Страница 31 из 61
И вот выясняется, что ничего-то у нас нет, всюду и везде мы в хвосте даже и не самых сред-них капиталистических стран. И медицина стоит с протянутой рукой: ни медикаментов, ни обору-дования не нажила... И школа у нас - из рук вон... Все было бесплатно, все даровое, государство все брало на себя, а оглянешься назад - ничего ни у кого не нажито, ничего ни у кого не собрано, жить нечем, никто не готов жить на пенсию. Пенсия грянула - а запасов никаких нет. Никаких.
Поэтому хотелось бы, чтобы вместо дарового-бесплатного-нищего существования человек бы получил возможность и свободу жить своим умом и своим трудом. "Ах, возможность и свободу? - говорят нам. - Но тогда это несправедливо!" Это несправедливо? А разве справедливо, когда человек большого искреннего таланта загнан в общие ряды? У него голова Галилея, Леонардо да Винчи, а ему платят как рядовому. У меня есть приятель, инженер, крупнейший специалист в своем деле. В 93-м году он получал восемнадцать тысяч. В 94-м, может быть, восемьдесят восемь. Я говорю ему: "Ну как же ты живешь? Я - ладно, у меня там - кино, там - концерт, а тебе где взять?" - "А негде, - отвечает. - Вот сидим у моря, ждем погоды". Разве это справедливо?
У нас считается справедливым накормить бездарь, бездельника, пьяного ублажить - святое на Руси дело! - а вот бесценного специалиста заставить есть ту же пайку - это никому не стыд-но. Вот и пишет Вагин: "Не могу, уйду..."
А выход один. Взятый курс на освобождение труда, на право иметь собственность, иметь землю - не на бумаге, а в руках - надо держать крепче, не вилять из стороны в сторону, делая уступки то бывшим "помещикам" председателям колхозов, которые, в отличие от моего Ваги-на, готовы и дальше "общественную собственность" доить, то директорам заводов, требующим с государства инвестиций, инъекций, дотаций, лишь бы получать.
Чего я боюсь и на что надеюсь
Да, власть сейчас удержать трудно, потому что уже хлебнули вина воли, головы пошли кругом, свободы вкусили, а законы, а суды все никак не заработают, никак не сдвинется с места та сторона демократии, которая называется ответственность, которая называется - уважение закона. Вот и получается перекос. Это общая - сверху и донизу - анархия по отношению властей к народу, работников к властям, всех - к закону и праву и есть самое страшное и, видимо, долго неизбывное следствие того, с чего я и начал эту главу: следствие растоптанного чувства собствен-ного достоинства у большинства наших граждан, следствие нижайшего уровня культуры личнос-тной, человеческой. Об эту причину на Руси разбивало себе лоб не одно поколение реформаторов, а при неудаче именно на это и ссылались: ох, малокультурен народ! Ох, слабо в нем развито правосознание! И на этом основании делали заключение: рано давать свободу такому неразвитому народу. Заключение ложное, ложное до наоборот. Потому что и правосознанию, и чувству собственного достоинства нельзя научить, нельзя это все привить, подвязать, внедрить; никакими призывами не воспитать "чувство хозяина", потому что всякое чувство рождается только в живой практике, в деятельности в условиях той самой свободы, ограниченной лишь общим для всех Законом и Правом. Только это. И - ничего другого. Ленивые российские властители отмахива-лись от свободы такого рода, потому что действительно очень трудно управлять, когда народ свободен. И дотянули крепостничество до середины девятнадцатого века, а спустя чуть более полувека наступила еще более жестокая, поистине безжалостная к человеку несвобода: советский тоталитаризм с гекатомбами расстрелянных и замученных граждан, недолгое время бывших свободными.
