Говорит космос

Величественный вид звездного неба успокаивает Алексея. Он долго смотрит, запрокинув голову, и вдруг чувствует, как кто-то осторожно дотрагивается до его плеча.

Он не вздрагивает и не оборачивается, хотя прикосновение это неожиданно для него.

"Галина..." - проносится в его сознании.

Да, это Галина. Черноволосая, смуглая, в темном платье, она почти не видна в ночной тьме, но Алексей ощущает ее близость всем своим существом и с трудом сдерживает желание порывисто повернуться к ней.

- Это я, Алексей Дмитриевич, - слышит он ее тихий голос. - Не напугала я вас?

- Нет, Галя, не напугали...

Ему хочется добавить еще, что он готов теперь стоять тут всю ночь, лишь бы чувствовать на своем плече ее маленькую руку. Но ой не говорит больше ни слова и не шевелится, опасаясь, что Галина может уйти так же неожиданно, как и пришла.

Минута за минутой проходит в молчании, а Алексей все никак не может придумать, что бы такое сказать Галине. Да ему и не хочется говорить, он стоял бы так хоть целую вечность, прислонившись к холодной металлической опоре антенны, ощущая у своего плеча теплое плечо Галины. Но ему кажется, что, если он не заговорит, она обидится.

Молчание, однако, нарушает сама Галина.

- Мы с вами ни разу еще не говорили ни о чем, кроме астрономии, - задумчиво, будто размышляя вслух, произносит она. - Почему это, Алексей Дмитриевич?

- Потому, наверное, что со мной неинтересно говорить о чем-либо ином, - угрюмым голосом отзывается Алексей. - Что, собственно, может интересовать вас в моей персоне?

- Все! - тихо говорит Галина. - Мне интересно знать, что вы любите, кроме науки, о чем мечтаете?

- Поверьте, Галя, - вздыхает Алексей, - все это ужасно скучно.

- Ну, если личная ваша жизнь такая уж тайна, не буду вас больше беспокоить.

И Галина отодвигается от него, намереваясь уйти, но Алексей с неожиданной для себя порывистостью поворачивается к ней и крепко хватает ее за руки.

- Куда же вы?.. Я вам правду сказал. Никаких тайн в моей личной жизни нет. И если она представляет для вас хоть какой-то интерес, извольте... - Он вдруг замечает, что говорит слишком взволнованно, и, стараясь скрыть свое смущение, продолжает уже в ироническом тоне: - Начнем, пожалуй, с кое-каких анкетных данных. Год рождения вы уже знаете, так как присутствовали на моем "юбилее" и даже произносили по этому поводу какую-то речь. Через некоторое время после рождения окончил я среднюю школу. Затем институт. Работа в одной из обсерваторий, аспирантура, кандидатская степень. Специализация в области радиоастрономии в Бюраканской астрофизической, потом в Пулкове. И наконец здесь, под руководством небезызвестного вам товарища Басова. На вопрос о семейном положении отвечу самым лаконичным образом: холост. Вот и все. Как видите, сплошная проза.

- А поэзии так, значит, и не было? - улыбается в темноте Галина.

Алексей, молчит некоторое время, задумчиво глядя в небо, потом продолжает уже серьезно:

- Была и поэзия. Влюбился в хорошую, умную девушку. Надеялся на взаимность, а она полюбила другого. Бывает и так... Очень это меня потрясло - уж слишком неожиданным оказалось. Заболел даже. А потом долго находился в состоянии какой-то апатии. Нет, не думайте, что возненавидел женщин, просто стал равнодушным ко всему, кроме науки.

- Ну, а теперь?

- Теперь выздоровел, кажется. Время сделало свое дело. Считаю даже, что все это было для меня хорошей наукой. Вот и выложил вам все, как на духу. Теперь ваша очередь исповедоваться.

- Ну что же, - вздыхает Галина. - Поведаю и я историю своей жизни. Примите ж исповедь мою, себя на суд вам отдаю...

Но ей так и не пришлось в ту ночь ничего поведать. Из аппаратной неожиданно выбегает Рогов и кричит каким-то неестественным, хриплым голосом:

- Алексей Дмитриевич, сюда, скорее! Прием прекратился!..

- Откуда вы здесь, Сережа? - удивляется Костров.

- Не мог я, понимаете, - смущенно оправдывается Рогов. Разве можно было спокойно спать в такое время?

Галина первой вбегает в аппаратную и бросается к экрану осциллографа.

- Очень важно было засечь точное время, - торопливо поясняет Рогов. - Не упустить этого мгновения.

- Конечно же все это очень важно, Сережа, - спокойно соглашается Костров, хотя он и недоволен чрезмерной нервозностью Рогова. - Только вам незачем было так волноваться. Вы же знаете, что наша аппаратура "не прозевает" и зафиксирует все точнее нас с вами.

- Это верно, Алексей Дмитриевич, - смущенно переминается с ноги на ногу Рогов. - Но ведь то аппаратура, а это надо собственными глазами увидеть...

Конечно, нужно было бы увидеть такое событие собственными глазами. Костров и так уже досадует на себя за то, что пропустил такой момент, но Рогову не следовало напоминать ему об этом.

- Значит, победа, Алексей Дмитриевич! - радостно восклицает Галина, крепко, по-мужски, пожимая руку Кострова.

Алексей и сам готов торжествовать победу и от радости расцеловать Галину и Сергея, но он сдерживает себя и замечает слишком уж рассудительно, как кажется Галине:

- Рано еще торжествовать. Необходимо прежде проверить все еще раз, чтобы не повторить ошибку Басова. Убедительно вас прошу: пока никому ни слова об этом.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Весь следующий день группа Кострова занимается сверкой осциллограмм, уточнением показаний хронометра.

Без устали работают и электронные машины Галины. Лишь к исходу дня удается закончить работу. Установлено, что космическая радиопередача на волне двадцать один сантиметр велась в апреле, шестьсот девяносто шесть часов пятьдесят минут. Затем она прекратилась изза помех. Неожиданно возобновилась в июне на той же волне и продолжалась семьсот двадцать часов тридцать минут двадцать секунд. В начале июля произошел переход на волну двадцать сантиметров. Эта передача велась триста шестьдесят часов пятнадцать минут десять секунд, то есть ровно половину того времени, в течение которого длилась передача на волне двадцать один сантиметр.

- Это дает нам основание предположить, - заключает Костров, проверив расчеты, произведенные Галиной и Роговым, что в июне на волне двадцать один сантиметр передавались два одинаковых знака подряд, а в июле на волне двадцать сантиметров - только один. Весьма возможно также, что количество переданных нам знаков придется удвоить, допустив, что в первом случае передавались четыре, а во втором - два знака подряд.