Темные силы

— Ты только не волнуйся. Они сказали, что выписали его.

— Ну правильно? Какие основания у них были его держать? Сначала прокурор отпустил, потом из больницы выпустили, — мне казалось, что я говорю не просто спокойным, а веселым голосом, но я почувствовала, как Синцов сжал мою руку еще сильнее.

— Ну-ка, перестань дрожать! Что ты трясешься, как осиновый лист?

— Я трясусь? — искренне удивилась я.

— А то! Еще как. Не трясись. Я завтра все выясню подробно. Но уже сейчас могу сказать одно: раз его выписали, то он не опасен. Врачи ведь не могут ошибиться.

— Это ты меня уговариваешь или себя?

— Обоих.

— Ладно, поехали, — попросила я.

Мы сели в машину. Но как только машина тронулась, я схватила Синцова за многострадальный рукав:

— Стой! Давай назад!

— Зачем?

— В церковь. У нас фигурирует Библия. Не может быть, чтобы местный батюшка ничего про это не знал. — Про что?

— Про Пашу. Ты же сам говорил, что он ходил в церковь. Хорошие священники, как хорошие участковые, должны знать своих прихожан.

— Ну поехали, — согласился Андрей и развернул машину. — Надеюсь, что хороших священников больше, чем хороших участковых.

До церкви мы доехали в мгновение ока. А может, мне так показалось. Окошки церкви светились умиротворяющими огоньками, почему-то вызвавшими у меня воспоминания о новогоднем празднике. Мне сразу захотелось туда зайти. Говорят, что в Средние века, если человека преследовали, можно было забежать в церковь, крикнуть: «Убежище!», и тебя никто не мог тронуть, пока ты там.

Внутри было пусто. Горели свечи перед иконами, покачивались тени. Пахло хвойной корой и сладковатым дымком, как обычно пахнет в церкви. Мы с Андреем прошли вперед, к узкой дверце, которая виднелась за алтарем.

— А ты крещеная? — тихо спросил меня Синцов; Я помотала головой.

— Нехристь. А ты? — А я крещеный.

— А чего не крестишься? — я вспомнила, как однажды в Прибалтике зашла в маленькую псевдоготическую церковь, где шел ремонт. Рабочие таскали мимо алтаря гигантские шпалы, и меня поразило, что каждый раз они останавливались перед алтарем — или как там называется в католических храмах это сооружение, — опускали на пол шпалу, становились на колени, вдумчиво крестились, потом поднимались, дружно подхватывали шпалу и тащили дальше. А возвращаясь, все проделывали снова.

— Не умею, — смущенным шепотом признался Синцов, показав мне глазами на дверцу. Из нее вышел к нам совершенно юного вида священник в облачении, сидевшем на стройной фигуре, словно театральный костюм.

— Вы ко мне? Из милиции? Из Петербурга? — спросил он высоким голосом и улыбнулся. А я-то думала, что служителям церкви улыбаться по чину не положено, они должны быть серьезны и солидны, с брюшком и окладистой бородой. Этот же худенький и безбородый святой отец приветливо улыбался и похож был на мальчишку-старшеклассника.

— Ой! — вдруг сказал Синцов и схватился за голову. — Извините, что я без головного убора. Мужчины вроде бы должны в церковь в шапках заходить…

Священник, продолжая улыбаться, покачал головой. Я тоже покачала головой и пихнула своего спутника в бок.

— Ты все перепутал, — прошипела я ему, — а еще крещеный… Это я должна быть с покрытой головой, а ты как раз правильно пришел.

— Да, — подтвердил священник, — мужчины снимают головные уборы, а женщины должны покрыть волосы. Но это только во время службы строго соблюдается. Однако если вас это стесняет, давайте выйдем на воздух.

Синцов с облегчением кивнул, и мы направились на улицу. Там священник запрокинул голову и с наслаждением оглядел лазоревое небо с редкими розовыми облачками.

— Благодать-то какая! — сказал он радостно, и я посмотрела на него с интересом. Мне стало любопытно, как этот парнишка, молодой и веселый жизнелюб, стал попом. Как-то ведь он пришел к этому? Не в университет поступил, и не в технический вуз, а в семинарию. Не врачом стал или учителем, а святым отцом. Почему? Династия? Или так верит в Бога? А как ему удалось так поверить, что он жизнь ему посвятил?

— Я в Питере учился, а попросился сюда, — улыбаясь, продолжал он. — Здесь природа такая, что душа невольно к Богу обращается, с благодарностью ему, что создал эту красоту.

— А как вы узнали, что мы из питерской милиции? — тихо спросил Андрей.

— Так весь город уже говорит. Вы Пашей Ивановым интересуетесь?

Синцов кивнул, подтверждая наш интерес. Священник помрачнел.

— Паша еще маленьким сюда ходил. Его мать привела, а потом он и сам стал бегать. Добрый мальчик был, услужливый, всем помочь хотел…

— Подождите, святой отец, — начала я, но он мягким движением руки остановил меня:

— Обращение «святой отец» в православии не принято. Называйте меня отец Шандор.

— Извините, — я смутилась. Вот дура!

— Ничего. Вы же некрещеная, как я понимаю?

— А что, у меня это на лбу написано? — я не хотела, но вышло это грубовато. Священник не обиделся.

— Просто у меня глаз наметанный. Я в этом приходе уже десятый год…

— Какой?! — воскликнули мы с Синцовым одновременно.

— Да я просто выгляжу молодо. Качаюсь, у меня тут в сарае тренажерник. Зимой — на лыжах обязательно. Плаваю. И супруга расслабляться не дает, — он озорно подмигнул Андрею.

— А сколько же вам лет, отец Шандор? — спросила я, стараясь быть вежливой. Я никак не могла в разговоре с ним выбрать правильный тон.

— Тридцать два, — теперь священник подмигнул мне.

— Так вы Иванова с детства знаете?

— С пятнадцати лет. Говорю вам, хороший был парнишка. А вот семь лет назад попал под дурное влияние.

— К Эринбергу? — спросила я. — Да. К Илье Адольфовичу.

— А откуда он тут взялся, Эринберг этот? — тихо спросил Андрей. Батюшка — удивительно к нему не подходило это обращение — повернулся к нему.

— Этого я не знаю. Но мне иногда казалось, что он — дьявол во плоти. И поднялся сюда из преисподней, смущать прихожан. Здесь добрый был приход, люди замечательные. А сейчас все наперекосяк пошло, — он как-то криво усмехнулся.

Интересно, а он верит в ад и рай? И в дьявола? Ну наверное, подумала я, раз в Бога верит, значит, и в дьявола должен.