Оборотень

- Как вы себя чувствуете... Глория? - спросил он. Девушка некоторое время молчала, словно обкатывала это имя на языке.

- Значит... так меня зовут? - произнесла наконец она.

- Я не уверен. Но иного имени пока нет, - улыбнулся Тероян. Попробуйте примерить на себя пока это.

- Ну что же! - вздохнула девушка. - Пусть будет Глория.

- А как зовут меня, вы помните?

- Тим Тероян, - отозвалась она. - Что со мной произошло?

- Не знаю. Вот это мы и будем выяснять. Я врач и постараюсь вам помочь, - Тероян поднялся. - А пока не загружайте свою голову. Идите в ванную, примите душ, можете воспользоваться моим халатом, - на полочке есть запасная зубная щетка. Потом мы позавтракаем, сходим в магазин и купим вам все необходимое. Вы согласны?

Девушка смотрела на него внимательно, испытующе, но без тени тревоги.

- Похоже... у меня нет выбора, - произнесла она.

- И вы будете следовать моим советам?

- Что же мне остается?

То, как она произнесла эту фразу, не понравилось Терояну.

- Я прошу вас, не чувствуйте, что вы попали в какую-то зависимость, промолвил он. - Не берите на себя еще и эту ношу. Нас связывает только медицинский аспект. Вы - пациент, попавший в беду, я - ваш лечащий врач. И больше ничего.

- Хорошо, - согласилась она и наконец-то улыбнулась.

- Вот и отлично, - улыбнулся в ответ Тероян. Впрочем, ему лишь показалось, что он так сделал, поскольку жизнь давно освободила его от этой способности - улыбаться. И большей частью выражение его лица оставалось каким-то сурово-мрачным, словно он только что вернулся с похорон. Чьих? Скорее всего, своих собственных.

- Ну а пока примите вот это, - добавил он, протягивая на ладони таблетку. - Ничего страшного, простое успокоительное, мепробамат. Я не хочу, чтобы ваши нервы вновь подверглись такому же испытанию, как вчера. Молчите! - предостерегающе сказал он. - Не надо ничего объяснять, пока не время. Вас напугал снимок в газете, это естественно. Предупреждаю заранее: я не собираюсь постоянно пичкать вас транквилизаторами, как какой-нибудь терапевт. Их я считаю величайшими бездельниками в медицине. Я хирург и мне часто приходится резать по живому. Я привык к радикальным средствам. Что поделаешь. Вы хотели что-то спросить?

- Да, - девушка взяла таблетку и проглотила ее. - Надеюсь, вы... не отрежете мне голову? И еще. С терапевтами мы выяснили, а как вы относитесь к зубным врачам?

- Мне нравится, что у вас есть чувство юмора, - усмехнулся Тероян. Он не ожидал подобного от девушки.

- А вы что же, посчитали меня полной идиоткой? - спросила она, вновь улыбнувшись. И Терояну вдруг на миг показалось, что она притворяется, что ничего с ней не произошло и девушка совершенно здорова, что все это какая-то непонятная, отвратительная игра, в которую он оказался втянутым помимо собственной воли. Но в ее синих глазах, несмотря на улыбку, было столько безумного, неподдельного отчаяния, столько бессилия, что он тотчас же отогнал эти мысли.

- Нет, нет и нет, - произнес он, отвечая на ее веселый вопрос. - Я считаю, что с вами приключилась не только беда, но, возможно, и сейчас вы находитесь в какой-то опасности. Я чувствую это. Врач должен чувствовать болезнь. И я почти уверен, что знаю, как вам помочь.

- Почти?

- Да. Только мы должны оба помогать друг другу. Оба. Вы - тем, что доверитесь мне. Иначе все мои усилия будут напрасны.

Он замолчал, желая, чтобы до девушки дошел не только смысл сказанного, но и энергетические волны его воли, убежденности. А потом добавил:

- И голову я вам не отрежу, а к зубным врачам отношусь с нескрываемой скукой.

- Почему?

- Потому что привык к боли. Так что вы скажите? Она произнесла эти три слова, которых он ждал:

- Я верю вам.

Затем легко поднялась и, проходя мимо него, обронила: - Значит, я могу воспользоваться вашим халатом? Почему-то ужасно глупо чувствую себя в этом платье...

Тероян блестяще приготовил свое любимое блюдо - яичницу с помидорами, заварил чай, и они завтракали, представляя странную молчаливую семейную пару: он в строгой и темной рубашке и она, утонув в его зеленом халате. Девушка изредка, с любопытством поглядывала на него, рассматривала. А Тероян большей частью прищуривался на окно, словно выверял количество деревьев в сквере напротив.

- Тим Тероян, - сказала вдруг девушка. Она произнесла два эти слова, как какое-то заклинание. - Странно... Вы не похожи на армянина. У вас славянское лицо. Почему так?

- А я и есть чистокровный русский. Предки мои все из Калужской губернии. Забавная получилась история, - пояснил он. Есть там село Троино, и все в нем живут Троины, как водится. Но когда дед пошел на первую мировую войну, его какой-то писарчук в полку записал, как Тероин. Вставил лишнее "е". А уже при советсвой власти, другой идиот, с похмелья видно, отцу моему поменял в паспорте "и" на "я". Вот и получилось - Тероян. Вроде как Микоян. Может, и нарочно сделал. А Тим - просто сокращенное от Тимофея. Так я привык, так меня все и зовут.

- А нельзя вернуться назад, в Троино?

- Можно. Только зачем? Поздно уже. Стар я для превращений. Да и не вижу в том особого смысла.

- Ну не стройте из себя такого уж дряхлого старца, - в голосе девушки звучала насмешка. - Вам ведь не больше сорока?

- Прибавьте еще двадцать лет, - пошутил Тероян-Троин. Ему почему-то нравилось с ней разговаривать, хотя вообще-то он уклонялся от пространных бесед, особенно, с женщинами. Ему нравились и ее глаза, их васильковый цвет, лукавая пытливость, и он боялся лишь, чтобы в них снова не заплескалось бессильное отчаяние.

- Значит, вы тоже влезли в чужое имя. Как в брошенную на дороге шкурку змеи.

- Почему... Глория?

- Я не уверена, что меня зовут именно так. Я не могу уловить в этих звуках чего-то близкого, родного.

- Продолжайте, - попросил Тим, поскольку девушка замолчала, глядя в окно. - Что вы чувствуете, когда... когда думаете о детстве? Первые яркие впечатления? Говорите, вы должны это помнить.

- Да... - ответила наконец девушка. - Море... солнце, меня ведут по песку. Кто? Я не могу вспомнить лица. Наверное, родители. Плещутся волны. Смех. Я вижу лишь отдельные фрагменты. Радость, дети. Почему вы спросили о детстве? Почему? - она смотрела прямо в глаза Терояну, а губы ее начинали предательски дрожать. - Почему?