Страница 18 из 133
Летом 1939 года Рузвельт пошел на необычный шаг - попросил германского фюрера не вторгаться в малые страны. Как свидетельствует У. Ширер, "депутаты рейхстага взорвались от громогласного смеха", когда Гитлер торжественно пообещал не нападать на Соединенные Штаты. Сенатор Най, известный изоляционист, прокомментировал это так: каков вопрос, таков и ответ.
Информация, имевшаяся в руках президента, говорила о готовности Германии к войне. В середине июля Рузвельт пригласил лидеров конгресса в Овальный кабинет. Госсекретарь Хэлл сидел с ним рядом, когда президент заявил, что шансы англо-французов на выживание - пятьдесят на пятьдесят. Рузвельт попросил конгрессменов изменить законодательство о нейтралитете. Союзникам следовало помочь, Гитлера нужно было сдержать. "Я расстрелял всю имеющуюся у меня обойму, - сказал президент о своих дипломатических усилиях, - я нуждаюсь в новой обойме". Сенатор Бора остановил эту аргументацию: "В этом году войны не будет. Вся эта истерия сфабрикована искусственно".
Хэлл в отчаянии промолвил: "Я хотел бы, сенатор, чтобы вы оказались в моем кресле и прочли приходящие телеграммы".
В эти напряженные последние дни мира американский военно-морской флот впервые провел маневры в Атлантике. Палата представителей ассигновала 500 миллионов долларов на военные нужды. Было решено увеличить число боевых самолетов с 5,5 тысячи до 6 тысяч. Но ни один из этих самолетов не был того же класса, что немецкий "Мессершмитт-109", английский "Спитфайр" или французский "Ньюпор". Под командованием назначенного Рузвельтом в мае 1939 года начальником штаба армии генерала Маршалла было 227 тысяч солдат, имевших в основном оружие образца периода первой мировой войны. (Именно в это время Дин Ачесон сказал, что "бог опекает детей, пьяниц и Соединенные Штаты".)
Важнейшие дипломатические представители США за рубежом, такие как Буллит (Париж) и Кеннеди (Лондон), адресуют экстренные телеграммы уже только лично президенту. В свою очередь, в течение лета 1939 года Рузвельт предпринял шаги, подготовившие почву для активизации деятельности американской дипломатии, прежде всего шаги, направленные на пересмотр законодательства 1937 года о нейтралитете. Наиболее важным, безусловно, был вопрос об эмбарго на поставки вооружения; 9 августа 1939 года исполнительным приказом президента было создано Управление военных ресурсов под руководством Э. Стеттиниуса.
Летом 1939 года у Рузвельта вызрело мнение, что Германия значительно сильнее своих противников - Польши, Франции и Англии; этим, в частности, объясняются его последние лихорадочные попытки приостановить развитие германских операций. Двадцать третьего августа 1939 года Рузвельт послал королю Италии Виктору-Эммануилу письмо, в котором просил использовать все имеющееся в его распоряжении влияние для внутриевропейского компромисса. А 24-го, буквально через несколько часов, американский президент послал призыв к главам двух противостоящих держав - Гитлеру и президенту Польши Мастицкому. В этих письмах предлагалось проведение прямых переговоров, арбитража и выражалось желание Америки служить посредником в нахождении обеими сторонами взаимоприемлемого решения спорных вопросов.
Нужно сказать, что собственно дипломаты видели слабость президентской инициативы. В государственном департаменте могли только качать головой, глядя на послание королю Виктору-Эммануилу, здесь определенно знали, сколь малое влияние он оказывает на Муссолини. А американский посол в Лондоне Кеннеди охарактеризовал послание Чемберлену как ошибочный дипломатический ход. Даже один из ветеранов американской дипломатической службы, близкий к президенту А. Берль, заметил, что все эти "послания" имеют определенную черту наивности. Конечный их эффект оказался именно таков, каким его можно было предсказать. Король Виктор-Эммануил заявил, что его правительство и без того привержено делу мира. Президент Мастицкий сказал, что готов к любым переговорам. А германский фюрер не удосужился ответить на американское послание.
В этот последний час мира руководители западных держав буквально бросились к Вашингтону. Двадцать второго августа премьер-министр Франции Даладье предложил "всем странам земли послать делегатов немедленно в Вашингтон, попытаться выработать мирное решение в современной грозной ситуации". (Однако даже сам Даладье испытывал сомнения в отношении того, что Германия примет это предложение.) Из Лондона от посла Кеннеди последовали еще более экстравагантные предложения. Здесь хотели, чтобы Соединенные Штаты оказали воздействие на польское правительство, с тем, чтобы то сделало по своей воле уступки и тем самым предотвратило войну. Нужно сказать, что Рузвельт и его советники отвергли как французские предложения, так и идеи американского посла в Лондоне. Попытки организовать новый Мюнхен уже не имели цены для агрессоров. Это был не тот путь, идя по которому Соединенные Штаты могли решающим образом вмешаться в европейское развитие или оказать контрольное воздействие на Германию. В эти дни А. Берль записывает в свой дневник: "Сколь же тонка фабрика, ткань того, что мы называем современной цивилизацией".
Подтверждения этого ожидать осталось недолго.
Но в те времена, когда изоляционистская Америка, казалось, ушла с мировых фронтов дипломатии, когда ее военная сила была сокращена до нижайшего в XX веке уровня, начинается процесс, который самым серьезным образом повлияет на мировую дипломатию середины и второй половины двадцатого века. Речь идет о создании атомного оружия.
В анналах физики и политики первое совместное упоминание об атомном оружии относится к декабрю 1938 года. Мир еще не погрузился в войну, но одно сообщение из Германии вызвало беспокойство тех, кто предсказывал мировой катаклизм. Среди ученых-физиков распространилось сообщение о том, что в рейхе осуществлена управляемая ядерная реакция. Немецкие физики Хан и Штрас, видимо, сами вначале не поняли значимости своего открытия, иначе они не связались бы с переехавшим в США Л. Мейтнером. Опыты Мейтнера подтвердили теорию берлинских немцев - распад ядра урана оказался возможен. Открытие получило описание в прессе в январе 1939 года, а уже к концу этого года в научных журналах было напечатано на эту тему более ста статей. Американский историк Д. Ирвинг, исследовав материалы следствия по делу немецких ученых, пришел к двум выводам, почему немцы не создали первыми ядерное оружие. "Во-первых, потому что проектом руководили на протяжении всего времени его существования ученые, а не воинские офицеры, как в Америке;
во-вторых, в Германии упор был сделан на теории".
В то же время небольшая группа эмигрантов из Германии сосредоточилась на возможностях практического применения данного открытия в Англии и в США, хотя и чувствуя острее других исходящую от него опасность. Помимо прочего, они знали о грандиозном потенциале немецкой науки. В Германии тогда было в три раза больше нобелевских лауреатов, чем в США. В их положении оставалось бояться худшего, и поэтому среди эмигрантов проблема обсуждалась чаще всего и более интенсивно.
В июле 1939 года двое таких эмигрантов - Л. Сцилард и Ю. Вигнер обсуждали возможность того, что немцы придадут должное значение возникающей перспективе создать сверхоружие и начнут захват руды с богатым урановым содержанием в Бельгийском Конго. У них появилась идея связаться с А. Эйнштейном, который лично знал бельгийскую королеву и мог предупредить ее о роковой опасности. Но уже через несколько дней ученым стало ясно, что бельгийская королева - не тот адресат, который нужен в данной ситуации. Ныне широко известное письмо Эйнштейна Рузвельту было написано фактически Сцилардом. Этот немецкий физик покинул Германию за день до того, как нацисты перекрыли границы страны, и его любимым афоризмом было: "Не обязательно быть умнее других людей, нужно быть просто на один день быстрее большинства".
Спустя много лет Эйнштейн говорил Лайнусу Полингу: "Я сделал одну огромную ошибку в своей жизни, когда подписал письмо президенту Рузвельту с рекомендацией создания атомных бомб. Правда, существует некоторое оправдание - опасность того, что немцы сделают их".