Страница 24 из 204
После предъявления германской ноты Петербургу, поддерживающей чрезвычайно жесткие австрийские требования, Россия получила немедленно уведомление Франции, что выполнит все свои обязательства в случае кризиса.
Определяющим фактом возникшей ситуации было то, что военное руководство Германии и Австро-Венгрии - генералы Мольтке и Конрад считали войну центральных держав с Россией неизбежной. И чем раньше она начнется, тем лучше для Германии и Австро-Венгрии. С каждым годом империя славян набирала силу, что усложняло борьбу с ней. Кайзер Вильгельм и канцлер Бетман-Гольвег, разделив эту точку зрения, решили судьбу своих государств. Обращаясь к кайзеру, Бетман-Гольвег прямо сказал: "Россия должна быть безжалостно подавлена"{99}.
29 июля генерал фон Мольтке написал решающий меморандум канцлеру Бетман-Гольвегу: "Ввиду того, что Россия выступила на стороне преступной нации, война, которая на десятилетия уничтожит цивилизацию всей Европы, неминуема... Чувство верности принадлежит к числу наиболее прекрасных черт германского характера"{100}.
Единственный способ поднять на войну германский рабочий класс, считали вожди Германии, заключался в том, чтобы указать ему на угрозу царского доминирования в Европе, породить ужас перед нашествием славянских орд.
Берлин начал прощупывать почву на британском направлении. 30 июля 1914 г. министр иностранных дел фон Ягов сказал британскому послу сэру Эдуарду Гошену, что если Франция мобилизует свои вооруженные силы, Германия выступит против нее. Гошен докладывает в Лондон: "Он сожалел об этом, так как знал, что Франция не желала войны, но германское поведение будет диктоваться военной необходимостью"{101}.
Мобилизация
В четверг 30 июля 1914 г. австрийский император Франц-Иосиф объявил мобилизацию в Австро-Венгрии. Россия стояла перед выбором. В решающий момент министр иностранных дел Сазонов сказал побледневшему царю в Петергофе: "Или мы должны вынуть меч из ножен, чтобы защитить наши жизненные интересы... или мы покроем себя вечным позором, отвернувшись от битвы, предоставив себя на милость Германии и Австрии".
Грустный император посчитал необходимым согласиться с этими доводами. Сазонов немедленно сообщил в Генеральный штаб генералу Янушкевичу, что он может отдавать приказ о мобилизации - "и после этого разбить свой телефон".
28 июня, в воскресенье, кайзер Вильгельм участвовал в парусных гонках неподалеку от Киля, когда начальник военно-морского кабинета адмирал Мюллер приблизился на катере: "Я сказал ему, что у меня плохие новости. Его величество настоял, чтобы я сообщил ему все немедленно, и я прошептал ему на ухо сообщение из Берлина об убийстве наследного герцога Франца-Фердинанда. Кайзер был очень спокоен и только спросил: "Не будет ли лучше прекратить гонки?"
У англичан летом 1914 года были основания надеяться, что они останутся в стороне от европейского конфликта. Принятое восемью годами ранее так называемое "моральное обязательство" сэра Эдварда Грея не имело прямого касательства к событиям на Балканах. Англия обязалась защищать независимость Бельгии на континенте, но в первые дни после гибели эрцгерцога Фердинанда трудно было увидеть связь между сараевским убийством и неприкосновенностью бельгийских границ. У Черчилля не было предчувствия, что происходит необратимое, что спор между Веной и Белградом столкнет две коалиции. В письме Грею 22 июля 1914 года он писал: "Для сохранения британских интересов на континенте Вы должны в своей дипломатии пройти два этапа. Во-первых, Вы должны постараться предотвратить конфликт между Австрией и Россией; во-вторых, если на первом этапе мы потерпим неудачу, Вы обязаны предотвратить втягивание в конфликт Англии, Франции, Германии и Италии".
В любом случае Черчилль предвидел длительные переговоры и верил в возможность остановить катящееся колесо войны.
