Оборотень

Терояну было отвратительно слушать эти рассуждения, но он пересилил себя. Влад был прав. Он подумал, что вот так же, наверное, бесследно исчезла подлинная Глория Мирт. А сколько еще таких же, как она? А если бы подобная судьба ожидала девушку, идущую с ним рядом, которая, кажется, не понимала многое из того, о чем говорил Шелешев? Тероян содрогнулся от ледяного холода, сжавшего его сердце. Они все находились в каком-то мире ужасов, и был ли из него выход?

- Что с ними теперь? - произнес он. Влад понял, о ком он спрашивает. Усмехнулся.

- Да ничего особенного. Алекс так и сидит на своем постоялом дворе. А его поросей мы забрали на перевоспитание. Перепоросирование. У нас ведь тоже есть нечто вроде трудовых лагерей. Пусть повкалывают, сбросят жир, поумнеют. А ты думал, я их всех приговорил к высшей мере?

- У тебя просто какое-то государство в государстве.

- Да, Тим. Раз держава рухнула, и нет главного государства, то каждый начинает строить свое, по мере сил. У кого оно ограничивается собственной квартирой, у кого - областью. Так вы не хотите на время укрыться у меня? они подошли к машине Терояна.

- От кого?

- От Квазимодо, - пошутил Влад. - Ведь мы до сих пор не знаем - кто он? Уж точно не Алекс, не его сыновья и не Серый со своими сатанистами. Они бы не выпустили детей живыми.

- Есть некоторые версии, - уклончиво ответил Тим. Он открыл дверцу "Жигулей". - Спасибо, Влад. Мы едем домой.

- Возьмите с собой хоть Максима, - Шелешев кивнул на стоявшего неподалеку телохранителя. - Он у меня, как ангел смерти. Поможет.

Тероян представил, что в его квартире будет маячить безмолвная фигура, наподобие Абадонны, и покачал головой...

- Нет. Как с тобой связаться в случае чего?

- Теперь я сам буду звонить. Я уже не живу по прежнему адресу.

- Тогда - удачи.

Задним ходом Тероян выбрался на проселочную дорогу, проехал мимо кладбища, где недавно пролетели страшные, но и счастливые - для него с Глорией - мгновения. Так, видно, и бывает в жизни. Одно преследует другое, как тень. Девушка прикорнула на сиденье рядом с ним, а когда они мчались по Ярославскому шоссе, голова ее уже лежала на его плече. Тим раздумывал, анализировал прошедшие события. Два человека притягивали его мысли: Глория и Квазимодо. Между ними существовала неразрывная связь. Девушка сама подсознательно чувствовала, что потеря памяти связана с маньяком. Теперь было ясно, что сатанисты встретили ее возле харчевни случайно. Если бы она побывала у них на "алтаре", то ее бы уже не было в живых. Почему они так легко отдали ее Терояну? Женщины в сексуальном плане их не интересовали, сам Мавр сказал, что вся эта команда - голубых. Откуда же она шла? От Хашиги, с Медвежьих Озер? Если так, то Квазимодо - он.

Когда они подъезжали к дому, Глория проснулась, и Тим осторожно спросил:

- То, что произошло на кладбище, - тебе что-то напомнило?

- Ничего, - ответила она. - Я не знаю, но там, где я была, происходило иное... Может быть, даже более страшное, - добавила, подумав.

Больше никаких вопросов Тероян задавать не стал. Мелькнула мысль: может быть, оставить все, как есть? Глория будет счастлива с ним, без своего туманного прошлого. А Квазимодо пусть ловит Карпатов. Но Тероян знал, по своему военному опыту, что если сейчас он уйдет в тыл, оставив на передних рубежах других, то уже через полгода - год, его начнет выворачивать наизнанку, и в какую же тогда муку превратится вся его дальнейшая жизнь? Он взглянул на циферблат: шел третий час ночи.

Некоторая скованность овладела им и Глорией, когда они вошли в квартиру. Словно и не было тех безумных минут на кладбище, когда, прячась за памятником от пуль, были произнесены слова о любви. Опасность индикатор чувств? Именно там вырвались из груди признания, там они перешли на "ты", сломав хрупкое стекло между ними. Но сейчас эти осколки вновь срастались, образовывая причудливые трещины, и вот уже они смотрели друг на друга через то же стекло, но как бы схваченное морозом. И непонятно почему Тим отчужденно произнес:

- Вы не голодны?

- Нет, а вы? - в тон ему ответила Глория. Все возвращалось на круги своя. Какое-то течение подхватило их обоих и повлекло в разные стороны, к разным берегам. Чувствуя, что ему не дотянуться до нее, Тероян продолжил:

- Давайте забудем то, что произошло на кладбище. Он имел в виду именно то, что хотел сказать, и Глория поняла его.

- Забудем, - согласилась она. Они старались не смотреть друг на друга. Уж лучше бы между ними сохранилось старое стекло, чем новое, с трещинами.

- Просто мы оба переволновались, - сказал он.

- Особенно я, - быстро ответила Глория. И в ее голосе слышались сердитые, даже ядовитые нотки. Она словно бросала ему вызов.

- Тогда все в порядке, - констатировал он. Но о каком порядке могла идти речь, когда в сознании его все мешалось?

- В абсолютном, - подтвердила Глория. И добавила: - Можете спать спокойно. Я вас не укушу.

- Что за ерунду вы несете?

- Точно такую же, что и вы, - теперь в ее словах был уже не яд, а гнев. Тероян взглянул в ее глаза и понял, что эту бескрайнюю синеву ему не пройти никогда. И никогда не победить, как нельзя одолеть небо. Но против собственной воли он произнес:

- С ума сходят поодиночке, а не вместе. Спокойной ночи, Глория.

Девушка ничего не ответила, молча прошла мимо него, открыла дверь в свою комнату. Но на пороге задержалась.

- А мне всегда казалось, что именно из двух безумств рождается разум, - сказала она. - Спокойной ночи, Тимофей Троин.

Два слова, как два оголенных провода ударили его электрическим током. И вся жизнь вместе с искореженным именем показались балластом, от которого он мог и должен был освободиться, чтобы подняться, взлететь к новой, другой жизни, лучшей, счастливей. Он направился к ней, и она пошла ему навстречу. И кто теперь у кого должен был оказаться в плену? Любовь - самая человечная из всех войн, она все-таки бескровна, несмотря на гибель влюбленных, потому что в ней не бывает побежденных, а существует лишь восхождение к свету. Он понес ее на руках, как тогда, в первый день встречи, а руки ее обвивали его шею, и губы их были слиты.

Скользил лунный свет, колыхался парчовыми бликами, сменившись красным покрывалом рассвета, коснувшимся двух тел, а души их, блуждая в звездном пространстве, возвращались к земле. Зачем возвращались, бросая небесные выси, зачем стремились в этот мир покинутого смысла, изъятого разума? Ради людской горечи и печали, обрывая свое воздушное плавание, расставаясь с открывшейся синевой. Разве не пришло время исчезнуть навсегда, с самой вершины чистого вечного снега?