Страница 11 из 92
— Что тут странного? Моя работа, — пробормотал Гамбин.
— Он был предназначен вдовствующей королеве!
Шпион облизал губы:
— В самом деле?
— В самом деле? — повторил Лукас.
— В самом деле, — подтвердил Томас, доставая шпагу из отделанных черной кожей ножен; уголком глаза он заметил, как нервно дернулся Гамбин. Рукоять шпаги не была особо украшена; если не считать природной элегантности витой гарды и тупых концов перекрестья, металл блестел от долгого употребления. Томас провел пальцем вдоль плоской стороны узкого клинка, явно засмотревшись на оставленные на нем мелкие борозды и царапины. — От кого ты получил пакет?
— Я не говорил, что получал его.
Лукас извлек пачку писем из вздувшегося дублета и бросил ее на стол. Прошлой ночью, узнав, что Гамбин передал пакет одной из дам Равенны, Томас отдал бумаги Лукасу вместе с приказом разыскать и доставить шпиона.
Томас поднял вверх шпагу и посмотрел вдоль клинка, к счастью непогнувшегося, невзирая на все неприятности прошлой ночи.
— Так откуда же взялся этот пакет?
Гамбин нервно рассмеялся:
— Нет никаких доказательств того, что он прошел через мои руки.
Томас поднял глаза.
— Значит, слова королевы тебе недостаточно, — негромко проговорил он. — Тут уже попахивает изменой.
— Я… это…
— От кого ты получил пакет?
Гамбин сделал ошибку, изменив тактику обороны:
— Этого я не могу сказать вам.
— Что за «не могу»? Какие тут могут быть «не могу»? — вмешался Лукас. — Наверное, «не желаю»… а это большая разница.
— Я просто хочу сказать, что не знаю, кто это был; мне передал бумаги чей-то слуга, — запротестовал Гамбин.
— Как жаль! — Аккуратно положив шпагу на стол, Томас поднялся. Значит, ты ничем не можешь помочь нам, так?
— Тогда меня можно отпустить?
— Ну что ж, не возражаю.
Шпион помедлил, попытался заговорить и вдруг бросился к двери. Томас поймал его, когда Гамбин чуть задержался в проеме, увидев в соседней комнате группу гвардейцев, занятых игрой в кости. Развернув шпиона в обратную сторону, Томас бросил его лицом на стол.
Лукас торопливо спас бутылку с вином и шагнул в сторону.
Гамбин взвыл, крик превратился в визг, когда Томас завернул руку шпиона за спину и прорычал:
— Кричи громче! Никто здесь и ухом не поведет. Я полагаю, ты сейчас обдумываешь ответ.
— Ну, вот это… для вас я узнаю, кто это был. Клянусь, он… У меня есть друзья, которые найдут его! — взвизгнул в отчаянии шпион.
— А по-моему, ты лжешь. Как ты думаешь, врет? — обратился Томас к Лукасу.
— Ему не привыкать…
— Нет-нет, это правда, — задохнулся Гамбин. — Я найду его.
— Ты уверен в этом? — Томас чуточку посильнее надавил на руку.
Гамбин заорал:
— Да! Да! Клянусь.
Выпустив его, Томас отступил назад. Гамбин, задыхаясь, повалился на пол, потом поднялся и, держась за руку, направился к двери.
Томас поправил свое кресло, поднял кружку с пола и указал в сторону бутылки, которую самым тщательным образом оберегал Лукас:
— Ты охраняешь ее только для себя?
Опускаясь в собственное кресло, Лукас передал ему вино:
— Пей, оно и покойника поднимет.
— Это точно. Для этого и нужно вино скверного урожая.
Налив себе кружку до краев, Томас основательно приложился к ней. Ему было жаль времени, потраченного на Гамбина, когда нужно было решать проблему Грандье. Все три пленника, которых они взяли вчерашней ночью, как выяснилось, ничего не знали. Нанимавший их человек носил капюшон и маску, но так поступали все знатные и богатые люди, отправляясь в дешевые таверны; наемники не могли сказать, был ли этот человек бишранцем. Тогда получалось, что или Грандье говорит без акцента, или нанимал охрану не сам волшебник, а кто-нибудь из его подручных, или же у наемников не хватило ума признать в нем бишранца, раз он не был одет в плащ тамошнего корнета. Мы ничего не знаем о Грандье, недовольно подумал Томас, лишь слухи и самые общие факты.
— Полагаю, Гидеон сменил тебя на рассвете?
— Да. И притом страшно радовался. Не могу припомнить, чтобы в молодости я проявлял подобный пыл. А кто следит за Гамбином?
