Страница 4 из 9
- Да замолчи же ты, бога ради! Я понимаю, ты не хочешь сказать ничего дурного или оскорбительного, мой бедняжка, но, право же, ты и рта раскрыть не можешь, чтобы не изречь такого, от чего просто в дрожь кидает. Ты держишь меня в вечном страхе. За тебя самого и за всех нас. Прежде я не боялась грома небесного, но теперь, когда я его слышу, я...
Голос ее дрогнул, она залилась слезами и никак не могла успокоиться. Вид плачущей жены потряс Салли до глубины души, он заключил ее в объятья, стал ласкать и утешать, обещал исправиться, клял себя и, полный раскаяния, умолял о прошении. Он искренне сожалел о содеянном и был готов на любые жертвы, лишь бы искупить свою вину.
И вот, наедине с самим собой он предавался долгим и глубоким раздумьям, принимал самые благие решения. Обещать исправиться нетрудно, и он уже дал такое обещание. Но будет ли оно твердой гарантией? Нет, это лишь временная мера: ведь Салли знал свои слабости и самому себе горестно признавался в них, - он знал, что не сдержит слова. Нужно найти лучшее, более надежное средство, и Салли нашел его. Он истратил драгоценные сбережения, которые копил долго, цент за центом, и... поставил на крыше громоотвод.
Спустя некоторое время Салли снова принялся за старое.
Какие чудеса творит привычка! И как быстро и как легко ее приобрести! Мелкую, незначительную - и такую, которая коренным образом изменяет наш характер. Если случится, что мы две ночи подряд проснемся в два часа, бейте тревогу, ибо, произойди это еще раз - и случайность превратится в привычку. А если целый месяц злоупотреблять спиртным... Впрочем, все это общеизвестные истины.
Привычка строить воздушные замки, привычка видеть сны наяву - как она укореняется! Какой становится отрадой! Как мы каждую минуту досуга стремимся отдаться во власть ее чар, как упиваемся ими, предаемся им всей душой, опьяняемся обманчивой фантазией! И как быстро Жизнь Грез переплетается и сливается с реальной Жизнью Будней настолько, что мы уже не можем их различить.
Вскоре Элек выписала чикагскую газету и "Уолл-стрит Пойнтер". Острым глазом финансиста она целую неделю изучала их столбцы столь же прилежно, как библию по воскресеньям. С немым восхищением следил Салли за тем, как быстро и уверенно развиваются ее ум и талант и как зреет ее дар провидения в обращении с ценностями материальными, равно как и с духовными. Гордился он и тем, как дерзко, как отважно она манипулировала мирскими делами, и тем, как осмотрительно она заключала сделки духовного порядка. Он видел, что ни в том, ни в другом случае она никогда не теряет головы. С героической смелостью она часто шла на риск в мирских сделках, но всегда незаметным образом добивалась своего в другом - в делах духовных она действовала осторожно и наверняка. Тактика ее была здравой и простой, и, как она сама пояснила мужу, заключалась в следующем: земной капитал - для спекуляции, а духовный - это надежный, неприкосновенный вклад. В первом случае она была готова пускаться в рискованную биржевую игру, но что касается второго, то тут "о риске не могло быть и речи". Элек хотела твердой прибыли из расчета сто центов на доллар вклада, и чтобы сальдо было должным образом подведено в ее бухгалтерских книгах.
Всего лишь несколько месяцев потребовалось на то, чтобы развить воображение Элек и Салли. Ежедневные упражнения немало способствовали деятельности обоих механизмов. В результате Элек стала "печь" воображаемые деньги так быстро, как сперва не могла и мечтать, а способность Салли тратить их развивалась пропорционально строгости запрета, который немедленно накладывала супруга.
Поначалу Элек рассчитывала, что операция с углем принесет свои плоды через год, и лишь нехотя признала, что этот срок может сократиться на девять месяцев! Но то были всего лишь первые робкие проявления финансового ума, еще не закаленного школой, опытом, практикой. Все это вскоре пришло, и воображаемые девять месяцев исчезли, а воображаемый вклад в десять тысяч долларов с победой возвратился домой и принес в своем походном ранце триста процентов прибыли.
