Страница 9 из 17
— И в чем же, по-вашему, мой психоз? — спросил я.
— В том, что желание поймать оборотня становится у вас всеподавляющим. Семя этого желания заронило в вас уже первое упоминание об оборотне, и вы, рискну предположить, ехали в район с заранее лелеемой мыслью уделить ему внимания больше, чем всяким стандартным преступлениям. Вы бессознательно все построили так, чтобы как можно быстрее взяться за его поимку, и готовы пренебречь своими прямыми обязанностями. Само слово «оборотень» показалось вам очень соблазнительным. В первый же день вы устремились за ним в погоню и теперь опять будете ждать тьмы, чтобы за ним погнаться. Так и пойдет. Постепенно мысль о преследовании вытеснит все остальные, вас маниакально заклинит на этой идее, и вы даже не будете понимать, что вдохнули от облака отравляющих газов всеобщего психоза и эти отравляющие газы массового безумия искажают ваше восприятие. Маньяки всегда воображают, что мир можно лепить по их собственному желанию, что он безропотно покорен и свежей глиной мнется у них в руках. Все нежелательное, по их представлениям, развеется сном. Так обалделый хулиган на танцах, втыкая нож под ребра разозлившему его приятелю, где-то в глубине души уверен, что ничего из этого не воспоследует, что к утру все развеется сном и что, может быть, завтра они с тем же самым приятелем снова окажутся на танцах, чтобы снова затеять поножовщину. Улавливаете, о чем я? Так и для вас единственной реальностью станет ваша погоня за призраком. И может, вы непроизвольно выведете за рамки реальности даже совершаемые им убийства, потому что не это для вас будет важно. Важна будет борьба с фантомом, еженощное испытание своей силы. Вы уже усомнились, и вопрос мне задали — мол, а вправду ли были жертвы и трупы? Не дойдет ли до того, что вы не поверите в них, даже если увидите собственными глазами? Окинете равнодушным взором, составите рапорт и опять помчитесь в свою погоню — не ради мести за убиенных, а ради удовлетворения собственного безумия.
— Что за чушь вы говорите! — возмутился я.
— Совсем не чушь. Может, я объясняю несколько невнятно и туманно, но идею мою вы должны ухватить. Я хочу вам помочь, вылечить вас, пока не поздно.
— Погодите, погодите! — Я свесил ноги с кушетки и задумался. — По-вашему, жизнь здешняя нечто вроде сна, да? Потому и кажется, будто ее можно лепить по собственному желанию? Но ведь всякая мысль, приходящая во сне, спешит стать зримым образом, реальностью, приятна тебе эта реальность или нет, хочешь ты ее или нет. Ну, например. Я во сне иду по улице, и мне приходит в голову мысль: «На этой улице живет очень противный зануда. Как бы с ним не встретиться». И — глядь! — он уже идет мне навстречу, разулыбившись до ушей, и ты понимаешь, что теперь он пристанет, как банный лист… Иначе говоря, подумать во сне о чем-то неприятном — это все равно что вызвать огонь на себя. А нельзя ли так и оборотня накликать на себя, чтобы покончить с ним раз и навсегда? Я ведь думаю о нем — значит, он должен явиться.
— Но ведь не только о нем вы думаете? — возразил врач.
— Не только. Думаю я и о том, как мне обезвредить банду Сеньки Кривого. Этим ведь тоже придется заниматься, и чем скорее, тем лучше.
— А вы не думали, что Сенька Кривой уже не жилец?
— В каком смысле? В том, что дни его в любом случае сочтены, и вопрос лишь, когда спецкоманда перебьет всю его банду?
— Нет, в другом. В том именно, что слишком он охоч грабить склады, оставленные сейчас без охраны.
— Погодите… — Я опять задумался. — Вы намекаете, что со складами для оборотня явно связано что-то важное и что он убивает тех, кто оказывается возле складов в неурочный час? И что Сенька Кривой приговорен… своей манией, если пользоваться вашими словами?
— Совершенно верно. И кто знает, может быть, оборотень спас жизнь семерых солдат, потому что банда Сеньки планировала при сегодняшнем налете на склады перебить их сначала, сонных, в караульном вагончике и забрать их оружие? Так злые силы служат во благо, сталкиваясь между собой.