Берлин принял решение о войне между пятым и седьмым июля 1914 года. В последующем он безмерно торопил Вену выступить с ультиматумом "без задержки" (так писал министр иностранных дел фон Ягов австрийскому послу в Берлине 9 июля). Через три дня посол Германии в Вене Чиршки потребовал от австрийского министра иностранных дел Берхтольда "быстрой акции". Германия не понимает причин задержки Австро-Венгрии. Более того - Чиршки выступил с прямыми угрозами: "Германия будет считать дальнейшие задержки переговоров с Сербией признанием с нашей стороны слабости, что нанесет ущерб нашей позиции в Тройственном союзе и окажет влияние на будущую политику Германии". Убедившись, что французский президент Раймон Пуанкаре покинул Петербург после официального визита (немцы посчитали необходимым оставить сдержанного царя Николая и осторожного министра Сазонова без возбуждающего общества Пуанкаре и российского посла в Париже Извольского), Вена послала 23 июля свой ультиматум Белграду. Сербы ожидали ультиматума о наказании, а получили ультиматум, требующий полной сдачи - под руководством австрийских офицеров очистить страну от противников немцев. Сам император Франц-Иосиф сказал, что "Россия никогда не примет его. Будет большая война". Получив текст ультиматума утром 24 июля сэр Эдвард Грей охарактеризовал его как "самый потрясающий документ, когда-либо посланный одним государством другому". В Петербурге Сазонов сказал австрийскому послу: "Вы поджигаете Европу". Грей и Сазонов немедленно запросили Вену продлить срок ультиматума. С другой стороны, и Грей и Сазонов начали давление на Белград с целью убедить его принять австрийский ультиматум. Россия готова была принять любой вариант, который оставлял бы Сербию независимым государством.
Дэвид Ллойд Джордж 23 июля 1914 года поделился с палатой общин своим мнением, что современная цивилизация выработала достаточно эффективные способы урегулирования международных споров, главным из которых является "здравый и хорошо организованный арбитраж". 24 июля на заседании кабинета министров обсуждались ирландские проблемы, когда министр иностранных дел Грей довольно неожиданно начал читать поступившую к нему ноту Австро-Венгрии сербскому правительству по поводу убийства наследника австро-венгерского престола. Глухой голос Грея внезапно завладел вниманием присутствующих. Это была не нота - это был ультиматум, и при всей склонности Сербии разрешить конфликт было ясно, что ей трудно будет принять его. Выслушав поступивший из Вены текст, Черчилль написал Клементине: "Европа трепещет, находясь на грани всеобщей войны. Австрийский ультиматум Сербии - это возмутительный документ". Асквит писал Венеции Стенли, что "австрийцы - самый глупый народ в Европе. Мы в самом опасном за последние сорок лет положении".
Поздно вечером этого дня Черчилль ужинал с германским судовладельцем Альбертом Балиным. Все мысли были устремлены в одну точку, и немец спросил Черчилля: "Россия выступит против Австрии, и мы тоже начнем свой марш. Если мы вмешаемся, Франция тоже выступит, но что же будет делать Англия?" Черчилль посчитал нужным предостеречь немцев от ложного представления, будто "Англия ничего не предпримет в этом случае".
Сербия согласилась на требования ультиматума за исключением пункта о контроле австрийских офицеров. Она готова на арбитраж великих держав или на передачу дела в Международный суд в Гааге. Но австрийский посол Гизль захватил уже упакованные чемоданы и сел на поезд, уходящий в Вену в шесть тридцать вечера (ровно через полчаса после истечения ультиматума и получения сербского ответа). Уже с австрийской территории он телеграфировал в Вену, что не все австрийские требования выполнены. Вену охватил безумный восторг, толпы венцев вышли на улицы. Сербскую змею следовало раздавить. (Министр иностранных дел Австро-Венгрии посчитал благоразумным в такой обстановке не обнародовать доклад специального следователя герра Визнера, пришедшего в Сараеве к заключению, что "не существует доказательств или даже оснований для сомнений в том, что сербское правительство имеет отношение к шагам, приведшим к преступлению"). На этом этапе даже "прогерманец" в британском кабинете Холдейн пришел к выводу, что "германский генеральный штаб сидит в седле". Грей сказал палате общин: "Мы находимся рядом с величайшей катастрофой, когда-либо обрушивавшейся на Европу... Прямые и косвенные последствия этого конфликта неисчислимы".