Это был великий день для супругов Фостер. Они даже онемели от радости. Онемели они еще и по другой причине: внимательно изучив конъюнктуру, Элек со страхом и трепетом отважилась на первую пробу в биржевой игре, рискнув остальными двадцатью тысячами обещанного наследства. Перед ее мысленным взором акции повышались пункт за пунктом, причем ситуация на рынке в любой момент грозила измениться; и вот наконец, не в силах вынести напряжение ведь Элек была еще новичком в биржевом деле и ей не хватало закалки и выдержки, - она отдала своему воображаемому маклеру воображаемый приказ по воображаемому телеграфу: продавать! Она сказала, что удовлетворится прибылью в сорок тысяч долларов. Продажа акций состоялась в тот же самый день, когда выгорело дело с угольными шахтами. Как я упомянул выше, супруги онемели от радости. В тот вечер они сидели ошеломленные, блаженно счастливые, пытаясь осознать грандиозное событие, невероятное событие: теперь они стоят сто тысяч долларов звонкой воображаемой монетой! Да, именно так.
С той поры Элек уже не боялась игры на бирже. Во всяком случае, не настолько, чтобы терять сон и румянец, как это случилось при ее дебюте.
То была памятная ночь! Постепенно сознание того, что они богаты, прочно внедрилось в сердца Фостеров, и тогда они принялись находить применение своим деньгам. Если б мы смотрели глазами этих мечтателей, то увидели бы, как их опрятный деревянный домик исчез и на его месте появился двухэтажный кирпичный особняк с чугунной оградой перед фасадом. Мы увидели бы также, что с потолка гостиной свисает люстра с тремя газовыми лампами. Мы увидели бы, что скромный коврик превратился в брюссельский ковер - полтора доллара за ярд; мы увидели бы, что исчез плебейский очаг, и вместо него, повергая в благоговейный трепет все вокруг, появилась огромная импозантная печь со слюдяными окошками. Мы увидели бы и многое другое, а среди прочих вещей коляску, меховую полость, цилиндр и так далее.
С того дня, несмотря на то, что их дочери и соседи по-прежнему видели все тот же деревянный домик, для Элек и Салли он превратился в кирпичный двухэтажный особняк. Не проходило вечера, чтобы Элек не волновалась из-за счетов за газ, но всякий раз вместо утешения слышала беспечный ответ Салли: "Ну что ж, мы можем себе это позволить!"
Прежде чем лечь спать в ту ночь, когда они разбогатели, супруги решили, что это событие нужно отметить. Они должны устроить прием. Однако что сказать дочерям и соседям? Объявить, что они разбогатели, нельзя, хотя Салли горел желанием это сделать. Но Элек не поддавалась и не разрешала. Она сказала, что хотя деньги все равно что у них в кармане, лучше подождать, пока они действительно туда попадут. Она стояла на своем и была непоколебима. "Нужно хранить нашу тайну, - повторяла она, - хранить от дочерей и от всех".
Как же быть? Они должны отпраздновать великое событие, отпраздновать непременно, но раз необходимо хранить тайну, что же тогда праздновать? В ближайшие три месяца не предвидится никаких дней рождения. Что касается Тилбери, то тут и говорить нечего, он, как видно, намерен жить вечно. Так что же в конце концов праздновать? Салли уже терял терпение и негодовал. Но вдруг его осенило - это пришло к нему по наитию, и все тревоги улетучились в мгновение ока. Они отпразднуют... открытие Америки! Блестящая идея!
Элек несказанно гордилась своим мужем. Она утверждала, что ничего подобного никогда бы не пришло ей в голову. Однако Салли, хотя его так и распирало от радости и восторженного удивления самим собой, старался этого не выказывать. Он отвечал, что тут нет ничего особенного и что, право же, любой мог бы такое придумать.
Но Элек горделиво тряхнула головой:
- Как бы не так! Любой! Уж не Осанна ли Дилкинс?! Или Адельберт Пинат? Бог ты мой, как же! Хотела бы я посмотреть, как бы им это удалось. Им дай бог открыть какой-нибудь островок в сорок акров, да и то не хватит пороху. А уж целый континент... Ну нет, Салли Фостер, ты сам великолепно знаешь, что они на это не способны, даже если у них от натуги вылезут глаза на лоб или сами они вылезут из кожи.