И потому сегодня, когда я вижу, что да - много жулья! Много всякой дряни. Много нечест-ных политиков и просто политиканов, ловящих рыбку в мутной воде. И при всем при этом какая-то, мягко говоря, вялая власть, тормозящая и судебную реформу, и связанные с ней реформы уголовного и гражданского права, когда происходит что-то малопонятное с убийствами крупных коммерсантов и предпринимателей - среди бела дня, нагло, цинично и ни единого виновного ни по одному убийству. Это же ни на что не похоже, просто какая-то жуткая бессмыслица... Такая же, впрочем, как и спокойное присутствие фашистов на наших улицах, наших праздниках - прежних, советских праздниках. Мы видим - в колоннах рядом с коммунистами идут себе фаши-сты, со свастикой на рукавах. Я не говорю сейчас, что это смачный плевок в душу каждому и всем, кто называл себя недавно советским человеком, кто пережил войну с фашизмом, не важно в каком возрасте - ребенком или взрослым, воевавшим или голодавшим в тылу. Я безмерно до немоты удивляюсь нашему правительству - оно, как сытый кот, спит блаженным сном, когда по нему от хвоста до усов пляшут мыши, с каждым часом вырастающие в крыс. Я удивляюсь, чего же, какого знака, какого еще путча - пивного или распутинско-водочного - ждет наш сытый кот, чтобы задействовать закон, который существует же! - и запретить это надругательство над народом, разгромившим фашизм в его логове, а сегодня впустившим коричневую чуму в свой дом.
Газеты все чаще публикуют статьи и просто сообщения о том, как русские националисты, сиречь фашисты, вместе со штурмовиками-баркашовцами являются на крупные заводы, ищут союза с рабочим классом. А рабочему классу при хронических неплатежах зарплаты, хоть с дьяволом в союзе, но хочется переменить сегодняшнее непонятное свое положение...
Да, думаю я, это в конце концов расставило все точки над "и" - то, что фашисты и нацио-нал-коммунисты у нас обнаружили открыто свое родство. Но... Но пока в стране все взмелось и никак не уляжется, пока трещины и разводы в обществе все шире и шире и все болезненнее, эти союзники, сами по себе ничтожные, - у них и цвета их партий близки: красный и коричневый могут попытать политического счастья. А каким несчастьем эта попытка обернется стране, народу, разозленному до крайности, но пока еще чего-то ждущему, это жутко даже вообразить себе. Подавленное чувство собственного достоинства в человеке - вот опаснейший союзник и красных, и коричневых.
Вот чего я боюсь.
А вот на что надеюсь. Все-таки за семьдесят пять лет приглаживания, приутюживания общества, выпалывания дерзких, уважающих себя людей - не всех выпололи, не все думающие головы снесли. Да и новые нарождаются и растут. Есть думающие, появляются талантливые. Правда, до сих пор нет для них, все еще нет надлежащих условий, все еще всякими старыми страхами чиновники (не исключено, что не старыми страхами, а собственной выгодой) вяжут таким людям руки и мозги. Вот недавно был я в Челябинске, там говорят: "Да мы бы сейчас всю область завалили тем или иным товаром, не хуже французского или другого иностранного товара, мы все умеем! Так дайте же возможность делать!"
Так ведь нет, не дают! "А-а, вы - жулики! Хотите обогатиться на этом!" - кричат им чиновники-ретрограды и люмпены.
В чем же, собственно, дело? Если жулики - судите их, но если не жулики, а работяги, пред-приимчивые производители, - дайте им возможность делать свое дело... Но нет, живет и не уми-рает большевистский миф: все предприниматели - капиталисты-жулики - эксплуататоры. Всех подряд закрывай! Круши! Души налогами! Вот так: всех, кто что-то создает и увеличивает общий достаток, - тех закрывай, круши, души: а кто снова грозится все у всех отобрать в общий котел (давно известно, что у всякого общего котла непременно находится далеко не "общий" хозяин) - этим можно гулять не опасаясь...
Ну, хорошо, все позакрываем, все отнимем и свалим в "общак". А дальше что? "Ведь пряни-ков сладких всегда не хватает на всех", особенно когда их не стряпают, а делят, у кого-то предва-рительно отняв. Значит, что остается при такой дележке? Остается террор. Опять казармы, опять "сроки", лагеря, пулеметы на вышках. Ничего, кроме этого, у нас не получится. Ни-че-го... Выход только в одну сторону: к демократическим переменам. К твердой законности. К сильной власти, чье оружие только Закон, единый для всех, а не выборочно, как у нас было, да и теперь все так же.