Оборотень

- Глория, - сказал Тероян, остановившись перед дверью. - Стойте здесь и никого не пускайте, пусть они хоть обмочатся. Говорите что угодно: трубы лопнули, потоп, аварийное состояние, критическое скопление газов, - но чтобы сюда никто не вошел.

Сам он открыл дверь и шагнул в уборную. Какой-то пузан, тяжело дыша, мыл руки. Тим подождал, пока он кончит свое занятие, и пропустил его. Потом двинулся дальше, открывая дверцы кабинок. Одна из них была заперта. Тим вошел в соседнюю, встал на унитаз, осторожно подтянулся на перегородке и посмотрел вниз. Он узнал сплющенный с боков череп Гуркина. Репортер почитывал клочок газеты и что-то мурлыкал под нос. У него, видно, было хорошее настроение.

Тероян подтянулся еще выше, перебросил тело и рухнул на Гуркина, вдавив того в толчок. Одной рукой он подхватил с пола полиэтиленовое ведро для использованной туалетной бумаги и нахлобучил его на голову репортера, который, не успев ничего сообразить, лишь мычал и дергал ногами.

- Где Квазимодо? - прохрипел Тероян, упираясь подошвой ботинка в голый живот Гуркина, не давая тому подняться, вдавливая его еще глубже в толчок. - Говори! - он ударил кулаком по донышку ведра. - Где Квазимодо?

- Н-не знаю! - взвизгнул Гуркин, пытаясь стащить свой "головной убор".

- Нет, ты скажешь мне, где он прячется, - пообещал Тероян, вновь стукнув по донышку. - Или ты захлебнешься собственным дерьмом. Отвечай!

- А-аа! - закричал Гуркин, но Тероян, нащупав его горло, сдавил пальцы. И крик оборвался, теперь разносилось лишь шипение, как из проколотого баллона. Тим ослабил захват.

- Где маньяк? - повторил Тероян шепотом. - Или это ты - сам? - он сбил с его головы ведро, увидел смертельно напуганные глаза Гуркина, в кровавых жилках, почти вылезающие из орбит. Голова его была обляпана туалетной бумагой.

- Кажется, тебе пора умыться, - произнес Тим. Он рывком вытащил репортера из толчка, развернул его и, сдавив сзади шею, пригнул голову к очку. Свободной рукой он нажал на слив, и в лицо Гуркина ударил бурлящий поток, смешавшийся с его же фекальными испражнениями. Подержав его так несколько секунд, он повернул голову репортера к себе. Тот хрипел, кашлял, отплевывался.

- Где? - еще раз повторил Тероян. - Хочешь продолжения водных процедур? Пожалуйста, - и он вновь проделал то же самое, но теперь уже держал Гуркина подольше. Минуту.

- Какой же ты все-таки упрямый, - посочувствовал Тероян. - Совсем не бережешь себя, парень. Так и подавиться можно.

- Я... не знаю, - пробулькал репортер. - Он сам звонил мне... несколько раз.

- Продолжай! - Тероян вытащил его голову.

- Звонил... и говорил, где я могу найти ребенка, - тяжело дыша, кося глазами, Гуркин трепыхался в руках, как выловленная, взращенная на нечистотах рыба. - И я ехал туда, куда он указывал.

- Ты встречался с ним лично?

- Нет!

- Это он похитил сына Карпатова?

- Какой такой Карпатов? Из МУРа? Откуда мне знать?

- Что ты делал у Хашиги?

- Какое твое собачье дело?

Терояну пришлось снова опустить его лицо в бурлящий поток.

- Ну, вспомнил? - спросил он минуту спустя.

- Вопросы решали... по финансированию нашей газеты. Что в этом особенного?

- А как четырнадцатая жертва Квазимодо оказалась у Медвежьих Озер? Как маньяк мог сообщить тебе, ведь ты находился у Хашиги?

- Он звонил мне за день до этого.

"Или сообщил ему прямо там, у Хашиги, наедине, - подумал Тероян. - Но Гуркин никогда не скажет об этом, будет упираться до конца". Но даже если репортер был предупрежден заранее, даже если поверить его словам, то достаточно ему было известить милицию, выполнить свой гражданский долг, и маньяк был бы уже схвачен. Только ему это не нужно. Ему выгоден Квазимодо со своими жертвами. Он прямо так и заявил об этом тогда, в Думе. И смерть Марзонова ему как бальзам на душу. Подонок. Какая в сущности разница между ним - преуспевающим журналистом и маньяком-садистом? Они - кровные братья. Своими статьями Гуркин также изымает у людей разум, лишает их способности мыслить. Только делает это в гораздо больших масштабах. Терояна трясло от злости.

- Почему ты не сообщил следствию о звонках Квазимодо? - проговорил он, чувствуя, что еще немного - и он просто утопит Гуркина в унитазе.

- Потому... Иди ты! Я - журналист, это моя работа, - отозвался тот, выворачиваясь из его рук.

- Ты - дерьмо, - брезгливо произнес Тероян, отталкивая его голову. Гуркин повалился боком, поджал ноги со спущенными брюками и остался лежать на полу, не решаясь подняться. Тим отодвинул щеколду, открыл дверь и вышел из кабинки. Он подошел к умывальнику и долго мыл руки с мылом, глядя на себя в зеркало. Отражавшееся лицо, схваченное ледяной ненавистью, было чужим, слишком беспощадным и страшным, лишенным человеческих черт, с волчьим взглядом. Так происходило всегда, когда перед Терояном появлялся враг. "Господи, прости меня грешного! - взмолился Тим. - Не лиши меня рассудка от ненависти и злобы. Дай мне силы выдержать все испытания..." Он промокнул салфеткой мокрые руки и вышел в коридор.

- Пошли, Глория, - сказал он девушке. - Здесь нам больше делать нечего.

- Удалось что-нибудь выяснить? - спросила она на ходу.

- Почти ничего. Но нам надо искать Квазимодо у Хашиги, я чувствую это. Все косвенные улики ведут туда, на Медвежьи Озера.

- А как себя чувствует Гуркин?

- Как медуза, выброшенная на берег.

- Понятно. Надеюсь, ты ему ничего не повредил?

- К сожалению.

Лифт опустил их на первый этаж, и они поспешили к машине.

- Значит, там же, на Медвежьих Озерах находится и сын Карпатова? продолжила Глория, пока он заводил мотор.

- Возможно, это так. И, как мне кажется, сегодня вечером мы будем приглашены в гости к доктору Саддаку Хашиги.

- Каким же это образом, милый? - Глория смотрела на него расширенными от изумления глазами. - И не гони так, пожалуйста. А то нам не миновать больницы.

- Приглашение ждет нас у Карпатова, - отозвался Тероян. Они добрались до его дома менее чем за полчаса.

- Нас снова ждут испытания, - сказала Глория, когда они поднимались по лестнице. - Как ты говоришь: шоковая терапия?

- Да. Но вся жизнь - испытание. Просто порою на человека за несколько дней или даже часов наваливается столько событий, что они напоминают снежный ком, в котором он летит с горы. Такое происходит и с нами сейчас. Но ведь жизнь не становится от этого... менее... - он запнулся, подыскивая подходящее слово. Глория пришла ему на помощь: