Страница 45 из 60
Дикая схватка продолжалась недолго. Вскоре руки Конана уже схватили за плечи лежавшего на камнях Конна.
Молодой король Аквилонии пробудился от того, что кто-то что есть мочи затряс его; открыв глаза, Конн увидел нависшее над ним... свое собственное лицо. Нет! Глаза, редкостные ярко-синие глаза - его собственные были все-таки чуть бледнее. Отец! Его глаза! Да, его... и лицо... наверное, таким оно было, когда отцу сравнялось столько же лет, сколько сейчас Конну...
- Что же ты не встаешь, сын мой? - услыхал он голос, развеявший последние его сомнения. Конн знал, что это - не морок, не насланное злой силой наваждение - перед ним его отец.
- Отец!.. - вырвалось у Конна и он тотчас же устыдился своего вскрика Конан не поощрял бурных проявлений чувств. Смеясь над ними, он считал подобные излияния свойственным одним лишь неженкам, которые боятся спать одни в темной комнате.
Сильные руки странно помолодевшего Конана рывком подняли Конна на ноги.
- Объясню все потом. Можешь сидеть в седле? - отрывисто бросил киммериец сыну и, получив утвердительный кивок, потащил Конна к предусмотрительно захваченному с собой запасному коню.
Конн с изумлением таращился на окружавшую их местность и на странный эскорт отца - пятеро разнообразно одетых и вооруженных воительниц да странный длинноусый воин с простым боевым топором в правой руке. Женщины рассматривали Конна откровенными, оценивающими взорами; а одна из них, с выбивающимися из-под шлема ярко-рыжими волосами даже провела по губам кончиком розового язычка...
- Это он, Конан? - осведомился длинноусый воин. - Приветствую тебя, Конн, приветствую и надеюсь, что ты не разучился держать меч. Нам предстоит веселое возвращение!
- Это еще почему? - осведомилась одна из воительниц, с роскошными иссиня-черными волосами.
- Ты забыла о Старухе, Белит? - спокойно ответил ей длинноусый. Посмотри, она сама решила пожаловать к нам в гости!
Конн повернулся вместе с остальными и услыхал, как у отца вырвалось глухое проклятье.
Воздух внезапно наполнился хлопаньем бесчисленных широких крыл. Из-за беспорядочно мечущихся облаков вниз посыпались бесчисленные крылатые создания - точь-в-точь такие же, как и недавно убитое Конаном. А по белой дороге к ним приближалась, неспешно ковыляя по гладким, тщательно пригнанным друг к другу плитам, опираясь на длинную клюку, невысокая и нескладная фигура, закутанная в серые лохмотья...
При виде этой фигуры воительницы разразились дружными воплями, не слишком достойно пытаясь укрыться за спинами Конана, Конна и длинноусого. Местность за спиной Старухи тотчас же поглощал клубящийся туман. Конн почувствовал дуновение мертвящего, ледяного ветра; повеяло могильным холодом. К ним приближалась тупая и злобная, враждебная всему живому Сила, и молодой король, оставшийся без меча, лихорадочно озирался по сторонам в поисках подходящего оружия; заметив его взгляды, длинноусый протянул ему извлеченный из-за пазухи тяжелый охотничий нож, почти кинжал, толщиной у обуха в добрых полпальца...
- Вряд ли это поможет, но все равно, держи! Фигура тем временем подошла почти вплотную. Раз взглянув на нее вблизи, Конн уже не мог отвести взгляда. Старуха оказалась настолько идеально уродлива, что это уродство завораживало и притягивало взгляд лучше самой совершенной, самой отточенной красоты. Нет, взорам Конна предстал не шагающий труп, не оживший скелет - перед ним стояла, тяжело опершись на кривую клюку, самая обыкновенная старуха, со свисавшей складками морщинистой, дряблой кожей, впалыми щеками и беззубым ртом, выбивающимися из-под бесформенного капюшона седыми растрепанными космами... Бескровные губы постоянно шевелились, точно их обладательница что-то пожевывала. Двумя кроваво-красными огнями горели на этом изглоданном временем лице два удивительно живых, хитрых и злобных глаза.
- Ну, - протянула Старуха, медленно обводя взглядом отряд Конана, - кто это осмеливается бесчинствовать в моих владениях? Кто это осмеливается таскаться с похищенными у меня куклами? - пылающие глаза уперлись в длинноусого. - А я узнаю тебя, отродье Старого Крома, гончий пес, которого Кром украл у меня! И тебя я узнаю тоже, нареченный Конаном, ты славно потрудился, пополняя ряды моих подданных! - Старуха мерзко захихикала.
