Страница 102 из 204
Глава шестая.
Пик напряжения. 1917
Я не против чувств пацифистов, я против их глупости.
Вудро Вильсон, 1917.
Смена караула
На рубеже 1916-1917 годов происходит смена политического и военного караула в руководстве практически всех основных участников мирового конфликта. Энергичный Ллойд Джордж в декабре 1916 года берет в свои руки бразды правления в Британии. Депутаты палаты общин видят его эгоцентризм, но они признают и высокие лидерские достоинства. Его "Военный комитет" овладевает диктаторскими функциями. Нужно сразу сказать, что Ллойд Джордж не испытывал особого уважения к командующему британским экспедиционным корпусом генералу Хейгу, но тот продержится на своем посту весь наступивший год.
Во Франции в октябре 1916 года премьер Вивиани уступает место Аристиду Бриану. Еще более важно то, что уходит с поста главнокомандующего упорный и надежный Жоффр, ставший маршалом Франции. Верден подкосил его общенациональный авторитет. Но подлинную замену ему нашли не сразу. Генерал Лиотэ, известный своими колониальными экспедициями, так и не получил желанного титула главнокомандующего. Политики избрали на этот пост генерала Нивелля, интеллигентного и твердого защитника Вердена. Еще два года назад он был простым полковником; теперь же в нимбе героя, вернувшего Франции форт Дуомон, он возглавил французскую армию. Во Франции ослаб, но еще ощутим жертвенный патриотизм. "Священный союз" политических партий сохранен, но на случай его развала готовится к броску за власть "тигр" Клемансо.
В Германии фактическим диктатором становится генерал Людендорф. Национальная решимость здесь определенно сохранилась. Лозунгом страны становится "durchalten" - продержаться. Идея пойти на попятную в условиях победоносных битв повсюду на чужой территории была неприемлема в национальном масштабе{511}. Вера в блистательную победу уже поблекла, но даже небольшие уступки противнику еще рассматривались как предательство.
В Соединенных Штатах переизбирается и готовится произнести вторую инаугурационную речь президент Вудро Вильсон. В декабре 1916 года он выступил с предложением о посредничестве в мировом конфликте. Но внимательному наблюдателю все более явной становится его способность занять более жесткую позицию. В Австро-Венгрии завершается "вечное" - почти семидесятилетнее - правление императора Франца-Иосифа. Его уход в ноябре 1916 года ослабил связь между десятью народами империи - немцами, венграми, сербо-хорватами, словенцами, чехами, словаками, поляками, рутенцами, итальянцами и румынами. Наследник австро-венгерского престола Карл I сразу же по восшествии на трон начал поиски компромисса с французами, поручив министру иностранных дел Чернину связаться с французскими Бурбонами. Император Карл был готов жертвовать германскими территориями, но Австро-Венгрию требовал оставить в целостности. Это озлило (узнавших об "уступках") немцев, и убедило западных союзников в неистребимости иллюзий австрийских Габсбургов.
В январе 1917 г. внутренний кризис в России приблизился к апогею. Премьер Трепов, не сумев сместить фаворита императорской четы министра внутренних дел Протопопова, ушел в отставку, и правительство возглавил немолодой и консервативный князь Голицын. В Думе Керенский, ощущая себя гласом народным, возвысил голос против "поверхностных мыслителей, которые призывают к сдержанности только для того, чтобы отсидеться на теплых местечках"{512}.
Депутат Шульгин писал великому князю Николаю Михайловичу (пожалуй, самому умному среди Романовых), что "в слова теперь никто не верит"{513}. Ситуация обострилась настолько, что за столом у Бьюкенена аристократы обсуждали вопрос, будет ли убита императорская чета в ходе грядущих потрясений. Легкость мыслей русских с трудом воспринималась основательным британцем, и он потребовал серьезного анализа складывающейся ситуации. Аргументы тех, кто предполагал грядущий крах, были достаточно убедительны их подтверждали дипломатические и разведывательные источники западных посольств.
Как и годом ранее, союзники по Антанте обсуждали планы на новый, 1917 год в Шантийи, под Парижем. Как и прежде, итальянцы обещали возобновить наступление против австрийцев на Изонцо. Русское командование обещало весеннее наступление. Представители русского командования не сообщили деталей, но они были достаточно бодры после брусиловского наступления и в свете заработавшей военно-промышленной машины страны. Теперь российские мощности были мобилизованы и снабжение русской армии обещало быть адекватным{514}. Главной особенностью этого совещания было присутствие вместо привычного тугодума Жоффра более живого и импульсивного Нивелля. Тот обещал вывести войну из ступора за счет быстрых и эффективных операций. Французы начнут тщательно спланированное наступление к югу от Соммы (Шмен де Дам), а англичане - к северу от Соммы (Вими Ридж).
Alea jacta est
Кайзеру Вильгельму необходимо было окончательно определить свою позицию в отношении неограниченной подводной войны. Были аргументы за и против. За говорили необходимость решительных действий и наличный потенциал подводного флота. В течение января 1917 г. германские подводные лодки потопили 51 британское судно, 63 прочих корабля стран-противников и 66 нейтральных судов (это составляло примерно триста тысяч тонн, треть приходилась на британские корабли) - это было много в качестве весьма ощутимого ущерба, но недостаточно для перелома посредством крушения промышленных центров Антанты.
Против была боязнь вызвать ярость нейтралов. За подталкивала твердая уверенность моряков. На Коронном совете 9 января 1917 г. начальник военно-морского штаба фон Хольцендорф заверил кайзера и присутствующих, что неограниченная подводная война приведет к капитуляции Британии через шесть месяцев. Кайзер спросил адмирала, какой будет реакция Соединенных Штатов Америки. "Я даю Вашему Величеству слово офицера, что ни один американец не высадится на континенте"{515}.
Эти слова произвели впечатление. Гинденбург поддержал адмирала: если отказаться от самой тщательной блокады кузницы Антанты - Британии, то противник одолеет Германию в области промышленного производства. Бетман-Гольвег (традиционно и уже почти ритуально) предупредил, что неограниченная подводная война вовлечет в конфликт величайшую индустриальную державу мира. Но Бетман-Гольвег был уже внутренне сломлен. Имея против себя руководство армии и флота, он снял свои резонные возражения.
9 января 1917 г. обергофмаршал двора Фрайхер фон Рейшах увидел в замке Плесе одиноко сидевшего Бетман-Гольвега. "Я вошел в комнату и увидел его абсолютно разбитым. На мой смятенный вопрос "потерпели ли вы поражение?" он ответил: "Нет, но наступает конец Германии. В течение часа я выступал против подводной войны, которая вовлечет в войну Соединенные Штаты. Это будет слишком много для нас". Когда я кончил, адмирал фон Хольцендорф вскочил на ноги и сказал: "Я даю гарантию как морской офицер, что ни один американец не высадится на континенте". - "Вы должны уйти в отставку" прокомментировал Рейшах. "Я не хочу сеять раздор, - возразил канцлер, именно в тот момент, когда Германия играет своей последней картой"{516}.
Рейшах пишет, что с этого момента он потерял веру в победу.
Теперь Вильгельм II отбросил сомнения Приказ подводному флоту повелевал "выступить со всей энергией" против любых кораблей, идущих в воды союзников начиная с 1 февраля 1917 г. Командующий подводным флотом коммодор Бауэр объяснил командирам подводных лодок, что их действия "заставят Англию заключить мир и тем самым решат исход всей войны"{517}.
Австрийцы были менее самоуверенны. В Вене глухо звучали речи о необходимости начать мирные переговоры, пока удача не отвернулась от центральных держав. Граф Чернин предложил 12 января австрийскому кабинету министров начать поиски мира. Его подстегивала декларация союзников в Риме, провозгласившая одной из целей войны освобождение народов, находящихся под пятой Габсбургов, - поляков, чехов, словаков, словенцев, хорватов, сербов, румын. А 21 января президент Вильсон в ежегодном послании нации пожелал создания "объединенной Польши" с выходом к Балтийскому морю. Царь Николай полностью и публично поддержал эту идею. В свете происходящего граф Чернин и его единомышленники вынуждены были спешить. Только мир давал хотя бы минимальную надежду на спасение единства государства.