Страница 4 из 11
Я медленно продвигался вдоль палатки, пока не нашел место, где пластик был немного надорван, и расширил отверстие ножом. Заглянув в щелку - обзор был очень плохой, на несколько футов, - я проскользнул внутрь.
И насмерть перепугал маленькую бейю, которая сжимала в руках бутылку колы и боязливо жалась к одному из упаковочных ящиков. Я и сам испугался.
– Ш-ш-ш, - прошептал я и прижал палец к губам. Она не вскрикнула, только изо всех сил сжала свою бутылку и попятилась.
– Эй, - сказал я мягко, - не бойся. Ты ведь меня знаешь. Теперь стало ясно, что Санд в палатке - это была его бейя. Ту, пожилую, очевидно, оставили караулить лагерь.
– Помнишь, я подарил тебе зеркало? - зашептал я. - Где твой хозяин? Где Санд?
Она остановилась, глядя на меня широко раскрытыми глазами.
– Зеркало, - сказала она и кивнула. Но не подошла ближе, только перестала сжимать бутылку.
– Где Санд? - снова спросил я. - Где археологи? - Она молчала.
– Где Эвелин Херберт?
– Эвелин, - повторила она и вытянула грязную ручку, показывая в сторону пластиковой занавески. Я нырнул туда.
Эта часть палатки была выгорожена пластиком, так что получилось подобие комнаты с низким потолком. У одной стенки стояли ящики, заслоняя проникавший в палатку вечерний свет, и рассмотреть что-либо было трудно. Около стены висело что-то вроде гамака. Слышалось тяжелое, неровное дыхание.
– Эвелин? - спросил я. Бейя тоже вошла в комнатку.
– Здесь есть свет? - спросил я ее. Она проскользнула за моей спиной и включила одинокую электрическую лампочку, свисавшую вниз из клубка проводов. И снова отошла к дальней стене.
– Эвелин? - повторил я, приподнял пластиковый полог и охнул.
– Наверное, это прозвучало, как стон. Закрыв лицо рукой, словно пытаясь спастись от огня и дыма, я отпрянул, едва не упав на маленькую бейю и придавив ее к хлипкой стене так, что стенка чуть не прорвалась.
– Что с ней случилось? - я схватил бейю за худенькие плечи. - В чем дело?
Она страшно перепугалась. Я понял, что ответа не дождусь, отпустил ее, и она так вжалась в складки пластиковой стенки, что почти исчезла.
– Что с ней? - настойчиво прошептал я и услышал, что в голосе звучит ужас. - Это какой-то вирус?
– Проклятие, - сказала маленькая бейя.
И тут погас свет.
Я стоял в темноте, слышал тяжкое, мучительное дыхание Эвелин и свое собственное - частое, испуганное - и на какой-то момент поверил бейе.
Затем свет снова зажегся, я увидел пластиковый полог гамака и вдруг понял, что нахожусь в нескольких шагах от самого сенсационного репортажа всей.своей жизни.
– Проклятие, - повторила маленькая бейя, а я подумал: «Нет, не Проклятие. Это моя удача».
Я подошел к гамаку, двумя пальцами приподнял пластиковый полог, чтобы посмотреть на то, что осталось от Эвелин Херберт. По самую шею она была накрыта одеялом, а руки, лежавшие поверх одеяла на груди, были изуродованы пятигранными белыми наростами. Целиком, вплоть до ногтей. В углублениях между ними кожа настолько истончилась, что казалась прозрачной. Виднелись вены и пульсирующая в них красная жидкость.
Такие же наросты покрывали лицо женщины, даже веки; они виднелись и во рту. На скулах белая сеть казалась тоньше и выше, кожа выглядела настолько тонкой, что удивительно, как не торчали наружу кости. У меня мурашки побежали по телу при мысли о том, что на пластике может быть вирус. Значит, я заразился, едва вошел в комнату.
Женщина открыла глаза, и я так вцепился в полог, что чуть не сорвал его. Сеть крохотных наростов, не толще паутины, покрывала ее глаза. Непонятно, видит ли она меня.
– Эвелин, - сказал я. - Меня зовут Джек Мертон. Я репортер. Вы можете говорить?
С ее губ сорвался какой-то приглушенный звук. Она закрыла глаза и попыталась еще. На этот раз внятно проговорила:
– Помоги мне.
– Что нужно сделать? - спросил я.
Она издала ряд звуков, которые представлялись ей словами, но разобрать их было невозможно. «Идиот, оставил переводчик в джипе», - подумал я с отчаянием.
Эвелин попыталась приподняться, выгибая спину и даже не пробуя помогать себе руками. Закашлялась - резким, надсадным кашлем, - словно прочищая горло, и опять издала какой-то звук.
