Зеленая ветвь

Алмейда говорил хриплым голосом. Он произносил греческие слова с акцентом, порой смешно коверкая, а иногда заменяя их родными, португальскими.

Райкос внимательно слушал этого уже не молодого португальца, и с каждой минутой он ему все больше нравился. Николай Алексеевич видел его впервые в жизни, а казалось, что он знает его всю жизнь. Все в нем было привычно и знакомо: и то, как нервно дергается левая половина смуглого лица, и то, как он подносит к забинтованной голове ладонь с крепкими пальцами. Алмейда нравился Райкосу отнюдь не потому, что всем была известна его храбрость - он сражался у стен афинского Акрополя и был изранен янычарами - и президент питал к нему исключительное доверие. Нет, не это было главным. Просто Райкос и Алмейда взглянули друг другу в глаза и молча поняли, что они отныне стали товарищами.

- Так вам ведома моя деятельность здесь, в Греции? Вы даже изволите знать о моем знакомстве с Илиясом Бальдасом? - не удержался Райкос.

- Это тоже было поручение от президента. Поймите, я не мог отказаться от него. Потому что свободной Греции нужны верные люди, - улыбнулся Алмейда.

И Райкос невольно вспомнил, что то же самое ему недавно говорил президент.

Так вот оно что! Вот в чем дело: Греции нужны верные люди! Что ж, Райкос никогда не обманет доверия этих замечательных людей!

...На третьи сутки глухой морозной полночью, когда рожок молодого месяца, словно вырезанный из красного сафьяна, впечатался в сизо-темную рябь залива, Райкос прибыл на место своего назначения. И только пройдя по мертвым улицам этого ночного города, глянув в угольно-черные глазницы его зданий, новый губернатор понял, какая огромная работа предстоит ему, чтобы оживить эти руины.

13. КАМНИ, ПРОПИТАННЫЕ КРОВЬЮ

Утром разрушенный город показался Райкосу еще более мрачным, чем ночью. Лучи солнца обнажили страшные раны, нанесенные солдатами самого жестокого полководца - султана Ибрагим-паши.

Новому губернатору нужно было иметь полное представление о бедствиях города, и он решил немедленно вместе с помощниками - офицерами и солдатами охраны - осмотреть все разрушения.

То, что они увидели, потрясло их. С каждым шагом им становилось все тягостнее, словно трагедия города легла им на плечи тяжелым грузом. Особенно угнетало безмолвие улиц. Всюду мертвая тишина. Тишина смерти, лишь изредка шуршал ветер обгоревшим камышом крыши да порой жалобно позвякивал разбитыми стеклами окон.

Так, не встречая нигде ни души, они прошли несколько улиц, пока в глубине нового квартала не увидели человека. Он сидел, сгорбясь, на ступеньке каменного крыльца разрушенного дома. Подойдя поближе, они увидели, что это женщина. Утро было теплое, но сидящая зябко вздрагивала, словно от холода, кутаясь в темно-коричневый плащ из грубой шерсти. Седые длинные волосы женщины в беспорядке падали на грудь. На измученном лице застыла скорбная гримаса.

- Кто вы? - спросил Райкос.

В ответ женщина лишь молча наклонила голову.

Райкос повторил вопрос, но женщина продолжала молчать.

- Отвечай! Тебя спрашивает сам губернатор! - крикнул один из помощников Райкоса.

Женщина гордо подняла голову. На ресницах ее черных глаз дрожали слезы.

- Я хозяйка вот этого дома. - Она показала рукой на руины. И смолкла, будто у нее вдруг перехватило дыхание. - Как вы... как вы, мужчины, могли допустить такое! Как вы могли! - Она резко поднялась со ступеньки, словно подброшенная невидимой пружиной, в полный рост, тонкая, стройная. И вдруг пронзительно застонала, приложила руку к плечу и зашаталась. Стоящие рядом солдаты подхватили ее. Она беспомощно повисла у них на руках.

Эта женщина страдала каким-то недугом, была совершенно измучена и обессилена.

- Вы плохо себя чувствуете? Сядьте, успокойтесь. Вам сейчас окажут помощь. Я пошлю за врачом, - сказал Райкос.

Женщина покачала головой.

