Страница 15 из 61
Действительно, все было доведено до абсурда. Особенно в пору подготовки к 100-летию со дня рождения Ленина.
Тогда, в 1970 году, наступило совершеннейшее половодье исполнителей роли Ильича. Ужас заключался в том, что в каждом из 365 театров страны шли спектакли с Лениным. Это было все-непременно и обязательно. Это был приказ. Указ. Неукоснительное требование.
И 365 актеров, картавя, бегали по сценам, закрутив руки себе под мышки. И 365 актеров, подходящих или вовсе не подходящих к этой роли, талантливых или бездарных, лишь бы не был выше 172-х сантиметров ростом, все годились на роль Ленина.
Как заметил Сергей Аполлинарьевич Герасимов: "Спроси у любого главного режиссера театра: есть ли у него актер на роль Чацкого, Гамлета, Отелло? Редко кто скажет, что есть. А вот почему-то на роль Ленина в любом театре актер найдется".
Конечно же, выступили в этой роли и самые крупные актеры. Штраух, Честноков играли Ленина в Ленинграде, Бучма - великий украинский актер - в Киеве. Они тоже искали в Ленине в основном его человечность и простоту. Не его темперамент, не его силу и всесокрушающую убедительность, а человечность. При всем при том решения крупных актеров были всегда свое-образны, точны. Я никогда не видел Бучму, но видел в кино Штрауха...
Неостановимый поток изображений вождя затопил не только сцены театров. Тысячи памят-ников, тысячи скульптур - и в рост, и бюстов - поднимались по всей стране. Иные порой были просто комичны. Стоял человек с огромной головой на маленьких ножках. А в одном из сел гипсовый вождь пролетариата стоял с кепкой в руке (излюбленная поза для многих скульпторов) и с кепкой на голове... В то время бездарные скульпторы лепили себе огромные деньги. Кто-то составил себе на этом имя. Кто-то - биографию. Тему Ленина эксплуатировали кто во что горазд. Было и такое: актер в гриме Ленина садился около елки, к нему по очереди подходили мальчики и девочки и снимались рядом с любимым дедушкой Ильичом.
Вы не можете себе представить, какое количество Лениных и Сталиных ходило по коридорам Мосфильма. В буфете в очереди иной раз стояло по пять-шесть исполнителей этих ролей.
И так, все вместе, мы довели эту крупнейшую историческую трагически мощную фигуру до безобразия, до шаржа, до своей противоположности. Такова истинная цена безудержного подобо-страстия. Можно себе представить, как бы воспринял сам Ленин - буде он мог это видеть и слышать - всю ту вакханалию, лизоблюдство, лакейство, убогое низкопоклонство, бескультурье и безграмотность, с которыми катился вал его юбилея...
Не сейчас только эти мысли приходят в голову. Они и тогда не давали покоя. И не только мне - стоит припомнить неизмеримое количество анекдотов, связанных с тем бессмысленным наси-льственным вколачиванием ленинской темы, ленинского образа во все и вся... Действительно, любое насилие вызывает обратный эффект... Мне же в ту пору пришлось думать обо всем этом тем более, ибо я готовился играть роль Ленина, много читал и о нем, и его самого, вникал...
Сегодня, в наши дни, многие говорят, что не следует играть Ленина, надо забыть его. Вот тут я категорически не согласен. Ленина из истории не вычеркнешь. И подлинное искусство от такого материала - характер и роль Ленина в истории страны и мира - не отвернется.
Да, действительно, в те времена мы все, исполнители его роли, и все, кто так или иначе - в изобразительном искусстве, например, подходили к этому образу, опирались как бы лишь на один материал, который можно было прочесть, который был опубликован, отредактирован тщательно и разрешен санкционирован свыше. Ничего другого у нас не было, ничего другого мы и не знали. По той санкционированной правде Ленин был только такой и никакой другой.
Это уже потом, после 1985 года, постепенно мы стали узнавать и другую правду о нем. И мы прочли и узнали, что Ленин был жесток, как Савонарола, что у Ленина была железная хватка в борьбе с противниками. Что никакой он не добренький и никогда им не был, он не относился к людям, которые кому-либо что-либо могли уступить. Мы были поражены. Потрясены.
