира между союзниками, чтобы заставить наших врагов принять их целиком. Часть работы уже сделана, мы пришли к соглашению по вопросам о Константинополе, проливах, Малой Азии, Трансильвании, Адриатическом побережье и пр. Остальное будет сделано в свое время. Но прежде всего нужно добиться победы"{491}.
Испытывая беспокойство того же рода, британский посол попытался укрепить решимость России как союзника Запада новыми территориальными приращениями, он без обиняков пытался стимулировать своего союзника возможностью "выпрямления русских границ за счет Германии". Такие аргументы действовали уже все более слабо. Николай ответил, что как ни плохи нынешние русские границы, ему придется довольствоваться ими. Немцы должны быть изгнаны из Польши, но русское наступление далее на запад стоило бы слишком больших потерь. Целью царя было создание объединенной Польши под протекторатом России как буферного государства между Германией и Россией, но он не питал надежд на включение в Польшу ее западных земель, таких, как Познань. Помимо прочего это навеки ожесточило бы Германию.
На Западе стали приходить к выводу, что территориальные посулы теряют свою привлекательность для России. Лондон и Париж уже меньше думают об укреплении наступательной мощи русской армии, здесь начинают молиться, чтобы эта армия просто устояла. Разведка доложила западным правительствам о резком ослаблении русского тыла. Во время встречи с царем Бьюкенен сообщил Николаю сведения, полученные им от британских консулов.
"Крестьянство, всегда считавшее императора непогрешимым, начало терять эту веру, самодержавие теряет почву вследствие непредусмотрительности своих министров"{492}.
Прорыв Брусилова до определенной степени вернул престиж русского оружия, но общая перспектива стала видеться безотрадной. Несмотря на несомненный успех России в 1916 г., западные союзники к концу года уже безо всякого оптимизма смотрели на ее будущее как военного союзника. Если Западный фронт выступил со всеми современными достижениями военной технологии, то на огромном фронте от Риги до Карпат отсутствовала тяжелая артиллерия и авиация. В случае же поражения Румынии (а в октябре такая возможность обозначилась явственно), то уязвимым станет весь южный фланг России - вплоть до Одессы.
Но более всего западных союзников к концу 1916 года волнует уже не положение на фронтах, а внутренняя устойчивость восточного колосса. Уезжающий из России посол Японии Мотоно спросил 11 октября 1916 г. посла Палеолога, что того тревожит в России и услышал в ответ, что смертельную угрозу для Запада представляет подъем социальных сил, видящих ситуацию подходящей для смены политической элиты, для низвержения царя и установления нового политического строя. Есть еще преграды на пути взрыва, но они уже колеблются.
"Либеральные партии Думы пока отложили свои требования. Но события могут развиться помимо их воли. Военного поражения, голода, дворцового переворота - вот чего я особенно боюсь. Если произойдет одно из этих трех событий, последует неминуемая катастрофа"{493}.