- Ничего мне не надо. Никакой помощи. Я ранена. Янычар ударил меня саблей и разрубил плечо. Но я уже чувствую себя лучше. К моему несчастью, чувствую себя лучше! - Она, шатаясь, подошла к месту, где на известковых плитах темнело большое красно-бурое пятно. - Я только хочу вам сказать, что я все видела... Все! Своими глазами... Когда нечестивый пес ударил меня саблей, я упала. Затем на меня упала мертвая моя соседка. Я лежала, придавленная ее телом, вся в крови. Султанские злодеи посчитали, что я уже мертвая. Я действительно не могла ни пошевелиться, ни застонать, я вся окаменела. Однако все понимала и все видела. Видела, как тут, - она показала на большое бурое пятно, - на этом месте, убийцы, смеясь, отрубили головы моим сыновьям... Пятилетним мальчикам... Они схватили за волосы и бросили отрубленные головы в мешок... Я видела, как холстина мешка стала мокрой и красной. Видела, как закапала, а потом полилась струйками кровь моих сыновей, моих дорогих мальчиков. Полилась сюда, на эти плиты. Затем к убийцам подошел старый янычар. Они вынули из мешка головы моих сыновей и показали ему. Старший янычар расхохотался и сказал, что за убитых мальчишек Ибрагим-паша платит в два раза меньше, чем за взрослых мужчин. Надо сделать так, чтобы головы мальчиков походили на головы взрослых, изуродовать их до неузнаваемости. Убийцы тут же стали бить рукоятками ятаганов по мертвым лицам моих сыновей... Я не могла броситься на злодеев, не могла даже крикнуть. Странное окаменение сковало мое тело, лишило дара речи. От ужаса и бессилия я потеряла сознание. Сколько времени я пролежала без памяти, не знаю. Когда пришла в себя, то увидела уже наших. Клефты и монахи убирали тела погибших... Я увидела обезглавленных сыновей. Клефты и монахи похоронили обезглавленные тела моих мальчиков... Мне перевязали рану и увезли в горы, в убежище, где и поныне скрываются бежавшие жители нашего города... А я все молю бога о смерти. О горе мне! Горе!

Женщина упала на тротуар и, рыдая, стала целовать плиты, на которых запеклось красно-бурое пятно.

- Эти камни пахнут кровью, кровью моих мальчиков! Эти камни пропитаны их кровью! - причитала в исступлении женщина.

14. АННА ФАОТИ

Тщетно пытался Райкос утешить обезумевшую от горя мать. Все его самые проникновенные слова оказались бессильны. Помогло лишь наркотическое лекарство, которое дал ей гарнизонный врач. Женщина легла в приготовленную ей постель во дворе дома под ветвями старой шелковицы и забылась в освежающем сне.

Когда она пробудилась, Райкос спросил: нет ли у нее желания отомстить тем, кто обрек ее детей на мученическую гибель.

- Горькая боль и желание отомстить убийцам горят во мне. Но как могу я, слабая женщина, сделать то, что под силу только мужчинам? Увы, я только слабая женщина! Я готова пожертвовать своей жизнью, но ведь одной готовности мало?..

Райкос терпеливо объяснил ей, что, если она примет участие в восстановлении родного города, даже собственного дома, это и будет самой лучшей памятью о ее детях и местью подлым врагам.

Женщина внимательно слушала его. Приподнялась со своего ложа, задумалась. Тогда Райкос задал ей второй вопрос: куда девались остальные жители ее улицы? Не все же погибли?

- Конечно, нет. Некоторые спаслись, но многие убиты турками или угнаны в рабство. Эта участь постигла, главным образом, красивых женщин и девушек... Остальные жители убежали в горы, в леса, где находятся и поныне. В город они боятся возвратиться. Благо, стоит хорошая погода.

- А почему беглецы не возвращаются в родной город? Ведь захватчики отсюда давно изгнаны!

- Боятся! Если сюда вернутся солдаты страшного Ибрагим-паши, тогда нам всем конец... Ведь они находятся где-то совсем недалеко. Вот люди и боятся... Прячутся в горах.

- А как же вы не испугались и вернулись?

- Я не боюсь. Я уже ничего не боюсь после гибели моих детей и мужа. Он тоже пал от турецкого ятагана. Мне теперь жизнь не мила.

- Нечего бояться... Враги никогда больше не появятся здесь. Султан ввязался в войну с Россией. На помощь Греции идут русские солдаты, твердо сказал Райкос.