- Что тебе нужно, хозяйка? - спокойно осведомился длинноусый, которого Старуха назвала гончим псом Крома. - Ты решила преградить нам путь? Но разве ты не видишь, что больше не властна над нами, - он указал на пятерых сбившихся в тесную кучку воительниц. - Разве ты не видишь, что волей Великих Иерархий им возвращена плотская жизнь? И разве ты не видишь, что мы с Конаном вовсе не умирали и, значит, не можем быть подвластны твоей магии? Неужели ты хочешь сражаться, хозяйка? Тебе мало одного погибшего слуги?
Глаза Старухи сузились. Конну показалось, что между тяжелых морщинистых век бьется неистово-гневное пламя. Тонкие губы сжались в нитку, рука с клюкой повелительно поднялась...
- Сынки! Взять их! - прокаркала она, обращаясь к бесчисленным скопищам крылатых демонов.
- Это вряд ли удастся тебе, Старуха! - внезапно прозвенел чей-то голос, чистый и высокий, точно звук весеннего ручейка.
Под сгустившимися черными облаками, среди серых безжизненных холмов прямо на дороге распускался удивительный огненный цветок. Его лепестки властно раздвинули белые дорожные плиты; громадный бутон стремительно рос, выбрасывая в стороны все новые и новые, тут же укореняющиеся отростки. Зеленая оболочка бутона дрожала, сверху пробивались алые лепестки...
Старуха осеклась, ее поднятая рука так и не успела упасть, чтобы тем самым дать своим слугам сигнал к атаке. Замерев, она, точно завороженная, следила за распускающимся на глазах огромным цветком...
Это оказалась роза. Исполинская, огненно-красная роза, и вокруг нее волнами расходился нежный, льющийся подобно теплой волне, чудесный аромат; громадный бутон начал стремительно распускаться, лепестки розы один за другим разворачивались - чтобы тотчас опасть. Спустя еще несколько мгновений из занавеса опадающих лепестков, в каждый из которых можно было завернуться, как в плащ, появилась не кто иная, как Гуаньлинь собственной персоной.
- Что ты делаешь здесь, проклятая, в моих владениях? - Старуха зашипела, точно рассерженная кошка. И тут же, словно спохватившись, она перешла на какой-то странный, торжественно-громовой язык.
Конан никогда не слыхал ничего подобного. Похоже, не понимал речь Старухи и посланец Крома.
Гуаньлинь ответила на том же самом возвышенном наречии, ее прекрасное лицо оставалось спокойно, в то время как Старуху всю перекосило от ярости. Не понятный никому, кроме двух собеседниц, разговор продолжался еще некоторое время; а потом Старуха вдруг заворчала, словно готовая броситься на добычу дикая собака - и резко взмахнула-таки давно уже поднятой рукой.
Земля под ногами киммерийца затряслась, холмы исчезли, на их месте стали стремительно растекаться огненные озера. Жидкая, пылающая кровь Земли устремилась со всех сторон на отряд Конана, а сверху на них ринулись легионы крылатых демонов Смерти.
Спокойствие изменило даже обычно невозмутимому посланцу Крома; перехватив поудобнее боевой топор, он бросился к неподвижно застывшей Старухе, однако Гуаньлинь успела удержать его.
- Нет! - прокричала она, и голос ее едва можно было расслышать в нарастающем со всех сторон подземном реве. - Еще не время! Сражайтесь!
Никто не понял, для чего она это сделала - однако все повиновались беспрекословно. Армада хлопающих крыльями крысоголовых демонов встретила на своем пути заслон из поднятых клинков; Раина первой метнула один из своих кинжалов, и серая тварь, судорожно дергая крыльями, покатилась по камням, ломая кости. Из середины лба ее торчала рукоять глубоко вонзившегося клинка.
Конн отчаянно подпрыгнул вверх, вцепился в лапу снижающегося демона и прежде, чем тот успел дотянуться до него когтями, несколько раз ударил ножом в самое сердце. Боевой топор посланца Крома снес голову еще одной твари; не знали отдыха и клинки остальных воительниц, однако очень скоро выяснилось, что способностью отнимать жизнь у серых демонов обладал только меч Конана. Остальные твари, даже получив страшные раны, продолжали бросаться на окруженную со всех сторон кучку дерзких возмутителей спокойствия. Невидимая за их бесконечными шеренгами своих слуг Старуха продолжала что-то торжествующе вопить.