Страница 27 из 204
Через открытые окна адмиралтейства Черчилль мог слышать шум толпы, окружившей Букингемский дворец. Публика пребывала в приподнятом настроении, слышалось пение - "Боже, храни короля". На Даунинг-стрит, 10 он увидел министров, сидящих в мрачном молчании вокруг покрытого зеленой скатертью кабинетного стола. Марго Асквит стояла у дверей, когда входил Уинстон Черчилль.
"У него было счастливое выражение лица, он буквально мчался через двойные двери в зал заседания кабинета".
Второй свидетель, Ллойд Джордж, записал: "Через 20 минут после этого рокового часа вошел Уинстон Черчилль и уведомил нас, что все британские военные корабли извещены по телеграфу во всех морях о том, что война объявлена и им следует согласовать с этим свое поведение. Вскоре после этого мы разошлись. Этой ночью нам не о чем было больше говорить. Завтрашний день должен был принести с собой новые задачи и новые испытания. Когда я покинул зал заседаний, то чувствовал себя так, как должен чувствовать человек, находящийся на планете, которая вдруг чьей-то дьявольской рукой была вырвана из своей орбиты и мчится с дикой скоростью в неизвестное пространство".
4 августа в 7 часов вечера Британия направила ответ Германии: страна "считает своим долгом сохранить нейтралитет Бельгии и выполнить условия договора, подписанного не только нами, но и Германией". Британскому послу предписывалось потребовать в полночь "удовлетворительный ответ" и в случае отказа затребовать паспорта. Посол сэр Эдвард Гошен вошел в кабинет Бетман-Гольвега и нашел канцлера "очень взволнованным". Германский канцлер: "Моя кровь закипела при мысли об этой лицемерной ссылке на Бельгию, что, разумеется, не было причиной вступления Англии в войну".
Действия Британии - "удар сзади человека, борющегося с двумя разбойниками". Британия берет на себя ответственность за последствия, которые могут последовать вследствие нарушения некого "суверенитета", клочка бумаги. Гошен постарался успокоить канцлера. "Ваше превосходительство слишком взволнованы, слишком потрясены известием о нашем шаге и настолько не расположены прислушаться к доводам рассудка, что дальнейший спор бесполезен".
Война
В четыре часа пополудни 30 июля царь подписал приказ о полной мобилизации русской армии. В шесть часов вечера аппараты Центрального телеграфа Петербурга разнесли во все концы империи роковой приказ. Свидетельствовал ли он об охватившей Петербург решимости?
Германский генерал фон Хелиус сомневался в этом - он докладывал из Петербурга в Берлин: "Мобилизация здесь осуществляется из-за страха перед грядущими событиями и не затеяна с агрессивными замыслами. Лица, издавшие приказ о мобилизации, уже устрашены возможными последствиями"{106}.
Приказ о мобилизации был встречен обществом с ликованием. Россия защитит своего славянского союзника. У нее будут шесть миллионов солдат против трехмиллионной австрийской армии. Начальник германского генерального штаба Мольтке дал своему австрийскому коллеге совет немедленно начать свою мобилизацию. В Петербург кайзеровское правительство послало ультиматум "прекратить все военные меры, направленные против нас и Австро-Венгрии" в течение двенадцати часов. Россия отвергла этот ультиматум.
От кайзера Вильгельма поступила решающая телеграмма: "Если Россия мобилизуется против Австро-Венгрии, миссия посредника, которую я принял по твоей (императора Николая. - А. У). настоятельной просьбе, будет чрезвычайно затруднена, если не совсем невозможна. ...Не я несу ответственность за ужасные бедствия, которые угрожают теперь всему цивилизованному миру. Только от тебя теперь зависит отвратить их. Моя дружба к тебе и твоей империи, завещанная мне моим дедом, всегда для меня священна, и я был верен России, когда она находилась в беде во время последней войны. В настоящее время ты еще можешь спасти мир Европы, если остановишь военные мероприятия".
