Страница 2 из 3
* * * Открываю томик одинокий томик в переплёте полинялом. Человек писал вот эти строки. Я не знаю, для кого писал он.
Пусть он думал и любил иначе и в столетьях мы не повстречались... Если я от этих строчек плачу, значит, мне они предназначались. 1948 Русская и советская поэзия для студентов-иностранцев. А.К.Демидова, И.А. Рудакова. Москва: "Русский язык", 1981.
НОЧЬ (Зима 1942 г.) Смеясь и щуря сморщенные веки, седой старик немыслимо давно нам подавал хрустящие чуреки и молодое мутное вино.
Мы пили все из одного стакана в пронзительно холодном погребке, и влага, пенясь через край, стекала и на землю струилась по руке.
Мы шли домой, когда уже стемнело и свежей мглою потянуло с гор. И встал до неба полукругом белым морскою солью пахнущий простор.
От звезд текли серебряные нити, и на изгибе медленной волны дрожал блестящим столбиком Юпитер, как отраженье крохотной луны.
А мы купались... И вода светилась... И вспыхивало пламя под ногой... А ночь была как музыка, как милость торжественной, сияющей, нагой. . . . . . . . . . . . . . . . . . . Зачем я нынче вспомнила про это? Здесь только вспышки гаснущей свечи, и темный дом, трясущийся от ветра, и вьюшек стук в нетопленной печи.
Проклятый стук, назойливый, как Морзе! Тире и точки... точки и тире... Окно во льду, и ночь к стеклу примерзла, и сердце тоже в ледяной коре.
Еще темней. Свеча почти погасла. И над огарком синеватый чад. А воткнут он в бутылку из-под масла с наклейкой рваной - "Розовый мускат".
Как трудно мне поверить, что когда-то сюда вино звенящее текло, что знало зной и пенные раскаты замасленное, мутное стекло!
Наверно, так, взглянув теперь в глаза мне, хотел бы ты и все-таки не смог увидеть снова девочку на камне в лучах и пене с головы до ног.
Но я все та же, та же, что бывало... Пройдет война, и кончится зима. И если бы я этого не знала, давно бы ночь свела меня с ума. 1942 Вероника Тушнова. Не отрекаются любя... Сборник стихотворений. Поэтическая Россия. Москва: Русская книга, 1997.
ХИРУРГ
Н. Л. Чистякову
Порой он б 1000 ыл ворчливым оттого, что полшага до старости осталось. Что, верно, часто мучила его нелегкая военная усталость.
Но молодой и беспокойный жар его хранил от мыслей одиноких он столько жизней бережно держал в своих ладонях, умных и широких.
И не один, на белый стол ложась, когда терпеть и покоряться надо, узнал почти божественную власть спокойных рук и греющего взгляда.
Вдыхал эфир, слабел и, наконец, спеша в лицо неясное вглядеться, припоминал, что, кажется, отец смотрел вот так когда-то в раннем детстве.
А тот и в самом деле был отцом и не однажды с жадностью бессонной искал и ждал похожего лицом в молочном свете операционной.
Своей тоски ничем не выдал он, никто не знает, как случилось это,в какое утро был он извещен о смерти сына под Одессой где-то...
Не в то ли утро, с ветром и пургой, когда, немного бледный и усталый, он паренька с раздробленной ногой сынком назвал, совсем не по уставу. Вероника Тушнова. Не отрекаются любя... Сборник стихотворений. Поэтическая Россия. Москва: Русская книга, 1997.
САЛЮТ Мы час назад не думали о смерти. Мы только что узнали: он убит. В измятом, наспех порванном конверте на стуле извещение лежит.
Мы плакали. Потом молчали обе. Хлестало в стекла дождиком косым... По-взрослому нахмурив круглый лобик, притих ее четырехлетний сын.
Потом стемнело. И внезапно, круто ракетами врезаясь в вышину, волна артиллерийского салюта тяжелую качнула тишину.
Мне показалось, будет очень трудно сквозь эту боль и слезы видеть ей цветенье желтых, красных, изумрудных над городом ликующих огней.
Но только я хотела синей шторой закрыть огни и море светлых крыш, мне женщина промолвила с укором: "Зачем? Пускай любуется малыш".
И, помолчав, добавила устало, почти уйдя в густеющую тьму: "...Мне это все еще дороже стало ведь это будто памятник ему". Вероника Тушнова. Не отрекаются любя... Сборник стихотворений. Поэтическая Россия. Москва: Русская книга, 1997.
ПТИЦА Бои ушли. Завесой плотной плывут туманы вслед врагам, и снега чистые полотна расстелены по берегам.
И слышно: птица птицу кличет, тревожа утреннюю стынь. И бесприютен голос птичий среди обугленных пустынь.
Он бьется, жалобный и тонкий, о синеву речного льда, как будто мать зовет ребенка, потерянного навсегда.
Кружит он в скованном просторе, звеня немыслимой тоской, как будто человечье горе осталось плакать над рекой. Вероника Тушнова. Не отрекаются любя... Сборник стихотворений. Поэтическая Россия. Москва: Русская книга, 1997.
ГОРОДОК Не прозвучит ни слово, ни гудок в развалинах, задохшихся от дыма. Лежит убитый русский городок, и кажется - ничто непоправимо.
Еще в тревожном зареве закат и различимы голоса орудий, а в городок уже приходят люди. Из горсти пьют, на дне воронки спят.
И снова дым. Но дым уже другой теперь он пахнет теплотой и пищей. И первый сруб, как первый лист тугой, из черного выходит корневища.
И медленная светлая смола, как слезы встречи, катится по стенам. И верят люди: жизнь благословенна, как бы она сурова ни была! Вероника Тушнова. Не отрекаются любя... Сборник стихотворений. Поэтическая Россия. Москва: Русская книга, 1997.
В ЛЕСУ Навстречу сосны. Нет конца им... День ярче, выше, горячей, но хвойный кров непроницаем для ливня солнечных лучей.
Лишь кое-где во мраке вкраплен как будто золота кусок. И с веток солнечные капли сочатся в розовый песок.
В лесу торжественно и тихо... Но я не слышу тишины,еще не умер отзвук дикой, железной музыки войны.
И с молодой березкой рядом, ее шуршанием одет, стоит расщепленный снарядом сосны обугленный скелет. Вероника Тушнова. Не отрекаются любя... Сборник стихотворений. Поэтическая Россия. Москва: Русская книга, 1997. 1000
НОЧНАЯ ТРЕВОГА Знакомый, ненавистный визг... Как он в ночи тягуч и режущ! И значит - снова надо вниз, в неведенье бомбоубежищ.
И снова поиски ключа, и дверь с задвижкою тугою, и снова тельце у плеча, обмякшее и дорогое.
Как назло, лестница крута,скользят по сбитым плитам ноги; и вот навстречу, на пороге бормочущая темнота.
Здесь времени потерян счет, пространство здесь неощутимо, как будто жизнь, не глядя, мимо своей дорогою течет.