Автономное плавание

Со временем он обнаружил, что их взгляды во многом расходятся. Соня была на четыре года старше его. Но дело было не в возрасте. Просто она оказалась слишком практичной, и это начинало раздражать Матвея. Но он привык к Соне, был благодарен ей и боялся опять остаться один. Из благодарности он готов был жениться на ней. И, наверное, женился бы, если бы она согласилась ехать в Синеморск. Но она не поехала, и где-то в глубине души он испытывал облегчение...

* * *

Командир бригады подводных лодок капитан первого ранга Уваров, еще довольно молодой, но уже изрядно облысевший, с крупным, квадратным, будто наспех сделанным лицом, поднялся из-за стола и, пожимая Матвею руку, мягким баском пророкотал:

- Очень кстати, лейтенант, очень кстати. Вот планирую групповой выход, а у нас сразу два штурмана заболели. Присаживайтесь, рассказывайте, как добрались.

- Спасибо. Хорошо.

- А вид у вас усталый. Не выспались?

- Да, никак не мог уснуть.

Комбриг понимающе улыбнулся:

- Ясно. Небось волновались, думали: как-то примут на новом месте?

"Об этом я, кажется, и не беспокоился", - подумал Матвей и честно признался:

- Нет, вроде бы не волновался.

- О чем же тогда думали?

"Ну что он ко мне пристает, не буду же я ему докладывать, что думал о Соне? И вообще, какое это имеет отношение к службе?"

- Извините, товарищ капитан первого ранга, но я не хотел бы говорить на эту тему.

Комбриг удивленно посмотрел на лейтенанта и пожал плечами:

- Это уж дело ваше. Ну а назначением-то вы хоть довольны?

- Не знаю. Пока не думал над этим. Не успел. Я хотел служить на лодках и вот... получил назначение. Наверное, я доволен.

Комбриг улыбнулся. Потом серьезно сказал:

- Ну что ж, поживем - увидим.

На кораблях Уваров служил около двадцати лет, ежегодно к нему приходили молодые офицеры, и он всегда очень осторожно относился к первому разговору и первым впечатлениям. Всякое бывало. Иной наговорит семь верст до небес: и о службе-то на лодках он всю жизнь мечтал, и именно в эту бригаду добивался назначения, и еще, и еще - все в том же духе. А через год, смотришь, норовит где-нибудь на берегу пристроиться. Другой же придет растерянный и робкий, служба у него долго не ладится, а потом вырастает отличный офицер, скромный и старательный.

Молодой лейтенант понравился прямотой и откровенностью. "Что же, это неплохо, - подумал Уваров. - Хотя мог бы и немножко почтительнее разговаривать. Видимо, самолюбив. Впрочем, и это неплохо". Комбриг в службе не признавал личных симпатий и антипатий. В оценке поведения, знаний и действий своих подчиненных он применял единственное мерило - справедливость. И может быть, поэтому сейчас закончил разговор с несколько подчеркнутой официальностью:

- Вы назначаетесь командиром рулевой группы на двадцать шестую подводную лодку, к капитану третьего ранга Крымову. О вступлении в должность донесете по службе.

Лейтенант воспринял сугубо официальный тон как должное и, спокойно выждав, не будет ли еще каких указаний, коротко ответил:

- Есть!

- Штурманом там старший лейтенант Прокудин. Сейчас он болен, и, возможно, вам придется замещать его. Разумеется, после сдачи экзаменов на допуск к самостоятельному управлению.

- Трудновато будет. Но постараюсь.

- Вам помогут. Коллектив там крепкий, дружный... Лейтенант ушел. Уваров, захватив папку с личным делом офицера, заглянул к начальнику политотдела капитану первого ранга Герасименко.

- Я к тебе вот по какому делу, Остап Григорьевич. Только что у меня был новый офицер - лейтенант Стрешнев. Он идет командиром рулевой группы к Крымову. Парнишка, кажется, дельный. Но что-то у него на душе неспокойно. Должно быть, по сердечной части. Это твое ведомство. Ты зайди как-нибудь на двадцать шестую, потолкуй с этим лейтенантом. Только учти, что парень он ершистый, мне так и отрезал: я, дескать, не хочу касаться этой темы. Так что к нему с подходом надо. Ну не мне тебя учить, ты на такие дела мастер. Кстати, вот тебе его личное дело - у паренька довольно любопытная биография.

3

Вслед за рассыльным Матвей поднялся на второй этаж и пошел по длинному коридору. Справа и слева мелькали двери с табличками: "Кубрик № 2", "Каюта старшин", "Каюта старшего помощника и заместителя по политчасти". Подводники жили на берегу, но и в казарме помещения носили корабельные наименования.

А вот и каюта офицеров. По углам четыре железные кровати, покрытые серыми байковыми одеялами. Простенок между окнами занимает книжный шкаф. Посредине стоит небольшой круглый стол с графином и полоскательницей. На одной стене висят два портрета, на другой - опись имущества, графики дежурств и вахт. В комнате чисто, но по-казарменному неуютно.

Матрос указал на стоявшую у двери кровать:

- Вот эта ваша, товарищ лейтенант. Значит, вы к нам командиром группы?

- А вы с двадцать шестой?

- Так точно! - матрос вытянулся и представился: - Рулевой-сигнальщик матрос Бодров.

Матвей пожал ему руку:

- Лейтенант Стрешнев. А где офицеры?

- На лодке.

- Как туда пройти?

- Сейчас наш старпом туда собирается. Он только что из отпуска прибыл...

Матрос показал каюту старшего помощника. Матвей постучался, открыл дверь и замер: за столом сидел Дубровский. Он усмехнулся и предложил:

- Что же вы стоите на пороге? Входите.

Дубровский уже успел переодеться и в рабочем кителе выглядел несколько неуклюже.

Матвей доложил о назначении.

- Значит, будем служить вместе, - просто сказал Дубровский. - Я пока тоже не в курсе дела, а командир сегодня в штабе флота.

- Я бы хотел пойти сейчас на лодку.

- Ну что ж, пойдемте. Хотя следовало бы вас сначала представить по всей форме, перед строем.

Они направились к пирсам. Лодки аккуратными рядами лежали в ковше гавани. Окрашенные в шаровый цвет, они выглядели неуютно и холодно, ровный строй, четкие обводы корпусов как бы подчеркивали серьезность их назначения, напоминали о том, что здесь господствуют железный порядок и дисциплина. Было что-то настороженное и грозное в этих застывших у причалов кораблях, в холодном блеске металла, в молчании гавани. И только юркий рейдовый буксир, сновавший посередине ковша, весело попыхивая трубой, нарушал торжественную и строгую тишину гавани.

Матвей впервые с тревогой подумал о том, что ждет его впереди. Начиналась совершенно новая для него жизнь. А как он к ней подготовлен? В училище все было просто, все зависело лишь от него самого. Он хорошо учился, и это удовлетворяло и командиров и его самого. Больше у него, по существу, ничего не спрашивали. Разве что соблюдение элементарных требований воинской дисциплины. К ним он тоже привык очень быстро - помогло то, что долго жил в детдоме, в коллективе, где тоже действовали, хотя и менее строгие, но чем-то похожие на воинские, порядки.

А что ждет его здесь? Штурманскую специальность он знал. Но ведь ему дадут в подчинение людей, он должен будет их обучать, воспитывать, отвечать за все их поступки н действия. Сейчас он впервые встретится с ними. Что он им скажет? С чего начинать и как начинать?.. Обо всем этом он не раз думал и раньше, но тогда все казалось далеким, отвлеченным. "Там видно будет", думал он тогда, полагая, что на месте действительно будет виднее. Но вот теперь он на месте. А что прояснилось? Ничего. Он по-прежнему не знает, с чего начинать.

Матвей покосился на Дубровского. "Спросить у него?" Но это значит обнаружить свою беспомощность. "Ладно, будь что будет!"

* * *

Двадцать шестая стояла в самом конце причала. Дубровский быстро и ловко взобрался по скоб-трапу на мостик. Матвей тоже попытался проделать это с лихостью, но на середине трапа нога соскользнула со скобы, и он чуть не сорвался. Дубровский, наблюдавший за ним сверху, предупредил:

- Осторожнее, здесь не парадная лестница с коврами.

Когда Матвей поднялся на мостик, Дубровский разговаривал с капитаном третьего ранга. Тот вопросительно взглянул на Матвея. Дубровский, перехватив взгляд, представил: