Страница 10 из 19
- Я знаю больше, чем Сэм Джексон, - ответил он, встал и вышел из комнаты.
Прошло еще четыре года; с каждыми летними и рождественскими каникулами он все реже ходил на вечеринки: сплошь новые лица, знакомые парни и девушки женились и остепенялись либо вообще уезжали. Он не находил общего языка с парнями младше себя, а юные девушки казались ему чужестранками. И он им был чужой, долговязый молодой мужчина с редеющими черными волосами, в опрятной старомодной одежде, всегда как-то криво висящей на нервном теле. Чаще других он общался с профессором Дартером. И с Сарой Дартер.
Он думал, что влюблен в Сару - тонкую нервную девушку с напряженным взглядом больших черных глаз и мертвенно-белым лицом. По виду она легко могла сойти за его сестру. Она была на два года старше. С ней ему было легко. Он писал стихи и посылал ей по почте. А оставшись одни в гостиной профессора Дартера, они, пока Болтон не уходил давать матери лекарство, жадно льнули друг к другу и, прислушиваясь, не раздастся ли в коридоре шарканье профессорских шагов, целовались отчаянно и горько.
Он писал книгу. Точнее, собирался писать книгу. Об истории округа Каррадерс.
- Болтон пишет книгу, - доверительно сообщала миссис Лавхарт епископальным дамам, по заведенному порядку навещавшим ее.
И если мужья этих дам заговаривали, что пора бы Лавхартову парню найти работу; пожилая дама наверняка ведь проживает свой капитал; у Саймона деньги водились, но на всю жизнь их не хватит, - то жены отвечали, что Болтон пишет книгу. Это все объясняло. Он начал выступать с сообщениями в бардсвилльском Дамском научном клубе и в Мужском библейском обществе Святого Луки. Бардсвилльская "Гэзет" каждый раз отмечала: "Мистер Болтон Лавхарт, один из наших многообещающих молодых авторов..."
Болтон и работу нашел. Он стал преподавать в академии профессора Дартера. Они с Сарой условились, что поженятся. Когда все наладится. А потом профессор Дартер умер.
Денег он не оставил. Лишь дом и закладную на него да небольшую сумму, чтобы скромно положить его в землю. Оставшуюся часть года академию возглавлял Болтон. Сара теперь часто плакала, и Болтон как мог утешал ее. Но однажды, когда, обняв, он хотел было ее поцеловать, она вдруг злобно, сжатыми кулаками, ударила его в грудь и зашлась в яростном крике - он так и не понял почему.
Месяц потом она была очень спокойна и, когда он ее навещал, позволяла себя ласкать, часто дыша и глядя в пространство. А как-то вечером сказала:
- Пригласи специалиста, пусть осмотрит твою мать.
- Но доктор Джордан, он...
Она оборвала его:
- Если ты этого не сделаешь, я за тебя не выйду.
Он пошел к доктору Джордану.
- Сынок, - сказал доктор, - я не буду против, если ты кого-нибудь пригласишь. Я всего лишь старый провинциальный врач, и я не обижусь. Сердце вообще-то - забавная штука. Не то что аппендицит, столбняк или там огнестрельная рана. Сердце - оно в самой середке у человека, у женщины в данном случае, и оно, так сказать, и есть сам человек. Так сказать.
- Что вы имеете в виду? - поинтересовался Болтон.
Доктор пристально посмотрел на молодого человека. Потом пожал плечами.
- Ничего, - ответил он. - Просто так говорится. В том смысле, что врач мало что понимает. По крайней мере, старый провинциальный врач вроде меня, в городке вроде нашего Бардсвилла.
- Так вы пригласите специалиста?
- Сынок, - отозвался доктор, - я не обижусь. В тот раз я пытался пытался, насколько помню, два или три раза, - твоя мать и слышать ничего не захотела. Чуть не съела меня. Сказала, что...
- Вы пытались?
- Да, сынок. А ты не знал?
Болтон Лавхарт стоял посреди захламленного кабинета, вдыхал пыль от набитой конским волосом потертой мебели и металлический запах дезинфицирующего средства, а сердце у него в груди подпрыгнуло и затрепыхалось, как окунь, попавшийся на крючок.
- Вы пытались? - переспросил он шепотом.
- Да, сынок.
- Попытайтесь еще раз! - вдруг повелительно сказал Болтон Лавхарт, ощущая тот прилив силы и уверенности, что и двенадцать лет назад, в то утро, когда он стоял перед старым цирковым подсобником и требовал работу.
- Сынок, - ответил доктор Джордан, глядя ему в глаза, - пусть твоя мать даст согласие, и я все сделаю.
- Она его даст, - заявил Болтон.
Знакомой улицей он шел домой, светило солнце, и все было очень просто. Все так просто, и скоро вся жизнь пойдет по-другому. И вечером, когда он дал матери лекарство, а потом стоял и смотрел на нее, все тоже казалось ему простым. Она выглядела такой по-девичьи хрупкой и невинной, такой безвольной и доверчивой. Все будет очень просто. И он обстоятельно рассказал, как беспокоится, что нет улучшения, как ходил к доктору Джордану и тот согласен пригласить специалиста, большого человека из Нашвилла, из тамошнего университета.
Как все просто. Она слушала его рассуждения в полном молчании, не сводя с него глаз, и ему почудилось, что на губах ее заиграла улыбка. Он улыбнулся в ответ и наклонился, чтобы потрепать ее по руке.
Не успел он до нее дотронуться, как она заговорила. Говорила она свистящим шепотом, хотя губы по-прежнему будто улыбались.
- Ты... ты, мой сын... плетешь интриги у меня за спиной. Как это гнусно! Хитришь, словно какой-нибудь вор. А ведь я больна. А ведь я твоя мать, которая родила тебя. Сошла в долину смертной тени. Как это гнусно! А ты хитришь и плетешь интриги...
Слова - дрожащий, свистящий шепот - срывались с губ, все еще словно улыбающихся.
- Мама! - воскликнул он. - Мама!
И попытался взять ее за руку.
Но она вся подобралась на кровати, почти села.
- Не прикасайся ко мне! - закричала она. - Вы все против меня. Все! Все!.. Не прикасайся ко мне! - взвизгнула она, когда он попытался взять ее за руку. Это иудин поцелуй! Ты хочешь моей смерти, хочешь, чтобы я умерла!
Она отдернула руку, сбив со стола две склянки, и прижалась к спинке кровати так, будто спасалась от насильника.
- Мама! - воскликнул он.
- Ты хочешь, чтобы я умерла... плоть от плоти моей, ты хочешь, чтобы я умерла!
Из груди ее рвались те же дикие, загадочные, непонятные, необъяснимые крики, что и у тела Саймона Лавхарта, лежавшего среди охряных дубовых осенних листьев и нарциссовых стрел.