Страница 25 из 29
- Все! Понесло меня! Давайте на воздух...
- Нил Алексеевич... - несмело заикнулся Никита. - А вы... мы тут... Сергей Александрович говорил, что можно к вам с просьбой одной обратиться...
- Ну, давай свою просьбу, - затушив окурок, Левшин уселся на свой топчанчик и обхватил ладонями голову.
- Понимаете... Женя - она лепит из глины. Разные фигурки - зверей там всяких, людей...
- Цветы, - робко вставила девочка.
- Эге! Это интересно. И в чем нужда твоя, Евгения?
- Да я... - она не могла вот так с ходу обратиться с просьбой к жесткому и суровому Левшину, хоть понимала, что он - человек добрейшей души...
- Жене нужно весь процесс освоить, - выручил подругу Кит. - А для этого нужна печка для обжига. И Сергей Александрович нам сказал, что вы можете помочь... вот.
- Хм! Да, узнаю Сережу... - покачал головой Левшин, и непонятно было: осуждает он своего знакомого или наоборот. - Печь такая, какая тебе нужна небольшая и самая простенькая у меня имеется. Но и она не подушка пуховая! Тяжесть это большая. Как вы её до Москвы-то дотащите?
- Я донесу! - поднялся Никита.
И сам тон его голоса - твердый, решительный, и вид его непреклонный, пожалуй, больше всяких слов убедили Левшина.
Он молча кивнул и вышел. А минут через пятнадцать вернулся, неся под мышкой объемистый и явно весомый сверток, обернутый в старенькое одеяло и обвязанный веревками.
- Вот тут все, - он указал на сверток. - Она сейчас в разобранном виде, но Сергей её в два счета соберет.
- А как узнать? - нет, Женя решительно робела перед этим непростым человеком. - Как я пойму, что в ней и как устроено? С ней научиться работать нужно. А есть какие-то книжки для этого?
Ни слова не говоря, Левшин порылся на своих полках с книгами и извлек одну, аккуратно обернутую в газету.
- Это пособие для начинающих керамистов, - протянул он книгу Жене. По ней уж многие ремесло это освоили. Хотя, что это я? Художник керамист не ремесленник... Дай тебе Бог всю жизнь подниматься вверх по невидимой лесенке, к совершенству идти... А чудеса - они всегда восхождение человека как будто вешками отмечают. Чтоб, значит, не мельтешил и помнил - не одинок он. Глядят на него... ведут. И не пропадет он - ангел-хранитель не выдаст, если, конечно, сам себя не предаст. Воо-о-от. Если хотите, это мое вам Рождественское пожелание. Пусть чудеса случаются в вашей жизни... Да, что там - они уже ждут вас! Учтите, - хитро подмигнул им Нил Алексеевич, - все, что загадано в Рождественскую ночь,обязательно сбудется...
Женя смотрела на Левшина во все глаза с каким-то детски-наивным радостным выражением. Ни от кого ещё она не слыхала таких слов. И теперь целительным бальзамом они капали прямо в её раскрытое сердце, прямо в душу, исстрадавшуюся, раздвоенную... Душу, которая мечтала о цельности. О красоте.
- Ну что, друзья, пойдемте! Разговорами сыт не будешь. Давайте-ка на красоту поглядим, свечки поставим...
- Одну минуточку, - Женя рылась в своей сумке. - Я только хотела носки сухие переодеть, а то мои промокли, когда мы по снегу глубокому к скамье пробирались.
Вдруг из её сумочки выпали две глиняные фигурки. Упали на пол с глухимрезким стуком. Левшин поднял их и, поднеся к лампе, стал разглядывать.
Одна изображала лилию с полу раскрывшимися изогнутыми лепестками. Точная мастерски выполненная лепка выдавала руку почти законченного мастера. Лилия тянулась к небу, к солнышку, словно хотела о чем-то поговорить с ним. Искусствовед мог быдобавить, что работа эта выполнена под влиянием стиля модерн.
Другая была фигуркой человека. Растопырив непомерно длинные руки, точно намереваясь что-то сцапать, заграбастать, схватить, клонилась книзу жутковатая человеческая фигурка. Женская она или мужская - трудно было сказать. Скорее всего, какая-то злая бабища! Волосы вздыблены, лицо словно сведено злобной гримасой и как бы сдвинуто, разделено надвое. Верхняя половина вытянута вперед и вправо, нижняя - прогнута и сбита влево. Вместо глаз - темные дуры, замазанные внутри чем-то черным.
