Помни о смерти

Проснувшись на неразобранном диване, заботливо укрытая пледом, я окунулась в восхитительное ощущение — когда ничего не болит. Ничегошень-ки, нигде!

Насладившись, я стала соображать, как случилось, что ничего не болит. С трудом восстановила в памяти процесс хирургического вмешательства, в результате которого прошла зубная боль. И тут же вспомнила, что в морге, где это хирургическое вмешательство было осуществлено, я оказалась из-за пропажи трупа, ни личность, ни причина смерти которого не были установлены…

Весь кайф прошел. Зато я медленно стала наливаться злостью. Ну ладно же, ребята, вы еще пожалеете, что меня разозлили. Теперь меня могут остановить только танки. Все равно я раскопаю, что это был за труп, и почему его подсунули в чужой гроб. Давая себе мысленно такое обещание, я стиснула зубы и охнула: челюсть пронзило острой болью. Я с трудом встала с дивана — в голове гудело, в ушах звенело — и поплелась полоскать рот марганцовкой, содой и фурацилином, как было велено.

На часах было шесть вечера. С шести до двенадцати позвонили Юрий Юрьевич, Кульбин два раза, Горчаков, шеф, Регина, мама, начальник уголовного розыска. Каждый из них интересовался моим состоянием здоровья, выражал сочувствие, советовал, чтобы я соблюдала полный покой и как можно меньше разговаривала, а затем по их требованиям я долго обещала неукоснительно следовать этим советам. В двенадцать ночи я перестала поднимать трубку.

Заснуть до утра я не смогла, лежала без сна и пыталась сообразить, как лишний труп оказался в гробу старушки Петренко. Но голова еще плохо работала, ничего дельного не придумывалось. А чувство благодарности за избавление меня от мучительной боли, по-видимому, мешало осознанию простого факта: без участия кого-либо из работников морга положить в гроб лишнее тело невозможно. А уж украсть его оттуда — тем более.

5

Утром, когда чувство благодарности слегка притупилось, я добрела до работы и все рассказала шефу.

Уж кому-кому, а ему я доверяла на сто двадцать процентов. Последний из могикан, из плеяды настоящих прокуроров, а не опереточных персонажей, которых насадило нынешнее руководство в условиях дефицита кадров; уже за один опыт его можно было уважать, но к опыту добавлялась еще и мудрость много повидавшего человека, и твердость руководителя, и много чего еще. Прежний прокурор города Асташин, которому в уме и дальновидности нельзя было отказать, держал бы нашего шефа на прокурорском месте ровно столько, сколько сам шеф выдержал бы. А нынешний марионетка, которого дергали за ниточки все кому не лень, придумал одним махом избавиться от пенсионеров и всех уволил. Вот так, в один день. Он бы и шефа нашего попросил на выход, да вот беда — конституционный срок, который не перепрыгнешь. Но мы уже привыкали к мысли, что еще полгода, пятилетний прокурорский срок у шефа истечет, и на новый срок документы на него в Москву не пошлют. И уйдет Владимир Иванович на заслуженный отдых, и развалится наша старая добрая районная прокуратура с идеальным микроклиматом, который Иваныч культивировал много лет, любовно подбирая работников, не только компетентных и трудолюбивых, но и совместимых друг с другом. И некому будет, подавляя авторитетом, отмазывать наши горячие головы в городской, если наши представления о справедливости вдруг не совпадут с руководящим мнением.

Рассказала я ему все, не утаив даже просьбы руководства морга скрыть факт обнаружения второго трупа при эксгумации.

— Да понял я, Мария Сергеевна, к чему вы клоните, — тяжело вздохнул шеф. — По большому счету, протокол осмотра этого трупа и акт вскрытия у нас есть. Причины смерти, судя по тому, что вы мне рассказали, медики нам не дадут. То есть можно и не усмотреть оснований для возбуждения дела об убийстве, отказать в возбуждении за отсутствием достоверных данных о совершении преступления, и все. Единственное, что городская прокуратура может поставить нам в вину («нам», а не «вам», машинально отметила я; вот в этом — весь наш шеф), так это то, что вы вчера, сразу, протокол не зарегистрировали. Ну, так вы плохо себя чувствовали. А уж в том, что труп пропал, вашей вины усмотреть никак нельзя. Оптимальным было бы отказать в возбуждении дела по этому трупу, а материал по факту его исчезновения отправить по территориальности, Бунину, пусть там в районной прокуратуре решают, возбуждать ли дело по халатности. Так ведь вы пришли поклянчить, чтобы материал по трупу оставили вам?