Уверенная в победе над неповоротливой, неорганизованной военной машиной России, Германия готовилась объявить ей войну. "Но вначале она потребовала от Франции, чтобы та категорически заявила о том, что останется нейтральной в случае войны между Германией и Россией. Франция отказалась. С 1894 г. она была союзницей России. Она немедленно призвала своих резервистов: почти три миллиона французских солдат оказались на пути к железнодорожным станциям, солдаты заполнили бараки: 4278 эшелонов были приготовлены к этому массовому маневру. И все же, несмотря на приказ о мобилизации, Франция колебалась объявлять войну Германии. Чтобы избежать ответственности за начало войны, французский премьер-министр социалист Рене Вивиани, боявшийся, что "война может вспыхнуть из-за выстрелов в лесной роще, из-за стычки двух патрулей, из-за угрожающего жеста... мрачного взгляда, грубого слова", приказал всем своим войскам отойти от границы с Германией на десять километров ("для того, чтобы добиться сотрудничества наших английских соседей").
В 2 часа ночи 1 августа посол России Извольский разбудил президента Пуанкаре (самую сильную личность на французском политическом горизонте) возбужденным вопросом: "Что намеревается предпринять Франция?" Посол, конечно же, помнил взаимные обязательства двух сторон: "Франция и Россия, считая, что предварительного заключения соглашения по этому вопросу не требуется, немедленно и одновременно мобилизуют все свои вооруженные силы и перебрасывают их как можно ближе к границам... Эти силы должны со всей возможной скоростью развернуть полные боевые действия, с тем чтобы Германии пришлось сражаться сразу на западе и востоке"{107}.
Россия, возбужденно говорил посол, готова выполнить свое слово, но готова ли Франция, учитывая парламентскую зависимость правительства? Президент Пуанкаре заверил Извольского в верности Франции своему слову.
Нервный стресс оказывал давление не только на русского посла. Главнокомандующий Жоффр в 9 часов утра выдвинул на заседании кабинета министров требование издать распоряжение о всеобщей мобилизации - каждые сутки задержки будут означать потерю 15-20 километров французской территории; в случае отказа кабинета он снимает с себя обязанности главнокомандующего.
Германский ультиматум Франции (с требованием отдать под германское командование приграничные французские крепости) истекал в час дня 1 августа 1914 г. Посол Шен явился в министерство иностранных дел за два часа до обозначенного срока. Останется ли Франция нейтральной? Он уже смирился с неизбежным: "Мой вопрос довольно наивен, потому что нам известно о существовании между вашими странами договора о союзе". Через пять минут после истечения этого срока германский посол фон Шен потребовал ответа, и на Кэ д'Орсэ ему ответили, что "Франция будет действовать в соответствии со своими интересами"{108}.
Сразу же после ухода Шена явился Извольский с сообщением о германском ультиматуме России. Через три часа поступил приказ о мобилизации французской армии. Военный министр Мессими вручил приказ представителям штаба Жоффра в абсолютной тишине. "Думая о гигантских и неисчислимых последствиях, которые мог вызвать этот клочок бумаги, мы, все четверо, слышали биение наших сердец"{109}.
Генерал Жоффр тут же предупредил, что, если он не получит приказа сформировать и отправить к границе войска прикрытия в составе пяти армейских корпусов, то немцы "войдут во Францию без единого выстрела". Париж опустел, поскольку началась реквизиция транспорта. К вокзалам потянулись резервисты. На пляс де ла Конкорд со статуи Страсбурга был снят черный креп - впервые с 1870 года. Входящий во французское министерство иностранных дел британский посол сэр Френсис Берти, безупречно одетый в серый фрак и серый цилиндр, слышал исполняемый неподалеку британский гимн, но это его не радовало.
В 11 часов вечера 31 июля граф Пурталес сообщил Сазонову, что, если Россия до полудня следующего дня не остановит своей мобилизации, Германия мобилизует всю свою армию. Срок ультиматума оканчивался в полдень 1 августа. Но Пурталес явился только в семь вечера. (Именно в это время передовые германские части вступали в Люксембург.) С распухшими водянистыми голубыми глазами, с трясущейся белой бородкой клинышком, красный, задыхаясь от волнения, он дрожащими руками передал Сазонову ноту об объявлении войны. "Вы совершаете преступный акт, - сказал Сазонов, - проклятие народов падет на вас". - "Мы защищаем свою честь", - ответил посол. Сазонов: "Ваша честь не затронута, вы можете предотвратить войну одним словом; вы не хотите этого сделать". Как утверждает в своих воспоминаниях графиня Клейнмихель, министр иностранных дел Сазонов заявил: "Я имею мужество взять на себя ответственность за войну, которая сделает Россию сильнее, чем когда-либо"{110}.