- Н-да-а-а, - протянул Левшин. - Ну, понятно: первая работа твоя. А вторая чья? Подруги? Или какого приятеля?
- Она... тоже моя! - выпалила с вызовом Женя и выхватила обе фигурки у него из рук.
Сделала она это так порывисто, что одна из них - лилия - упала и разлетелась на мелкие кусочки.
И тут Никита заметил, что перстень у неё на пальце начал тускло светиться. Он весь день наблюдал за камнем, но тот не подавал никаких признаков жизни.Никитапоймал себя на мысли, что думает об этом злосчастном перстне как о живом существе...
- Но тогда... тогда по-моему тебе стоит как следует в себе разобраться. Подумать зачем ты лепишь эти фигурки и что хочешь этим людям сказать? Ведь любая работа, поделка любая - в них, как в зеркале, душа того, кто их сделал. Вот и помозгуй на досуге, какая твоя душа. Чем она дышит? Художник - он вперед с собой поработать должен - и без жалости к себе, без соплей... а уж букеты, да банкеты - потом!
Левский сказал это сухо, жестко, - Никита даже не ожидал от их гостеприимного хозяина подобного тона по отношению к совсем юной гостье.
- Но, Нил Алексеевич... - попытался он заступиться за Женю. - Может быть, эта фигурка, которая вам не понравилась... а я вижу, что вот эта вам не понравилась, - указал он на скрюченную бабу. - может она у Жени просто не получилась? Всяко бывает - она же только начинает, нигде не училась и вообще...
- Видишь ли, Никита, - продолжал Левшин, немного смягчившись, - они обе - фигурки эти - сделаны, если и не с мастерством, то с хорошим чувством материала. Тот, кто сделал их - Женя - обладает природным чувством формы. А это для керамиста решает все! Остается освоить тонкости: какие пропорции соблюдать для приготовлении глины, какие нужны для глазури, какая температурадля обжига, какой цвет получается при соблюдении тех или этих условий...Это все мастер осваивает со временем. Керамисту нужны: темперамент, смелость, чутье и, главное, чувство формы. И вот этим главным качеством подруга твоя наделена в большой мере.
- Я тебя не хвалю! - обратился он к Жене. - Это все тебе дал Господь Бог. Только вот как ты сумеешь этим распорядиться? Пойми, что художник в ответе: какими творениями он населяет мир. И что за голуби полетят из его мастерской - со злой или с благой вестью... Наша жизнь и без того черной краской сверх меры замазана! Так помоги нам вздохнуть, улыбнуться... подышать спокойно возле вещиц твоих...
Он взял папиросу, подошел к раскрытой форточке и стоял там молча курил и глядел за окно - в ночь. Потом погасил окурок и вернулся к свом притихшим гостям. У них было такое чувство, будто Левшин ощутил вдруг приступ мучительной боли и перемогал эту боль, стоя один у окна.
- Дело даже не в том, что ты слепила эту уродицу! - продолжал он, уже чуть поспокойнее. - И слепила мастерски, поверь мне! Важно то, что ты к ней относишься... как бы это сказать... слово не могу подобрать. А! Словно она часть тебя. Вот! Ты сделала автопортрет. Я не прав?
- Может быть... - Женя отвернулась. - Да, вы, наверное, правы.
- И такой ты себе нравишься?
- Что вы меня все мучаете! - не выдержала девчонка. - С самого утра меня все спрашивают, да допрашивают... не могу больше. Оставьте вы меня все в покое!
Она одним ловким движением зашвырнула фигурку в раскрытую форточку. И принялась судорожно запихивать свои немногочисленные вещички в сумку. Кое-как напялила куртку, про шарф позабыла, шапку в сердцах швырнула поверх вещей... Не могла же она в такой обстановке спокойненько надевать её, стоя перед зеркалом, а нелепо выглядетьсо сбившейся набекрень шапкой Евгения не хотела... Не такая она была девочка! В ней просыпалась настоящая женщина, которая пусть лучше промерзнет до костей, чем будет выглядеть пугалом огородным...
Она было хотела выскочить на улицу не попрощавшись, но в последнюю минуту обернулась на пороге и попыталась изобразить на своем лице подобие улыбки.