— Остановитесь, — хрипло проговорил я. — Что это вы начали говорить — и в прошедшем времени?.. «Оборотень спас»… «Злые силы послужили во благо…» Вы хотите сказать, что оборотень и Сенька Кривой не поладили и Сенька уже лежит возле складов с оторванной головой? Откуда вы знаете? — Я стал нашаривать сапоги. — В любом случае, мне надо бежать на место происшествия…
— Зачем вам куда-то бежать? — осклабился врач. — Получайте то, что хотели. — И он приподнял мешок, лежавший все это время у его ног, но вплоть до этого момента незаметный, тенью сливавшийся с темными очертаниями его фигуры, и вытряхнул на кушетку, чуть ли не на колени мне, что-то круглое и безобразное. И я увидел оторванную человечью голову… Редкие бурые волосы слиплись от крови, нос с широкими ноздрями перебит, один глаз затек и подернут тусклой белесой пленкой, второй смотрит широко и выпученно. Я собрал в кулак всю свою волю, чтобы не вздрогнуть, не заорать, не выдать ужаса и отвращения, и напряг все мускулы, заставляя себя сидеть спокойно, а потом быстро сунул руку под подушку, за «Вальтером». И вдруг врач запрокинул голову и завыл тонким жалобным воем… Мне даже показалось, что во тьме блеснули его удлиняющиеся клыки.
И я очнулся. Ну, конечно, это всего лишь сон. И никого рядом, лишь одно из окон дребезжит под ветром — видно, этот звук и превратился в моем сновидении в тонкий волчий вой.
Я только ругнулся и опять отвинтил крышечку фляжки, приложился к ней несколько раз, взглянул на часы. Пять утра. У меня еще два с половиной часа сна. Я устроился поудобней — и эти два с половиной часа проспал уже безо всяких сновидений.
Мы вышли туда, где следы были еще волчьими. Пошли по ним. Опер прямо поперхнулся и побагровел, увидя то место, где в истоптанном и разворошенном снегу волчий след превращался в человечий.
А я внимательно осмотрел все вокруг. Потом еще раз пригляделся к волчьим следам, смерил расстояния.
— Нет, это не человек на подошвах в виде волчьих лап шел, чтобы потом снять их, меня запутать, — сказал я. — Он бы себя своей походкой выдал. Волк, самый что ни на есть натуральный! — Я перешел туда, где начинались следы сапог. — Но и человек был натуральный. Допустим, хозяин волка. Да, вот сейчас, при дневном свете видно, что оттиски сапог глубоко вдавлены. И на пятки больше упор. Так в точности бывает, когда несешь тяжесть. А этот взрытый снег, словно кто-то валялся и превращался… Ну, конечно, чтобы обмануть и внушить мысль, будто кто-то тут из волка превращался в человека. Иначе не было бы смысла скрывать дохлого волка. Но откуда же этот мужик здесь взялся? Ведь не по воздуху же он перелетел!.. И сколько следов посторонних! Хорошо хоть, как я и предполагал, на след «вурдалака» никто наступать не посмел. Да, интересно было бы порасспросить этого молодчика, как он прямо на этом месте оказался, не оставив вокруг следов… Ага, вот оно! Как же я не понял, почему снег взрыт? По шпалам он сюда шел, по обледеневшим! — Я указал на проходившую совсем рядом боковую ветку железнодорожных путей — тупичок такой одноколейный — сам дивясь, почему сперва не взял ее в расчет, а отнесся к ней как к несущественному предмету обстановки: ну, есть, мол, и есть. — А потом он сюда прыгнул, под уклон, и снег взрыл, чтобы никто не дотумкал, с какой стороны он появился. Видно, еще и на заднице проехался. Расстояние-то солидное, метров пять будет! И этот след сразу все нам рассказал бы.
— Вопросец есть, — заметил опер. — А почему он на путях волка не дождался, чтобы уйти, не оставляя следов? Зачем ему было лишние сложности себе создавать?
— Я только предположить могу, — сказал я. — Мне видятся два варианта. Первый — волк бежал, бежал и настолько ослабел от раны, что упал и последние пять метров до путей дотянуть не смог, пришлось за ним спускаться. Второй он все это для форсу проделал, чтобы лишний ужас навести. Ну, полный создать маскарад, будто волк на самом деле в человека превратился. Мужик-то он, судя по всему, рисковый и с выдумкой — только нас никакими маскарадами не проведешь… В общем, он тут оказался и раненого волка к себе подманил, свистом или еще как. Волк от меня к хозяину шел. А у кого есть волк, тот должен его содержать. Конуру иметь специально и так далее… Да, больше тут, пожалуй, ничего не выяснишь. Дальше пойдем?