– У меня есть аппарат, который поможет понять вас, - сказал я. - Переводчик. В моем джипе. Сейчас принесу.
Она ясно произнесла: «Нет». Затем снова последовали невнятные звуки.
– Не понимаю, - сказал я, и тут она схватила меня за рубаху. Я отскочил так, что ударился о лампочку. Бейя отлипла от стены и качнулась вперед.
– Сокровища, - сказала Эвелин и с трудом перевела дыхание. - Санд. От… рава.
– Отрава? - переспросил я. Лампочка все еще раскачивалась. Я взглянул на свою рубашку. Наросты на пальцах Эвелин рассекли ее на длинные полосы. - Кто вас отравил? Санд?
– Помоги мне, - прошептала она.
– Сокровища были отравлены, Эвелин? Она попыталась покачать головой.
– Возьми… записку.
– Записку? Кому?
– Сан… - сказала она. Упала на гамак, кашляя и с трудом хватая воздух ртом.
Я отступил, чтобы она не забрызгала меня слюной.
– Зачем? Хотите предупредить Санда, что вас кто-то отравил? Почему я должен отнести ему записку?
Она перестала кашлять. Долго лежала и смотрела на меня. И вдруг повторила:
– Помоги мне.
– Если я отнесу записку Санду, вы расскажете, что произошло? - спросил я. - Откроете, кто вас отравил?
Она попыталась кивнуть и снова закашлялась. Подошла бейя с бутылкой, из которой торчала трубочка, и поднесла ко рту Эвелин. Немного воды пролилось на подбородок; бейя промокнула ее подолом своей несвежей рубахи. Эвелин снова попробовала подняться, бейя помогала, обняв ее за плечи, покрытые сеткой наростов. Они были такие же, как на лице, и, по всей видимости, не травмировали руку маленькой бейи. Казалось даже, что под нажимом руки они становятся плоскими. Бейя сунула трубочку в рот Эвелин. Та глотнула и опять закашлялась. Бейя подождала и снова попробовала ее напоить, на этот раз удачно. Потом больная легла.
– Да, - произнесла она гораздо отчетливее. - Лампа. Я в очередной раз не понял.
– Что мне передать, Эвелин? Что ему сказать?
– Лампа, - повторила она и попыталась указать на нее рукой.
Я обернулся. Керосиновая лампа стояла на покрытом пластиком картонном ящике. Рядом лежали два одноразовых шприца, из тех, какие бывают в наборе первой помощи, и пластиковый пакет. Бейя передала пакет мне. Я осторожно взял его, надеясь, что Эвелин к нему не прикасалась, а записку туда положила бейя. Затем взглянул на руки Эвелин и на свою изодранную рубаху, уразумев, что бейя не только положила записку в пластиковый пакет, но, очевидно, сама ее написала по просьбе Эвелин. Оставалось надеяться, что каракули можно будет прочесть.
Я сунул пакет в мешочек с подкладкой из фольги, куда обычно клал запасной аккумулятор для передатчика, и постарался отделаться от навязчивого желания вымыть руки. Подошел к гамаку.
– Где Санд? Здесь? Или у себя?
Она снова попыталась покачать головой. Я начал понимать ее жесты, но не переставал жалеть, что со мной нет переводчика.
– Нет, - ответила она и закашлялась. - Не здесь. Лагерь. Деревня.
– Он в лагере? Вы уверены? Я недавно был там и никого не видел. Кроме его бейи.
Она вздохнула: звук был ужасный, похожий на треск гаснущей свечи.
– Лагерь. Скорее.
– Хорошо, - ответил я. - Постараюсь вернуться до темноты.
– Скорее, - прошептала она и снова начала кашлять.
Я выбрался тем же путем, что пришел. По дороге спросил бейю, верно ли, что Санд в лагере. Она ответила:
– Север. Солдаты.
Это могло означать множество разных вещей.
– Он ушел на север? - спросил я. - Его нет в лагере?
– Лагерь. Солдаты.
Задавать новые вопросы не имело смысла. Я осмотрелся, раздумывая, не попытаться ли найти Хауарда, или Лако, или кого-нибудь еще, прежде чем тащиться в лагерь на поиски Санда. Смеркалось. Если я задержусь, станет совсем темно, а кроме того, не хотелось попадаться на глаза разгневанному Лако с посланием, которое жгло мне карман. Во всяком случае, вернувшись к джипу, я смогу прочесть, записку и, возможно, найду ключ к чертовщине, которая здесь происходит. Скорее всего, Санд в лагере. Если бы он ушел на север, то не оставил бы здесь свою бейю.