Путь Кланов

Эйден попробовал опередить противника. Перебросив трубу из правой руки в левую, он нанес удар по руке вольнорожденного, державшей стилет. Эйден рассчитывал выбить оружие и, если удастся, сломать противнику руку.

Но вольнорожденный оказался проворнее. Предупреждая движение Эйдена, он резко откачнулся вправо, и труба лишь задела его рукав, затем он сделал быстрый выпад. Эйден, которого увлекала инерция, не успел увернуться. Стилет оставил кровавую царапину на его руке. Однако и вольнорожденный потерял равновесие.

Силы, похоже, были равны. Однако Эйден обладал одним преимуществом – сейчас им двигала холодная, расчетливая ярость. Противник же просто хотел победы. Подобно всем вольнорожденным, он не умел полностью отдаваться стихии боя.

Забыв о боли в руке, Эйден метнулся навстречу противнику, стремясь воспользоваться удобным моментом. Подняв трубу, он наискось врезал тому по лбу, оглушив его. Вольнорожденный покачнулся, сделал шаг назад и попытался было ответить выпадом, но шок от удара сказался на координации движений. Он промахнулся.

Эйден перехватил руку со стилетом и... рывком подтащив ее к лицу, изо всех сил вцепился зубами в запястье, ощутив во рту солоноватый привкус крови. Тактика сработала. Противник выронил стилет. Несколько мгновений Эйден раздумывал, не приколоть ли ублюдка его собственным оружием, но затем передумал и отбросил прочь и трубу. Он убьет противника голыми руками. Эйден жаждал крови.

Ему не дали это сделать. Едва вольнорожденный потерял сознание (Эйден бил его головой об землю – еще, еще и еще), как из укрытий, расположенных в самых неожиданных местах, повыскакивали офицеры-инструкторы. Тут же рядом опустился небольшой вертолет, из которого выскочили судьи, следящие за боем. Потребовалось четверо офицеров, чтобы оторвать Эйдена от его жертвы, и еще трое – чтобы привести его в себя. К этому времени вольнорожденный был уже в сознании и с ненавистью смотрел на Эйдена. Прежде чем его уволокли, он успел выкрикнуть:

– Не радуйся раньше времени, ты, зачатый в помойном ведре!

Озверев, Эйден попытался снова броситься на него. Офицеры удерживали его, пока другие тащили вольнорожденного.

Ярость снова охватила его, когда объявили о результатах учебного боя. Эйдену была присуждена победа, но единственно за то, что он едва не убил своего противника. Почти все свои очки он потерял, во-первых, из-за того, что не устранил вовремя противника, и во-вторых, потому, что позволил ему установить взрывное устройство на боевом роботе. Его героическое поведение, когда он сумел избавиться от взрывного устройства, принесло ему несколько очков, но разрушение робота свело все на нет. В результате Эйден набрал очков меньше всех в группе. Офицер, объявлявший группе о результатах, сухо заметил, что машину Эйдена вряд ли удастся восстановить. Теперь это – груда металлолома. Выслушав его речь, Эйден мрачно подумал, что у того вольнорожденного ублюдка теперь появится возможность сделать себе новый стилет.

Джоанна, в свою очередь, тоже подсыпала соли на его раны.

– Ты силен. Ты в хорошей форме. Ты не полный кретин, можно даже сказать, почти умный. Но раззява. Единственно, за что хвалю тебя, так это за то, что ты не сдаешься. Я уже совсем собралась было объявить твою машину «взорванной», когда ты пошел на крайний шаг. Я восхищена твоей яростью, но это ярость азартного дурака. Когда-нибудь ты ПРОИГРАЕШЬ. Тебе не стать настоящим воином, так что лучше заранее приготовься к этому. Ладно. Я вижу по твоим глазам, что ты вот-вот взорвешься. Брось. Пошли лучше в постель. Ты выместишь на мне свою ярость, я на тебе свою.

– А ты-то с чего разъярилась? – буркнул Эйден.– Ты же была сегодня среди наблюдателей. (Вот уже несколько месяцев" как он обращался к Джоанне на «ты», когда они были вдвоем.)

– Птенчик! Моя ярость всегда со мной. Эйден последовал ее совету, и это помогло. Их совокупление напоминало жестокую схватку. Зато потом он обнаружил, что ярость ушла. Эйдену было хорошо и покойно.

VIII

Еще с тех времен, когда он сам был кадетом на Железной Твердыне, командир Тер Рошах начал вести дневник.

"Бывают моменты, – писал он, – когда безнадежная усталость охватывает тебя, а в мозг вползает серая и тоскливая скука. Именно тогда я начинаю думать, что старость – самое худшее, что может поджидать воина. То, что ты стар, но по-прежнему жив, с одной стороны, вызывает почтение, ибо служит самым убедительным доказательством твоего боевого мастерства и заставляет предполагать, что за твоими плечами немало выигранных сражений. С другой стороны, сам ты явственно видишь суетность всего. Твоя жизнь сведена к маленькому кусочку металла, что болтается на груди, – знаку, что твое время уже миновало. И единственное, чем ты можешь по-настоящему послужить своему Клану, – предложить себя в качестве пушечного мяса, если надо сломить оборону очередного врага, загнанного в угол.

Может быть, для меня это было бы лучшим выходом. Тем не менее я здесь, на Железной Твердыне. Что-то во мне противилось тому, чтобы просто так взять и расстаться с жизнью. Внутренняя гордость. Ведь не для того же я столь многое сделал, чтобы преуспеть? И преуспел, теперь я могу себя с этим поздравить. А последнюю службу Клану я еще сумею, как мне кажется, сослужить. Я могу быть полезен. У меня большой опыт, и я могу поделиться им с молодыми. Я могу научить их воевать и выживать. Даже это последнее пополнение. Я смотрю на них и удивляюсь: как можно быть такими? Впрочем, может быть, именно таким и я был когда-то? Мне трудно их судить. Ведь это всего лишь вторая моя группа. Подозреваю, что и та, первая, на данном этапе была точно такой же – желторотые неоперившиеся юнцы. Не помню.

Все-таки распоряжаться судьбой дюжины сибов – это страшная ответственность. Порой я предпочел бы быть простым офицером-инструктором, Сокольничим, ведь вся его задача сводится к обучению группы, которая постепенно становится все меньше и меньше. Три года – достаточный срок, чтобы увидеть, как сиб превращается в воина. Некоторые считают, что три года это слишком много, следовало бы просто брать юнцов и сразу сажать в боевые машины, давая лишь минимум необходимых знаний и навыков. Это якобы позволит Клану быстро увеличить численность вооруженных сил и решить извечную проблему нехватки кадров. Лично я с этим не согласен. Еще Керенский предупреждал нас, что нельзя воевать расточительно. Иначе зараза расточительности не замедлит распространиться по всей структуре общества. Именно это привело триста лет тому назад к краху Звездной Лиги, концу золотого века в истории человечества и в результате к созданию Кланов. Ускоренная подготовка воинов есть форма расточительности. Единственно, к чему она приведет, – к ослаблению боевого духа. В конечном счете она навсегда поставит крест на возможности достижения цели, ради которой были созданы Кланы.

Так или иначе, но я здесь. Вместе с юнцами, которых должен обучать. И с этой чертовкой. Сокольничим Джоанной. Ее вызывающее поведение, взгляды, которыми она награждает, – все в ней указывает на то, что меня она воспринимает как престарелого вояку, сплошь покрытого шрамами, морщинами и орденами, но так и не поумневшего. Я знаю, Джоанна не согласна ни с чем, что исходит от меня. Даже когда она молчит, от ее молчания так и веет несогласием. В своем гневе и высокомерии она неподражаема. Ни в ком из воинов я никогда не встречал ничего подобного. За исключением, быть может, Рамона Маттлова.

Джоанна на Железной Твердыне не навечно. Со временем она вернется в строй. Думаю, ее это порадует. Джоанне так не терпится завоевать Родовое Имя, что она готова на все. И я уверен, она его завоюет. Но до поры до времени ей придется оставаться здесь. Ее назначение в учебно-тренировочный лагерь – наказание. Следовательно, главная задача Джоанны здесь – примерным поведением и трудом загладить свою вину. Не знаю причин, по которым Джоанна оказалась здесь, я ни разу не заглядывал в ее личное дело – мне это неинтересно, – но я могу со всей ответственностью заявить, что в чем бы ни заключался ее проступок, своей отличной службой Джоанна завоевала право на возвращение в строй. Никогда ни один офицер не заслуживал от меня таких положительных отзывов, как Сокольничий Джоанна. Все время, за исключением одного глупого случая с убийством Сокольничего Эллиса, когда Джоанна поддалась эмоциям, ее служба была безупречной. Кроме того, в поединке с Эллисом она победила, что в высших инстанциях будет учитываться в первую очередь. Клану нужны такие воины, как Джоанна, и высшее командование это отлично понимает.