Я с виноватым видом кивнула. Шеф смотрел в точку.

— Вы хотите и по исчезновению трупа поработать?

— Владимир Иванович, ведь понятно, что это взаимосвязано. Если бы труп был чистым, никто не стал бы его красть из морга.

— Раз вас это задело за живое, — думаю, лучше вас никто не справится. С Буниным я договорюсь, он только рад будет, что мы за них поработаем. А город можно и не ставить в известность. Да вот как у вас с нагрузкой? Потянете?

— У меня убийство Петренко, убийство Горностаевой, но оно на выходе: ознакомлю злодея с делом — ив суд. Бандитизм, две взятки, ну там еще по мелочам. Если что, мы с Горчаковым договоримся, он поможет.

— Ну ладно; да и вообще, с понедельника всем полегче будет, нам отдел кадров прислал нового следователя на место Стаса Ковальченко.

— А кого, Владимир Иванович?

— Филонова. Слышали что-нибудь про него?

— Он раньше в области работал?

— Да-да, кадры говорят, что человек с опытом, не мальчик.

Шеф с интересом посмотрел на меня.

— Я, конечно, точно не знаю, — осторожно продолжила я, — но кто-то из областных оперов мне жаловался, что Филонов прикрыл пару очевидных дел. Но вы же знаете, как это субъективно: опер может считать дело очевидным, а с точки зрения следствия — перспектив никаких. Правда, мне жаловались ребята, которые перспективы видят и зря не скажут, но все-таки надо бы выслушать и другую сторону.

Шеф помолчал, потом признался:

— Я тоже не очень хорошие отзывы об этом Филонове слышал, и я бы его не взял, но он пришел уже с приказом. При Асташине, конечно, такого не было, а сейчас новые порядки, районного прокурора и не спрашивают, хочет ли он брать человека или у него свои кадры есть на примете. — Да, плохо дело: раньше шеф никогда не позволял себе обсуждать руководство с подчиненными; похоже, что его уже здорово достал новый прокурор города Дремов. Но ничего удивительного, шеф ведь тоже из асташинской команды, а это уже повод для травли. — Ну, посмотрим; по крайней мере, на первых порах он вас разгрузит, а там видно будет. Как зуб-то, как себя чувствуете?

— По сравнению со старушкой Петренко — прекрасно.

— Как вы меня напугали этим вскрытием! Я ведь уже в таком возрасте, что вы могли остаться без прокурора.

— Назначили бы исполняющего обязанности… Мы оба улыбнулись, Иваныч шутки понимает и не обижается. Первого апреля коллектив подшутил над молодым следователем: зная, что шеф заполняет месячный отчет и никого к себе не пускает, зашли к нему в кабинет и сказали, что мы уже дела шефу на проверку отнесли; «а ты чего сидишь? Шеф отчет делает, ему надо все свои дела показать». Молодой ответил, что уже заходил к шефу, а тот его отправил, сказал — занят. «Правильно, — объяснили мы ему, — разговаривать с тобой ему некогда; ты просто войди к нему, дела положи на стол, а он тебя потом вызовет». И ведь мы повели его к шефу и запихнули в кабинет с кипой дел. Бедный шеф, подняв голову, наблюдает такую картину: самый молодой его сотрудник входит в кабинет, молча кладет на прокурорский стол все свои уголовные дела и так же молча поворачивается и выходит. Мы молили Бога, чтобы это выглядело демонстративно, — такие мы сволочи. Но все же не такие, чтобы заставить молодого расхлебывать наши шутки. Когда мы все рассказали шефу, он смеялся вместе с нами.

С отеческим напутствием посетить стоматолога шеф меня отпустил. Я, конечно, тут же побежала к Горчакову, который пил чай с помощницей по уголовно-судебному надзору Ларисой Кочетовой. Когда я вошла в кабинет, Горчаков заметно оживился, предвкушая развлечение. Мы с Лариской сосуществовали вполне мирно, но Леша почему-то вбил себе в голову, что нас с ней раздирает дух соперничества, и стремился при каждом удобном случае столкнуть нас лбами, ожидая, что мы подеремся. Мы-то с Лариской давно раскусили горчаковские коварные планы и подыгрывали ему, с удовольствием наблюдая за его потугами.