Страница 20 из 35
Страж, не выдержав такого зрелища, выскочил из ворот крепости. И заиграл как на одной струне одним неприличным словом. Потом все-таки схватил конягу за удила и помог выбраться.
— Ну, куда вы, придури такие, двинулись? — обратился стражник к деду и бабке, восседавшим на телеге поверх снопов сена.
— Туда же, куда и все. Вашему конюшенному везем из Колюпановки, согласно заготовительной ведомости,— вежливо, как полагается простонародью при общении с вышестоящими, объяснил дед.
Охранный воин понюхал руки, потом повел внимательным носом-локатором по сторонам, как будто выискивая источник непонятного запаха. Но ничего подозрительного не обнаружил.
— Заткнись, пока по морде лица не получил,— твердо заявил стражник.
— Думаешь, на тупость все спишется? Тебе, бестолочь, в западные ворота. А здесь вход для благородных.
— Слушаюсь,— отчеканил по-военному дед и стал разворачивать телегу.
А воин вернулся в караулку, где находились прочие стражи. Кто-то уколол его:
— Севостьян как чем-то провоняется, так сразу к нам бежит, чтобы и мы порадовались.
— Сам засранец,— отозвался стражник Севостьян, но вскоре обмяк и захрапел, впрочем, другие тоже стали клевать носами.
Дело в том, что во время обмена мнений с дедкой, старческая рука, принадлежавшая бабке, окропила зеленый мундир воина настойкой из эфирного растения-мутанта кошмаргона. А смоченная униформа в замкнутом помещении стала вовсю выделять снотворные молекулы.
Пока дед отбуксировывал телегу с мостика к ближайшим кустам ирги, бабка уже подползла к стене и со словами “Труба зовет” запустила вверх попугая. Сама птица держала в мощном клюве тросик с крюком на конце.
Когда же крюк вместе с пернатым другом исчез за зубцом стены, бабка,
— вся как была, в платке и платье до пят,— стала карабкаться по тросу, выискивая носками своих ветхих ботинок щели меж камнями. Три минуты спустя она уже осилила подъем. Тут сразу дедка появился. И прямо в кепке с посохом с неподдельным кряхтением потащился вслед за бабкой, пытаясь угнездиться своими несмазанными кирзовыми сапогами в прорехах стены. Старец тоже взял приступом высоту и спортивная старушонка встретила его в широкой длинной впадине меж двух зубцов.
— Здесь два стражника разгуливают, я едва успела голову спрятать. С правой стороны сейчас подходят.
Воины действительно прохаживались неподалеку от зубцов, но это оказалось милым старичкам весьма на руку.
— Леопольдовна, помоги-ка смотать тросик. Это сподручно, что ветер им в лицо.
Перед тем, как стражи должны были поровняться со впадиной, дед метнул из мешочка перечный порошок. Тот был вдут неспокойным воздухом в глаза да носоглотки воинов, которые мигом стали чихать и кашлять до треска. Один даже отвернулся от ветра, пытаясь прочистить саднящие гляделки.
Тогда дед, скользнув из ниши на пол, с колен поразил стражника — посохом в пах. Пораженный человек со стоном согнулся, а, получив по темечку, рухнул. Когда второй стражник собирался обернуться, посох лег ему на горло и стал удушать.
Воин оказался крепышем, он потащил дедку-душителя за собой, а потом, чуть присев, бросил ветхого обидчика через плечо. Старичок шмякнулся на спину, тут уж стражник поднял свой вострый клинок, чтоб проткнуть упавшего и одновременно распахнул рот, чтоб протрубить тревогу. Однако не очень-то вышло.
У него на горле оказался трос, а на спине юркая старушка. Боец с длинным мечом растерялся и, пока скидывал бабку, дедка ткнул ему с пола своим посохом сперва в челюсть, затем в живот, вызвав рефлекторное сгибание. Потом, привстав, влепил уже по затылку. Этого хватило. Обмякшие тела стражей были оперативно пристроены на отдых в межзубцовые впадины.
— А теперь прошмыгнем как мышки,— провозгласил дед. — Шварц, штиль, шнель, как выражаются наши тевтонские друзья.
Немного странные пожилые люди рванули вниз со стены по узеньким ступенькам, потом припустили по хрустящим туфовым дорожкам внутри крепости, стараясь вести бодрый разговор о сене и не привлекать праздным видом внимания храмовников. Вот показался законсервированный лабораторный корпус — замок в замке, все окна заложены щитами, двери даже забронированы.
— Сейчас нам пора в цитадель,— дедок юркнул в аккуратно подстриженные кусты и через мгновение принял нормальный облик добропорядочного Блюстителя Почкина в длинной кожаной куртке с тремя дубовыми листиками на околышах. (Воители щеголяли четырьмя, у Владыки был целый дуб.) А бабка пока что сохранила скромную старушачью наружность.
У входа в цитадель не было строгой охраны и Почкин только бросил позевывающему стражнику.
— Это моя осведомительница из деревни Накакино.
Блюститель вместе со спутницей-бабкой поднялся на четвертый этаж. Этажом выше исчезла позавчера та самая таинственная фигурка. В застекленной галерее единомышленники уткнулись в нишу для доверительных бесед и старушка, заслоненная внушительной фигурой Почкина, мгновенно преобразилась в девушку Асю.
Потом Блюститель и Ася распахнули дверь с табличкой “Архив”. Там, перед длинным рядом пыльных шкафов, старился над бумагами давно осунувшийся юноша с длинным простуженным носом.
— Ведомости по разиндустриализации северного Березова у нас где, господин дьяк? — твердо спросил Почкин.
— Слева, сударь, двадцатый шкаф.
— А Новой Слободки?
— Справа, господин Блюститель, тридцать второй шкаф.
Из коридора донеслись довольно резкие звуки. Ася вскинулась и растерянно глянула на старшего товарища. Шум погони? Но Северин продолжил речь без тени смущения, поэтому дремлющий ум архивариуса не возбудился.
— Мне к тридцать второму… а это моя помощница, дьяконисса… Да, я понимаю, что у нее нет пропуска в архив. Но… как мужчина вы меня понимаете… еще более поймете как мужчина, потому что вам представится возможность ознакомиться с ней как с женщиной.
У юноши в знак понимания двинулся кадык и он опустил голову вместе с пыльными волосами к какой-то папке. Почкин подмигнул Асе, мол, быстренько двигай за мной. Когда они оказались за несколько шкафов от хранителя ведомостей, девица несколько возбужденно зашептала:
— Чего это вы торгуете моим телом, господин Блюститель? Я, между прочим, благородная девушка, товарищ жлоб.
— Торговля была ложная, мы ведь не собираемся заниматься любовью за шкафом. Хотя убавь мне лет двадцать, прибавь тебе кое-где пару размеров, и будь мы, конечно, не такие благородные…
Почкин осекся, смутившись. Он даже двадцать лет назад не стал бы послушно ломиться невесть куда по первому свистку какой-то невзрачной пигалицы. А сейчас нежданно-негаданно сделался шахматной фигуркой в ее узенькой ладошке. Увы, надо признать, что кабы не хотел он выпендриться перед девчонкой, все страсти по Кологривову ограничились бы поминальной чаркой. И никакое мужество не проснулось бы. Жизненный опыт давно научил тому, что не стоит каждую вредную задницу прикрывать собственными ладошками.
Но. Истинно-мужское желание “быть пред бабами великим и могучим” сейчас подначило его и пересилило жизненный опыт. Правда, в древности такое желание удовлетворялось куда проще — угробил побольше соперников сучковатой дубиной и оплодотворил максимальное число самочек.
Через узкое оконце была видна крыша лабораторного корпуса. В трех метрах ниже и в двух метрах сбоку. Крюком не за что зацепиться, все трубы на крыше гладкие, с колпаками.
Почкин подвинул проржавевшие запоры и дернул на себя поддавшиеся ставни.
— Кто-то струхнул или мне почудилось? — не упустил он возможности поиздеваться, хотя и сам был в миноре. — Куда ж подевался гонор, березовская дворянка? Да, выбор не богат, это вам не рынок. Однако в окно надо.
— Не стоит таким тарахтеньем прикрывать собственную робость,— огрызнулась девушка.
Блюститель спустился на карниз. Ася за ним.
— Ступай приставными шагами. Повторяй, дядя Почкин вместе с тобой.
— Это мне очень поможет, если я полечу вниз головой,— вякнула она.