Страница 33 из 43
Гармонизируя идею судьбы как необходимого и имманентного порядка природы, как внутреннего закона, регулирующего все сущее, с провиденциальной концепцией {123} присутствия бога в мире, Боэций обходится без понятий спасения, благодати, столь важных для христианства, и без рассуждений о посмертной судьбе души. Провидение, по Боэцию, пребывает в совершенной вечности, которая есть атрибут высшего разума, бога, а судьба, фортуна, принадлежат к миру временнх явлений. Идея, пребывающая в высшем разуме, отражаясь в существовании мира, вступает в противоположную ее вечной природе стихию времени и приобретает характер судьбы, которая представляет не только сокровенный смысл происходящего во времени, но и саму последовательность временных явлений. Взаимосвязь, отношение человека и судьбы разрешаются у Боэция в картине большого космического масштаба, создаваемой в традициях философской классической культуры с особой значимостью платоновской и стоической концепций.
Судьба связует великое многообразие временнх явлений, направляя их движение. Но их истинной связью, определяющей целостность и гармоничность мира, является не менее могучая и великая сила - любовь, "что правит землею и морем, и даже небом высоким..." 20. Через несколько столетий, в зените средневековья, Данте повторит вслед за Боэцием: "Любовь, что движет солнце и светила..." 21
По Боэцию, судьба, мудрость, любовь - это космические силы, противоборствующие и согласные, связующие воедино мироздание. Все сущее в этом гармоничном космосе имеет свое определенное место. Человек - высшее звено в иерархии земного существования. Тело его принадлежит "дольнему", материальному миру, а дух устремлен ввысь, к вечной истине. И поскольку человек живет в мире, благом по своей природе, в котором нет места злу как космическому началу, то у него стремление к благу как к цели всего сущего является актом свободной воли, а не результатом предопределения. Человек лишь тогда оказывается несвободным, когда он порочен и не устремлен к познанию. Совершенствуясь, человек приближается к высшему разуму и тем самым ускользает от необходимого закона судьбы, чтобы стать совершенно свободным, возвратясь к своему первоисточнику. Совершенства человек может достичь лишь путем обретения знания и упражнения в добродетелях, ибо именно так реализуется в нем изначально заложенная идея блага. Человек же, постигший ее, приобщается к богу, к высшему благу, блаженству и поэтому становится бла-{124}женным и наконец обретает могущество - способность удовлетворения всех своих желаний и устремлений. Так уже при жизни с помощью знания и мудрости, достигаемых в процессе овладения философией, человек обретает награду, проникает в тайну бытия и тем самым реализует свое предназначение, которое в то же время является результатом проявления свободы воли.
Боэций видит возможность осуществления человеком независимого от провидения или судьбы выбора в сфере познания и созерцания. По его мнению, человек самоутверждается, освобождаясь в процессе познания от заблуждений, порождаемых соединением души с телом. В связи с этим важнейшими добродетелями философ считает те, что связаны со знанием: мудрость, благоразумие, твердость рассудка, спокойствие духа. Пороки же порождаются незнанием, поэтому глупость и безрассудство, по мысли автора "Утешения", худшие из пороков и служат причинами появления всех других. Боэций полагает, что добродетель - это достоинство души, а порок - следствие победы тела над разумом, незнания над знанием.
Исходя из благой природы мира и рациональности бытия, Боэций пытается решить проблему, касающуюся наград и наказаний за человеческие деяния. Так как основная задача человека - жить согласно природе, ведущей к благу путем познания, и в этом смысл его существования, то человек, погрязший в пороках и тем самым отвратившийся от блага, теряет обладание существованием в собственном смысле этого понятия, переставая быть человеком, утрачивая человеческую сущность. Порочный человек, утверждает философ, наказан тем, что он всегда отделен от блага и, таким образом, погружен в "небытие", из которого его может вырвать только перенесение наказания, получаемого им при жизни, ибо "наказание, согласно разумному порядку правосудия, есть благо". Вместе с тем если порок - это "болезнь души", а больных людей следует лечить, то с помощью наказаний следует исцелять порочных людей от их недуга, пробуждая в их душах заложенное изначально знание о благе, забытое под действием губительных страстей.
Мысль Боэция сводится к тому, что блаженство может быть обретено человеком при жизни, а поэтому не следует торопить "бег крылатых коней смерти", ибо, если "ты украсил душу наилучшими добродетелями, нет тебе дела до судьи, определяющего награды: ты сам приобщил себя к наилучшему. Если же ты склонишься к {125} пороку, не сетуй на наказание, ты сам предопределил себя к самому плохому концу"22. Философ не придает значения потусторонним наказаниям и наградам, для него не существует рая и ада, он не признает существования в мире двух начал - добра и зла как противостоящих друг другу, не упоминает основных христианских добродетелей, у него полностью отсутствует понятие греха.
Считая, что не бог предопределяет человека к наградам и наказаниям, а сам человек избирает путь, ведущий к благу или уводящий от него, и оценивает свои поступки, исходя из собственной природы, Боэций создает определенный этический идеал. Настоящим человеком, по его мнению, является мудрец, подобный Сократу, достигший совершенства в познании и добродетелях, сумевший не пассивно подчиниться судьбе, а знанием, мудростью достичь полного слияния между необходимостью провиденциального закона и осуществлением внутренне присущей каждому человеку цели его собственного существования. Человеческое благо оказывается связанным не с материальными интересами, а лишь с умственным и нравственным самосовершенствованием человека.
Таким образом, Боэций пытается снять противоречие между детерминированностью человеческой деятельности божественным провидением и существованием свободы выбора, признавая моральную значимость человеческих поступков, определенную тем, что заданной оказывается лишь цель человеческого существования, а не конкретные пути ее достижения. Еще раз в комплексе проследим, чем отличается концепция Боэция от учения Августина о предопределении.
У Августина божественное предопределение - это не предузнание, как у Боэция, а жесткая детерминация человеческих поступков. Предопределение действует в сфере человеческой жизни и человеческой истории. У Боэция провидение проявляется в бытии мира и человеческой жизни как природный имперсональный (безличностный) закон, понятие всеобщей истории и ее связи с провидением отсутствует.
У Августина все зло мира, превратности человеческого существования расплата за первородный грех, за неповиновение воле бога. У Боэция зло вообще изъято из системы мирового бытия, а поэтому не может быть и злой судьбы. Несчастья человека - от недостатка блага, изъяна совершенства, присущих ему вследствие того что {126} он занимает по своей природе такое место в иерархии бытия.
У Августина человек может быть спасен только через божественную благодать. Заранее неведомо, кто предопределен к спасению, а кто к гибели вечной. Боэцию глубоко чужд взгляд на человека как на существо греховное. Человек несовершенен, подвержен порокам, но таковы свойства его естественного происхождения, а не его злой воли. Человек несет в себе божественное начало, и уже это делает его восприимчивым к благу. Следовательно, лишь усилия каждого, сконцентрированные на достижении высшей истины, определяют для него степень и возможность приобщения к высшему благу.
Эта устремленность к благу и способность ее реализовать и определяют личную судьбу человека во всеобщей судьбе мироздания. У человека, считает Боэций, нет и не может быть никакой вины перед богом. У него есть единственная по-настоящему страшная беда - забвение своего первоисточника, своей изначальной причастности к высшему разуму. Выход из этой ситуации не может быть найден на пути веры, служения богу или религиозно понятой добродетели. Именно поэтому у Боэция и не идет речь о спасении в христианском смысле как дарованном благодатью искуплении от земных страданий, предполагающем существование личностной связи между богом и человеком, переживаемой глубоко интимно и эмоционально человеком верующим.