И все же! Все же в глазах истории не это есть важнейшее из обстоятельств пребывания на земле такого человека, хотя для актера, исполнителя его роли, именно характер, особенности личности - первое дело. Но для истории не это важно, также для нее не важно, был калмыком прадед Ленина или не калмыком. А главное в том, что этот человек произвел в истории потрясаю-щую воображение перемену декораций, перемену, придавшую всему миру, его социуму иной вид, иной смысл. Такое мог совершить по-настоящему мощный, крупный человек. А уж зол он, добр или страшен, праведный он или неправедный - это уже другой вопрос.
Факт его жизни и дела в России остался на века, навсегда, и никуда от этого факта не деться. И было бы очередным идиотизмом опять начинать исправлять историю, подпудривать ее и подкрашивать под ту даму, которая промышляет на панели. Тем не менее многие сегодня говорят: "Ах, раз он такой плохой и недобрый, его не надо показывать, о нем говорить!"
Журналист одной из газет мне задал вопрос - было это по случаю 22 апреля в 1993 году: "Хотели бы вы еще раз сыграть образ Ленина?"
- Такого, какого я уже играл, - нет. А такого, какого можно сыграть сегодня, - личность трагическую, страшную, поистине шекспировскую фигуру в его мощи, в его беспощадности, с его какой-то оголтелой верой в свою миссию, с его неистребимой жаждой власти, с его убежденнос-тью в своем праве беспощадно уничтожать всех и любого, кто мешает ему делать то, что он счита-ет верным, с его фанатизмом и в то же время - каким-то детским бытовым бескорыстием... Еще бы нет... Был бы такой драматургический материал... Нашелся бы сегодня у нас Шекспир или Достоевский, описал бы жизнь Ленина. Потом, при таком характере - какая трагическая жизнь... Хотя бы нэп: это трагедия была для него - отступить от собственной веры, уступить - пусть и на время - капитализму. И никому не было известно тогда, можно ли будет остановить это отступление, и ведь как он пошел, какие набрал обороты - тот треклятый капитализм. Но таков был масштаб этой личности, этой воли, что он не побоялся отступить. Так же как и при заключе-нии Брестского мира, он ставил на карту все. На тактическую карту. И выигрывал стратегически.
А последние его трагические годы: уже теряя память, теряя речь, он начал понимать, что не туда поворачивает его дело, вырывается из его рук власть. А у него уже не было сил переломить курс, как он это делал раньше. Для человека столь мощной воли и интеллекта, я думаю, было мучительнейшей пыткой понимать все это и не иметь возможности не только действовать, но даже просто говорить или писать. Какая же это была трагическая ситуация... Такую роль сыграть! Это было бы счастье...
В этой роли можно бы многое рассказать об истории нашей страны, ибо этот человек, как никто, выражал историю своей страны.
Я вот до сих пор не могу понять: если было так, как пишут сейчас, что Россия в 1911-1913 годах была страной процветающей; что мы в те годы завалили всю Европу зерном, завалили саму масляную Голландию маслом, а Париж - мясом; что наши Путиловы, Рябушинские, Щукины, Морозовы, промышленники и купцы, развивали могучую промышленность, да и в образовании национальной интеллигенции, талантливых ученых она, Россия, шла впереди планеты всей, то как же могло случиться, что победила стихия бунта революция?
И ведь да, действительно, какие-то следы тех высот мы еще застали. Например, качество гимназического образования: моя покойная теща Бог знает когда училась в гимназии немецкому языку, а она его до самой смерти помнила.
Смотришь на фотографии наших дедов, когда они были гимназистами: среди них учителя - почти все за исключением одной-двух дам, все мужчины. А наши школьные фотографии - как раз все наоборот, а то и вовсе ни одного мужчины-педагога, а у женщин-учительниц такие несча-стные, замученные лица. Не видно ни достоинства, ни желания учить кого-то и воспитывать...