— Эфраим. Тот, что изображает продавца баллад.
— Пришлось его нанять?
— Пришлось. Все постоянные члены королевской стражи по-прежнему ищут Грандье.
— Скверное дело с этим Грандье. — Лукас извлек пачку писем и перелистал их. — Итак, у тебя интрижка с графиней Майенской?
— Весьма долгая и жаркая история. В одном из последних писем я даже проявил некоторую несдержанность. — Томас не обратил внимания на подтрунивание лейтенанта. Капитан понял, что может полностью доверять Лукасу, еще во время последней бишранской войны, когда вместе со всей гвардией королевы был занят сбором сведений о противнике и посыльной службой. Оба они были темноволосые и походили на адерасцев, и посему, отрезанным от своих разлившейся в половодье широкой рекой, им пришлось провести в лагере кавалерии бишранцев шесть дней, выдавая себя за наемников из этой небольшой страны. Бишранский полководец развлекал себя после обеда казнями пленных офицеров Иль-Рьена, ну а денег, которые он отпустил на поимку гвардейцев королевы, хватило бы на год доброй жизни даже семейству состоятельного купца.
— Кстати, особенно развлекло меня это. — Лейтенант развернул лист на столе, чтобы показать подпись. — Хорошая подделка. Я бы и сам мог признать ее за истину, если бы не знал, что врожденное благородство не позволит тебе стать в один ряд с конюхами и лакеями, с которыми тешится добрая графиня. На мой взгляд, тебе повезло, что и вдова придерживается того же мнения.
— Едва ли это можно назвать удачей. Если бы Равенна спросила, доводилось ли мне спать с графиней, я бы вполне откровенно ответил, что не помню. Все дворцовые дамы кажутся мне теперь на одно лицо. — Томас и Равенна перестали быть любовниками год назад, когда здоровье отказало ей. Королева знала, что постель с ним делили теперь другие женщины. Это ничего не изменило в их отношениях, давно миновавших опасную черту. Она возражала бы только против Фалаисы. Не так уж давно дворцовые заговоры вспыхивали, как лесные пожары в жаркое лето; Равенна просто не могла позволить себе, чтобы начальник ее собственной гвардии привязался к королеве-дочери, величине во многом еще неизвестной, которая однажды могла решиться избавиться от властной свекрови.
Но хотя письма эти и не достигли цели, однако они все равно навредили своим появлением в то самое время, когда Равенна нуждалась в особой помощи капитана, — теперь приходилось тратить часть сил на охрану собственной персоны. Томас похлопал по стопке:
— Их написал человек, не знающий Равенну.
Лукас кивнул:
— Человек, который не представляет, как мало она ценит тех, кто сует нос в ее личные… — он помедлил и рот его искривился, — …дела.
Томас весьма обоснованно подумал, что друг его намеревался сказать «интрижки». Оставив это без внимания, он продолжил:
— Скорее все письма рассчитаны на Роланда. Быть может, наш анонимный заговорщик надеется именно на это. — Если бы какой-то недовольный придворный решил таким образом вбить клин между Роландом и его кузеном, Томас мог бы пожелать ему удачи, но скорее всего львиную долю шутки придумал кто-то из приятелей герцога Альсенского. Бесспорно, вдохновленный несколькими намеками, небрежно брошенными самим Дензилем.
Лукас казался задумчивым:
— Интересно, не пытались ли уже это сделать?
— Я думаю, что вопли были бы слышны и по эту сторону двора. Но уверенным все-таки быть нельзя.
— Но Ренье-то, самый идеальный из рыцарей, конечно, знает.
Томас фыркнул. В качестве идеальнейшего из рыцарей Ренье обнаруживал все-таки некоторые недостатки. Фехтовальщик он был искусный, однако чересчур полагался на свой рост и вес, пытаясь силой сбить с ног соперника поменьше. Методика эта имела некоторые достоинства — изрядное количество мужчин опрометчиво вступали в поединок с наставником альбонских рыцарей лишь для того, чтобы предоставить ему возможность наступить на собственную спину. Ренье однажды удалось сбить с ног Томаса в дружеском поединке, однако, когда наставник шагнул к нему, чтобы привычным образом завершить схватку, Томас отыгрался, приложив его между ног рукояткой кинжала. Впрочем, Ренье не затаил зла против Томаса, и хорошее отношение его не переменилось. Однако Ренье не слишком-то правильно понимал верность и если не оказывал плохого влияния на юного короля, то и хорошего тоже. Он часто менял свои пути, чтобы передать Роланду чужие речи, не учитывая ни ранимости короля, ни безопасности тех, против кого впоследствии была использована их же опрометчивость. Томас промолвил: