Страница 5 из 48
- Борьба пока ведется в открытую. Я не заметил признаков подрывной деятельности.
- М-да, как сложно в моем положении поддерживать равновесие, сколько фракций приходится сталкивать лбами... Я знаю: мне не век сидеть в президентском кресле. Я не мастак скрывать свои убеждения, и вообще, в наше время такие убеждения скрыть непросто. С идеей открытия Пути я борюсь вот уже три года. Она не умрет, но и до добра не доведет, уж поверьте. К дому возврата нет. Особенно когда не знаешь, где твой дом. Тяжелые времена... Дефицит, усталость общества. Знаю, когда-нибудь мы откроем Путь. Но не сейчас! Прежде доделаем начатое на Земле. - Фаррен Сайлиом чуть ли не с мольбой посмотрел на Ольми. - Боюсь, любопытства у меня не меньше, чем у сенатора Тикка. Что вы думаете насчет Пути?
Ольми едва заметно покачал головой.
- Я настроился прожить без него, господин президент.
- Но ведь рано или поздно вы не сможете обновлять части тела... Или дефицит уже ощущается?
- Уже, - подтвердил Ольми.
- И что же, добровольно уйдете в городскую память?
- Или умру, - улыбнулся Ольми. - Но до этого еще не один год.
-------------------------------------------------------------------------
* Наркотик. который сглаживает память, блокируя в подсознании доступ к беспокоящим воспоминаниям.
-------------------------------------------------------------------------
- Вы очень много лет прослужили Гекзамону, господин Ольми, и всегда оставались загадкой. К такому выводу я пришел, изучив ваш послужной список. Что ж, отставка так отставка, не буду отговаривать... Но скажите в двух словах: что может произойти, если мы откроем Путь? Ведь вы занимаетесь этой проблемой, не правда ли?
Секунду-другую Ольми молчал. Судя по всему, президент знал больше о его новом поприще, чем хотелось бы.
- Господин президент, нельзя исключить, что Путь снова оккупировали ярты*.
- Вы совершенно правы. Наши горячие неогешели склонны недооценивать эту возможность. В отличие от меня. - Фаррен Сайлиом устремил на Ольми пристальный взгляд, затем обернулся и легонько постучал кулаком по перилам. - Официально я освобождаю вас от служебных обязанностей. Неофициально - рекомендую продолжать ваши исследования.
Ольми выразил пиктом согласие.
- Благодарю за работу на Земле. Если у вас появятся новые соображения, поставьте меня в известность любым способом. Мы высоко ценим ваше мнение, хотя вы, похоже, считаете иначе.
Ольми покинул платформу, когда в поле зрения опять появилась Земля вечное бремя на душе, дом, от которого он отвык и который отвык от него: символ боли и торжества, крушения и новых надежд.
ГЕЯ, ОСТРОВ РОДОС, ВЕЛИКАЯ АЛЕКСАНДРЕЙСКАЯ ОЙКУМЕНА, ГОД АЛЕКСАНДРОСА 2331 - 2342-й
До семи лет Рита Береника Васкайза росла, как дичок, на побережье близ древнего порта Линдоса. Солнце и море были девочке няньками, а отец с матерью научили ее лишь тому, что ей самой хотелось узнать, то есть довольно многому.
Среди истертой позолоты зубчатых стен, колонн и ступеней заброшенного акрополя бронзовокожая глазастая босоножка была как юркая рыбешка в воде.
В седьмой день рождения Риты мать Береника перевезла ее с Линдоса на Родос. Главный город родного острова запомнился девочке разве что внушительным бронзовым колоссом, отлитым и установленным заново четыреста лет назад и за эти годы лишившимся одной руки целиком, а другой - по локоть.
Мать Риты - стройная женщина с рыжеватокаштановыми кудрями и большими, как у дочери, глазами - провела ее по городу к белому строению из кирпича, камня и алебастра, дому академейского дидаскалоса первого уровня, специалиста по обучению детей. Одна-одинешенька стояла Рита перед дидаскалосом в залитом теплым солнцем экзаменационном зале, стояла босая, одетая в простую белую рубашку и отвечала на нехитрые вопросы. Если учитывать, что ее бабушка основала Академейю Гипатейю, экзамен был формальностью, однако формальностью важной.
В ту поездку они не навестили софе** - она хворала. Поговаривали, что она при смерти, но через два месяца все обошлось. Маленькая Рита не приняла этого близко к сердцу, она почти ничего не знала о бабушке, да и видела ее всего один раз, в младенческие пять лет.
В девятое лето бабушка позвала ее на Родос - погостить перед началом занятий. Анахоретку-софе многие почитали как богиню, чему немало способствовали ее таинственное появление в Ойкумене и богатая легендарными событиями жизнь. Рита не знала, как относиться к ней, - слова отца и матери кое в чем удивительно расходились с мнением линдосцев.
Низкий каменный дом в позднеперсидском стиле - четыре комнаты и студия, лепные украшения из гипса - стоял на скалистом мысу недалеко от Великой гавани, венчая собой невысокий обрыв. С тропинки, что пересекала огород, Рита смогла заглянуть за кирпичную стену древней крепости Камибсес, стоявшей у края мола по ту сторону гавани, как гигантская каменная чаша. В сотне локтей за крепостью застыл на страже безрукий исполин колосс, и массивный постамент из кирпича и камня, окруженный водой, прибавлял ему величия и достоинства.
- Она ведьма? - тихо спросила Рита отца у парадного входа.
- Тес! - ее мать Береника поспешила прижать к губам Риты палец.
- Она не ведьма, - улыбнулся Рамон. - Она моя мать.
Вот бы дверь отворил слуга, подумала Рита. Но софе не держала слуг. Улыбаясь, Патрикия Васкайза сама вышла на крыльцо - смуглокожая, беловолосая, сухая, как жердь, с умнющими глазами в глубоких впадинах, иссеченных сонмом морщин. Даже среди лета над холмом носился прохладный ветер, и Патрикия ходила в черном платье до пят.
Береника не двигалась, склонив голову и прижав руки к бокам. Маминого благоговения Рита не понимала: конечно, софе старая и костлявая, но не страшная. Пока, во всяком случае. Девочка взглянула на Рамона, и тот кивнул с ободряющей улыбкой.
- Будем завтракать. - Голос Патрикии звучал хрипловато и густо, почти по-мужски.
Она медленно направилась в кухню, точно отмеряя каждый шаг; подошвы сандалий шаркали по неровному камню пола. Руки дотронулись до стула, будто приветствуя старого друга, затем постучали по ободу древнего железного таза и наконец погладили край побелевшего от времени стола, уставленного блюдами с фруктами и сыром.