Очерки

Прагматизм - это как раз и есть утрата связи конкретных дел и устремлений с высшими целями общественного развития. Это тот случай, когда люди строят, добывают, собирают, пускают в ход, варят и пекут, но во имя чего - им самим неясно, а порой и неважно; когда, скажем, план превращается из средства удовлетворения определенных человеческих потребностей в цель деятельности, и уже не суть важно, что именно произведено, добыто, собрано, какой ценой и насколько это нужно людям, обществу.

Если человек полностью заключен в рамки возможностей своего практического опыта, если он становится инструментом собственных повседневных проблем, интересов (обыденщины) и не нуждается ни в чем, выходящем за эти пределы, - налицо прагматизм (так, собственно, и толковали его основатели философии прагматизма). На передний план тогда выходит мотив пользы, а то и просто выгоды, в нравственной практике начинает превалировать этический релятивизм, так как нравственные оценки приноравливаются к интересам и соображениям сугубо утилитарного характера, независимо от морального содержания последних. Сражаясь с обломовыми и опасаясь обломовщины, хорошо бы, однако, не попадать в объятия штольцев и штольцевщины.

Против прагматистской заземлеппости и бескрылости нет иного противоядия, кроме действенной побудительной силы идеала, в который люди верят и считают своим. Не "благие пожелания", не "журавль в небе" и не постоянно отодвигающаяся вдаль линия горизонта, а идеал жизненный, реально осуществимый, близкий сокровенным устремлениям реальных людей, - вот побудительная сила развития личности. Человек не может жить только сегодняшним днем, не заглядывая в завтра, не думая о будущем. Но неистребимость питающих его веру в жизнь идеальных устремлений и представлений зависит от осязаемости, конкретности самого идеала (состав, пути и средства его достижения не заданы наперед, а неустанно вырабатываются, уточняются, корректируются в ходе общественного развития), соединения его с решением актуальных проблем коммунистического строительства.

Знают ли такие, как Зиночка, что в сложном и многогранном мире человеческих отношений существует само по себе высокое, правомерное само по себе [Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 46, ч. I, с. 386 - 387.], то есть нечто такое, что никакими соображениями о пользе, необходимости нельзя объяснить и обосновать? Какую пользу извлекают люди, когда поступают благородно и бескорыстно, зная, что об их бескорыстии и благородстве мало кто или никто не узнает? Как тут не вспомнить А. С. Пушкина, писавшего К. Ф. Рылееву о том, что лучше уж "даром быть благородным человеком", нежели зарабатывать прислужничеством, унижением своего достоинства?

Какое это отношение имеет к Зиночке? Самое прямое, если признать, что "пропущенный" ею, по вине Веры Ивановны, урок состоит как раз в непонимании абсолютной ценности достоинства каждого человека, без чего человеческое общежитие и культура просто немыслимы. Человек, лишенный чувства собственного достоинства, не может понять и желания другого, чтобы с ним обращались как с равноправным членом общества, уважали, а не унижали его достоинство.

Морально-психологические последствия неразвитости человека в этом отношении трудно заранее предвидеть и предсказать, но они, без преувеличения, опустошающи.

В шестнадцатилетней школьнице Зиночке можно увидеть самое начало человеческой драмы, плачевные результаты которой в полной мере пожнет тридцатилетний инженер Виктор Зилов. Дорого заплатит он - лучшими годами бессмысленно и впустую прожитой жизни - за "пропущенные" или плохо усвоенные первые уроки приобщения к человеческому бытию, где примат принадлежит нравственному началу и воспитанию. Если согласиться с тем, что духовно развитый, воспитанный человек есть существо само сознательное, то Зилов застрял где-то на самых первых этапах становления духовно самостоятельной и свободной личности. И становится понятно, почему он так крепко привязан к столь ненавистной ему среде. Шить так называемым "честным обывателем", оказываясь мертвым в духовном отношении и не претендуя ни на какие "высокие материи" (идеалы, возвышенные стремления и т. п.), или, становясь игрушкой "судьбы", всецело подчиниться давлению внешних обстоятельств и бессознательного, утратить самостоятельность и внутреннюю устойчивость, жить сегодняшним днем - в обоих случаях это животный, не человеческий образ жизни, если мерить его меркой развития человеческой личности. О том, что подобное существование (в той и другой его разновидности) способствует распространению пороков, моральной распущенности, пишется и говорится много. Но, видимо, не менее важно оттенить, подчеркнуть то, что такое существование не совпадает - в главном, основном, - с развитием самого человека как существа общественного, культурно-исторического. Как будто все признаки действительно человеческого бытия налицо, но при внимательном взгляде, отношении выясняется, что нечто существенное, придающее любому проявлению этого бытия собственно человеческий смысл, отсутствует. События в пьесе развертываются именно в тот момент жизни Зилова, когда он обнаружил это, а обнаружив, ужаснулся и попытался вырваться из привычных рамок, что, однако, оказалось не просто. Там, где возникает необходимость и стремление изменить образ жизни, отказаться от привычки, одного понимания недостаточно. Необходимы еще и воля, характер, короче - нравственные силы, которые не даются от рождения, а воспитываются, формируются прижизненно.

Но в том-то и беда, что Зилов не воспитан, не развит в нравственном отношении. За его плечами тридцать лет, а он еще не испытал пи мук совести, ни страданий духа; следуя склонностям, он освободил себя от обязанностей. Но "когда человеку или отказано природою в нравственном чувстве, или оно испорчено дурным воспитанием, беспорядочною жизнию, тогда его рассудок изобретает свои законы нравственности".

До последнего времени "свои законы нравственности" были и у Виктора Зилова, и они вполне его устраивали, удовлетворяли. Созданный не разумом, а рассудком (разум, как известно, есть сознавшее себя чувство, влечение или потребность, а рассудок может, минуя действительное содержание чувств и отношений, прибегать к произвольным построениям), это "закон" эгоизма как морального принципа поведения. Бездуховность Зилова проявляется прежде всего в эгоистической вседозволенности, не ведающей чувства вины и ответственности.