Царевна Волхова

- Милости просим! - он улыбался, радуясь, что пришли-таки, и широким жестом распахнул дверь.

Мелкими шажочками Эля несмело прошла по дорожке к дому. За ней семенил Сенечка. Серьезный, как всегда, замыкал эту группу Вовка.

- Э, а чего ж вы вдвоем? - тут только хозяин заметил, что гости явились не в полном составе. - А мама что? Побоялась? - в его глазах насмешка мешалась с ожиданием и тревогой.

- Нет, - просто ответила Эля. - Она... она просто плохо себя чувствует.

Что-то помешало ей сказать о своей беде - о том, что мама бросила их и умчалась в Москву. Может быть, эти розы... Они были так хороши, что будто бы замыкали уста, запрещая говорить о чем-то дурном, нехорошем! И потом... ей было стыдно. Стыдно говорить О ТАКОМ с человеком, которого едва знала. И который ей почему-то ужасно нравился.

- Ну ничего, придет в другой раз, - успокоился Василий. - Молодцы, что сами пришли, я тут такой обед соорудил - закачаетесь! А маму вашу проведаю. Может, лекарств ей надо каких...

Он осекся, встретившись взглядом с Вовкой: тот без слов дал понять отцу, что дело совсем в другом и дело это плохо! Оба понимающе кивнули друг другу, мол, потом поговорим, и принялись развлекать гостей.

Их провели в просторную светлую комнату, в которой весело потрескивали дрова в камине, сложенном из кирпича.

- Сам сложил! - довольно поглаживая себя по животу, сообщил Василий. Ну, и Вовка мне помогал, конечно.

В красном углу, справа от камина, под потолком был укреплен большой деревянный крест с выжженной на нем фигурой Христа. Под ним - маленькая бумажная иконка Божьей Матери в красных одеждах. Эля как завороженная приблизилась к ней, сердце её колотилось... Этот силуэт, выражение лика, складки ткани и цвет ее... смутная догадка стучалась ей в сердце.

- Это икона Югской Божьей матери, - негромко сказал Василий, удивляясь волнению девочки. - Чудотворная. Из Югской пустыни она, из монастыря, который находился совсем неподалеку от нашего острова, на том берегу, где одинокий дуб. Теперь он затоплен. Тогда и острова-то не было. Наша земля... - он запнулся. - Вы же знаете, что когда создавали Рыбинское море - кругом все было затоплено: села, деревни, город Молога, много-много церквей... И монастырь. Пустынь Югская. В нем находились две чудотворные иконы Божьей матери. Она сама явилась старцу, основателю этого монастыря, и велела заложить на этом месте обитель. А когда исчезла, он увидел икону в ветвях на дереве. С молитвою снял её, пришел сюда с этой иконой и исполнил волю Царицы Небесной. Во-о-от. И потом явилась другая. А когда монастырь затопили... - Василий отвернулся и в сердцах махнул рукой. - В общем, все погибло. Кое-что, конечно, монахи спасли, в том числе и вторую икону. А первую - ту, что явилась старцу на дереве, так и не нашли. Пропала она. Много сил потратили люди, чтобы её найти, но... - он опять осекся и крякнул. - Э, чего говорить! Много зла в этих краях понаделали. Советская власть, мать ее! Но я верю, - его голос окреп, - верю, что вернется жизнь в эти края! И икону ту чудотворную мы с Божьей помощью обретем.

- Дядя Василий, - несмело подала голос Эля, - а где сейчас та икона... вторая. Ну, которую все-таки спасли. Это она, да? - она указала на бумажную маленькую иконочку, укрепленную под крестом.

- Да, она. То есть, конечно не сама она, а её изображение. А настоящая чудотворная - в храме Успения Божьей Матери, где служит отец Василий. Много он сил положил, чтоб ту первую найти, но пока ничего у нас не получается.

- Вы сказали: "у нас"? - переспросила Эля. Сенечка с интересом разглядывал Василия, ковыряя в носу.

- Ну... я, как мог ему помогал, - с неохотой ответил тот. - Я в церковном хоре пою. Прислуживаю иногда, когда отец Василий на то благословляет. Ну, да это к делу не относится! Давайте-ка лучше к столу. Обед стынет!

- Пап... - вдруг остановил отца Вовка, ткнувшись ему лбом в плечо. Ты им картины свои покажи.

- Ну, чего лезешь поперед батьки! - загремел Василий, но, перехватив изумленный взгляд Эли, хмыкнул и согласился. - Чего с вами делать! Пошли...

Он провел их по чугунной витой и как будто ажурной лесенке на второй этаж. Тот был поделен на две половины. В одной по словам Василия была его столярная мастерская, в ней он пилил, колотил и строгал, изготавливая на продажу резные рамы, двери, столы и стулья - тем они с Вовкой и жили. А в другой помещалась мастерская художника. В косом скате крыши было вделано стеклянное окно, глядящее в небо! И все помещение было залито светом, солнце плескалось в нем, будто рыба в воде, и этот свет обладал столь могучей живительной силой, что казалось, сама радость поселилась под этой крышей, поселилась однажды, чтобы остаться здесь навсегда.

По стенам висели картины, много картин. И сюжеты их были самые разные: Волга со сновавшими по ней катерками, деревенька под унылым дождем, портреты тех, с кем Эля была уж знакома - тут была баба Шура, Михалыч, хмуро глядящий вполоборота, баба Галя, сидящая на крыльце, подперев щеку ладошкой... Но были и другие сюжеты: длиннокудрые девы, смеясь, скользившие под водой и прозрачные как вода, белокаменный город, просвечивающий из глубины, одинокая колокольня, вознесенная над волнами... Эля, как зачарованная, переходила от одной картины к другой. Она поняла, что Михалыч вовсе не хмурится, просто устал, одинок... А чудесные легкие девы - духи воды, - Эля сразу догадалась об этом, - они показались ей давними знакомыми... И вдруг, перейдя к противоположной стене, она охнула! На картине, написанной акварелью, был изображен бородатый мужчина, он тонул, а прекрасная дева в головном уборе из сияющих перламутром раковин, выныривала из глубины и протягивала к нему руки, чтобы вытолкнуть из воды наверх... к жизни.

- Это Царевна Волхова, - очень тихо объяснил Василий, заметив её взволнованную реакцию. - Помнишь легенду о Садко - о купце, который попал на дно морское и в него влюбилась дочь морского царя? Есть баллада такая и опера про это написана... на музыку Римского-Корсакова... Не помнишь?

Эля отрицательно покачала головой.

- В этой опере заглавную партию Волховы пела жена великого художника Врубеля Забела. А он написал две картины: "Царевна Волхова" и "Прощание Волховы с морским царем". Это очень грустный сюжет, ведь ей пришлось ради любви оставить родную стихию... Все равно, что нам землю оставить, а по-просту... умереть.

- Врубель? - встрепенулась Эля. - Ой, это мой любимый художник! И картины эти я помню, конечно... - она страшно разволновалась, а щеки покрылись пунцовыми пятнами. - Но дело в том, что... - она вдруг осеклась и потупилась.

- В чем? - с заботой заглядывая ей в глаза, спросил Василий.

- Да так... ни в чем. Просто я подумала, что морская царевна - она же дух, она не может умереть! Потому что все духи уже когда-то умерли...

- Ах, вот ты о чем... - Василий задумался. - Не знаю, об этом я, честно скажу, не задумывался. Но для меня, - волнуясь, он заходил по комнате широкими шагами, - для меня это легенда о жертве во имя любви. Когда кем-то из нас движет сердце. Только сердце! Не разум и не эмоции... Потому что все самое лучшее на земле совершается по любви и во имя любви. А это такая сила... она очищает все. Все грехи, все ошибки. И человек, который сердцем живет - чистым сердцем - он мир держит вместе с Христом. И с Богородицей... Ох, заговорился я с вами! Это для вас, наверное, ещё не понятно. Пойдемте-ка есть.

- Нет, дядя Василий, очень понятно, - преграждая ему дорогу к двери, тихо сказала Эля. - Это ведь... это самое главное. А если главного не понять, тогда как жить?

Он вдруг порывисто обнял её и Сенечку, сгреб в охапку обоих и поднял легко, как пушинок. Не глядел на них, отвернулся, потому что на глаза навернулись слезы. Так стояли они, эта странная троица: один - как Атлант, подпирающий небеса, и двое в его руках - как невесомые души, готовые подняться на небо... Потом, успокоившись, он осторожно опустил их на пол, поцеловал в макушки, присел на корточки.